Лев Рыжков : Народа душа родниковая (пиэса) (часть I)

На сцене – темно.

ДЕТСКИЙ ГОЛОС (слегка «буратинит»): Здравствуйте, меня зовут Ванятка. До сегодняшнего дня я жил в деревне. Где я проведу нынешнюю ночь для меня – пока загадка. Семья моя – большая и дружная. Ну, почти всегда дружная. Бывает, мама вспылит, папа не так себя поведет, дети начудят. Всё как у всех, в общем-то. Наверное, мы – самые обыкновенные люди. Хотя все же нет. Ведь недавно нам повезло… Ну, или не повезло. Как посмотреть…

Свет на центр сцены (вообще, сцена разделена на три части – левая и правая не освещены).
Центр сцены – узкое как пенал, клаустрофобное пространство, заставленное креслами. Перед нами – салон маршрутного такси.
У самого края сцены сидит ВОДИТЕЛЬ. В руках у него – имитация баранки, которую он с разной степенью интенсивности крутит во время всего эпизода. Лицо у водителя – усталое, подозрительное. Водитель разговаривает по телефону.

ВОДИТЕЛЬ (в трубку) Да достали уже, конечно… Ишачье… Да не ругаюсь, что ты… Но весь день – по пробкам… Ага… Не так заголосишь… Ладно, Светик, заходят уже. Сейчас сделаю, как говорят пилоты, крайнюю ходку и… Ну да, ага… Куплю… Как это вообще пить можно? И йогурты, ладно…

С правой (относительно зрителя) части сцены во время разговора появляется семейство провинциалов.
Первым в салон, пригнувшись, входит отец семейства (ПАША). Он одет в дерматиновую куртку, «бывалые» треники с вытянутыми коленками, ужасающие ботинки. Паша сухощав, крепок. За 45. Паша, пригнувшись, втаскивает в салон ведро с картошкой, мнется – куда бы поставить? Помещает в проходе, у заднего ряда кресел.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ (НИНА): И что ты там копаешься? Мешок кто таскать будет?

ПАША: Ща, Нин. Не ворчи (принимает мешок, подтаскивает к ведру, ставит)

Появляется НИНА. Это крепкая женщина лет сорока пяти. Прическа-«букли», строгий официальный наряд, чопорность которого, правда, нарушает дешевая синтетическая куртка. Одна рука цепко сжимает дерматиновую неказистую сумочку, вторая – тащит набитый чем-то рюкзак. Нина проходит к крайнему ряду, садится с краю, у окна.

ПАША: Я тоже у окошка сяду. (мостится на противоположное сиденье)

НИНА: Какой еще у окошка, Паша? Сюда садись, со мной рядом.

ПАША: Ну, я город хотел посмотреть.

НИНА: Посмотришь еще. Рядом садись, сказала.

ПАША: Да сквозь твой бюст разве что рассмотришь?

НИНА: Вот и чудно. На бюст и смотри.

ПАША (бормочет): Да насмотрелся уж.

НИНА: Чего бормочешь?

ПАША: Да так… (переключает внимание) Где там дети-то? (рвется к выходу)

НИНА: Сидеть! (кладет руку Паше на колено) Сами доберутся, не маленькие.

Входит ЯНА – угрюмая девушка в свитере, куртке, джинсах, слегка сутулая. В руках рюкзак. Яна затравленно озирается в салоне. Садится в третье кресло – рядом с родителями (Пашей и Ниной), но чуть в стороне.

ПАША: А этот деятель, Вовка-то, где?

ЯНА: Там. (неопределенно кивает в сторону)

ПАША: Опять курит?

Яна пожимает плечами.

ПАША: Нет, ну, поганец какой! Я ему сейчас… Нин, дай я выйду…

НИНА: Сидеть! Тоже мне… выходильщик…

Яна тем временем мостит туда-сюда рюкзак, определяет его себе на колени.

НИНА: Ну, и куда ты рюкзак поставила? Он на вокзалах валялся, грязь собирал. А ты теперь джинсами парадными решила всех микробов вытереть?

ЯНА: Мам!

НИНА: Не мамкай! К людям едем, а тут придешь – замарашка… Что о нас подумают?

ПАША: Где этот деятель? Пойду-ка я…

Рука Нины припечатывает Пашу к месту. Яна убирает рюкзак под ноги.

Входит ВОВА – молодой человек лет двадцати. Прическа Вовы – невообразимое ретро. Сам он курчав, кудряшки острижены в дискотечный «шар». Вова — старинных (возможно, еще советского производства) наушниках, в рваном джинсовом прикиде. Он ритмично подергивается под слышимую только ему музыку. Вова очкаст, и очки сидят криво.

ПАША: Вот он, танцор