Илья ХУ4 : gangsta blues

Снег сегодня падал жирными розовыми пушинками, тут же превращаясь в кляксы на лобовом стекле.
Катил я тихонько и печально, всматриваясь в лица прохожих, такие пластмассовые. Печаль, впрочем, была спутницей последних недель, как и смерть — всей моей жизни.

Мне нужна была лопата.
Откопать двери гаража, по приезду домой. Мысли, как говорят знающие люди, материальны. Поэтому моему взору предстала стайка таджиков-дворников, в оранжевых жилетках и с одинаковыми мордами.
Их было девять. И одна лопата, почему-то воткнутая в сугроб.
Я остановился и вышел. Кто-то из гасторбайтеров курил, некоторые о чем-то тихонько беседовали, используя диалекты фарси. Дворники мне не нравились. Мне хотелось лопату. Потому пришлось вступить с ними в диалог. Со всеми сразу. Выражаясь точнее — это был монолог. Они очень сосредоточенно слушали меня, иногда хлопая глазками.
Конечно, внушительных размеров мужик, резко затормозил черную большую машину прямо перед ними. И с абсолютным безумием во взгляде, стал втирать о своих родителях — ветеранах труда, отсутствии в современном социуме среднего класса. Деление на очень богатых и бедных, которые платят налоги из своих скудных окладов, чтобы такие вот приезжие лентяи имели одну лопату на всю толпу бездельников. Так еще и не работали ею, получая, однако, зарплату, не меньшую чем пенсия моих стариков.
Вобщем, лопату я конфисковал.

На память сфотографировался на телефон, с дворниками, собравшимися полукругом около меня. Победно держа в правой руке ту самую лопату.

Закончив ритуал, покатил дальше.

Странновато как-то, да? Нет! Вполне нормально, если учесть, что всю неделю перед этим самым моментом, откисал на вонючей блатхате, заливая спиртовыми настойками и закалывая различными веществами личное горе.

Умер друг.
Последний из настоящих. Его же будущая жена, кстати наркоманка, и подкинула в его карман семь грамм героина, видимо в надежде срубить бабла, пополам с мусарами, когда Женьку примут.
Но тот был из плеяды гангстеров старой формации, хоть и молод летами. И в отделе упёрся, «мол не мое и всё». Три дня его долбили опера, как резинового зайца, намекая на то что реально таки откупиться, а потом плюнули. Пошили белыми нитками делюгу, по статье «барыжничество», и закрыли до суда на Матросскую тишину.
Женька, конечно, сразу же нанял адвокатов. Подключил частный сыск. Это меня.
Я начал расследование с того, что по-дружески расколотил мурло его будущей женушке.
Она же мне и поведала сразу интереснейшую историю, про то как один из «авторитетов» того района, где со своей суженной проживал Женька, вместе с бывшим омоновцем Гариком, решили нахлобучить моего друга на бабос.
Совершенно гадкая современная повесть.

Инну — будущую жену Женьки, сразу же захотелось пришить. Но звонок в тюрьму, будущему её мужу, решил судьбу чертвой мерзкой тварюги. Она осталась жить и коптить небо, своим затхлым блядским дыханием, получив на память некоторые травмы рёберной системы и лишившись верхней грядки зубов.

Стал я искать «авторитета» и омоновца Гарика.

Но, звонок из тюрьмы сбил с дистанции меня самого. Тупая боль.
Женька умер. Передоз. Нашли с утра под простыней. Уже окочаневшего.
«Авторитет», используя связи бывшего омоновца, толкнул на тюрьму Женьке, героина бодяженного белым китайцем.
Безумец укололся в тихую, один и отъехал. А сто уродов в его камере обнаружили с утра озябшее тело.

Так я и всплыл на гостеприимной блатхате.
Несколько дней мрачно бухал, не отвлекаясь совсем на внешний мир. Серый и отвратительный. Предательски мерзкий.
Кто-то предложил позвать священника. Отца Павла. Дабы тот прочитал поминальную по моему усопшему другану. Я согласился. Благое ж дело. Богоугодное.

Священник, как священник, с виду. Явился в рясе, с крестом в районе пупа. В руке его имелся полиэтиленовый пакет, со схематическим изображением Храма Христа Спасителя. Так же с ним почему-то была молоденькая симпатичная девченка, блондинка, косившая под Мерилин Монро. Впрочем, лицом похожая на актрису. Это была проститутка, как выяснилось в процессе. С погонялом Мерилин, конечно же.
Мне было как-то насрать почему все складывается именно так. Ибо внутри уже не первый день плескались сверхдозы алкоголя, пополам с гашишем.

Отец Павел представился православным экзорсистом. Перво-наперво он опорожнил на кухонный стол свой пакет, в котором имелись все компоненты для изготовления винта. Это две банки лекарства от астмы «Солутан». Отец Павел пояснил, — «Прихожанка, астматичка бывшая, воздала дары сии, опосля того, как беса кашлевого с неё изгнал».
Хорошо, чтож.
Далее из пакета посыпались еще какие-то свертки. С красным фосфором, кристаллическим йодом, шприцы с кислотой, просто патронтаж новых одноразовых шприцов.
На хавере, конечно же нашелся и «варщик», готовый изготовить кустарный метамфетамин, — «чистый, как слеза младенца и бешеный как чикаго буллс».
Ну и ладно. Ехали.
Пока они колдовали над химическими реакциями я бухал, с проституткой Мерилин и накуривал ее гашишем.
Часа через два нас позвали колоться. Отец Павел трижды перекрестил фурик из под нафтизина, полный, однако, готового винта. Изрек, что, — «раствор получился божественный». Сам же вытянул мне полтора кубических сантиметра бледнозеленой жидкости, со словами, — «да пройдут горести!».
Я закатал рукав. Священник стал медленно вводить мне «божественный раствор», попутно рёк:

- Ложись на приход, сын мой!
- Благодарю, отец мой, — и я лег на диван, накрыв глаза шарфом.

Бухло и гашиш резко выветрились. Два часа я лежал и дышал, всё глубже погружаясь в мир жестких грез. Думал о тех гвоздях, что держали Иисуса на кресте. И как прибью омоновца Гарика. Только не через ладони. А притяну саморезами сквозь глазницы, к деревянному забору, у дома его матери.

После мы играли в карты и пили аптечный спирт. Сутки или двое. Отец Павел часов двадцать трахал в другой комнате Мерилин. Потом бесследно и безвозвратно исчез. А проститутка осталась. По назначению её использовать я не стал. И запретил остальным. Наверное поэтому она угостила меня лсд.
Наркотики только усиливали мрачную темень печали в моей душе.
Я жрал мегадозы лсд, потом запойно бухал. С похмелья опять жрал лсд, кололся чем-то. Устав и очистившись от горя, наконец выполз на улицу, в тот самый розовый снегопад. К таджикам и такой нужной лопате.
Полный холодной, как жидкий азот, злости.

...

Лопата лежала на заднем сидении. Механизм на переднем.

А мысль была материальна. Настолько, что из левого ряда, я заприметил бегущую трусцой от аптеки к моей дороге, фигуру бывшего омоновца Гарика.
Вот он уже на обочине, призывно вытянул руку. Такси ловит. Непременно в ад.

«А я тебя сейчас подвезу.»

Резко, прямо из левого ряда, с кикдауном по педали газа, крутанул руль вправо. Подрезал паре автомобилей. Но так ведь надо было.
Ударом правой фары, разлетевшейся градом осколков, Гарика, как надувную куклу для сексуальных утех, бросило в слякотный снег.
Он еще ничего не понимал, когда удар каблука в лоб утопил его тупую голову в сугроб, а несколько громких, хлестких как щелчок кнута, хлопков механизма, напичкали его жирную тушу маслятами. Превратив бывшего homo sapiens в пирог с грибами, а грязно-белый сугроб в ярко-бурый. С топящими снежную жижу, тонущими в ней фрагментами плоти и мозга.
Я стоял и смотрел несколько секунд, как кровавое пятно расползается впитываясь в наст.
Как вытекает бесполезная жизнь из беспонтовой кучи дерьма.
Пока дикий визг какой-то женщины не вывел меня из транса.

Я резко ретировался.
На бешеной скорости доехал до какой-то промзоны за мкадом. Облил бензином и поджег паленую телегу. Отошел и долго ждал пока она не прогорит как следует.
Поплелся в сторону трассы. А в руке лопата. Никаких чувств, а особенно так ожидаемой радости не было.

...

Пол месяца еще пил и кололся в той самой затхлой норе. Когда выполз с нее, началась уже весна.

Часы показывали мартовские пять утра.
Мобильный давно молчал. Друзья умерли. Девушка бросила. Никто не нужен.

Ноги сами тащили меня к круглосуточному ларьку, коий известен был по всей округе тем, что в любое время суток там можно было прикупить из под полы паленой водки. Даже в розлив.

Ларек стоял на отшибе, через дорогу от лесопарка, в котором каждую весну оттаивает с десяток зимних жмуров.

Из колонки висящий с торца алкогольной палатки грохотала ламбада.
Какой-то мужик, лет около сорока-пятидесяти, явно только что пропивший всю зарплату, заломив андатровую шапку на затылок и расстегнув пальтишко, бешено танцевал.

Ламбаду в пять утра.

Вызывал рассвет. У него получалось. Холодное солнце тонкими слабыми еще щупальцами начало с трудом раздвигать сумрачный свинец небес. Заблудившаяся луна меркла на глазах.
По раскрасневшемуся лицу мужика текли крупные капли пота, в перемешку со слезами и блуждала улыбка полного блаженства. Он был счастлив.

И я, впервые за пару месяцев неумело улыбнулся.

Да, наверное, счастье есть.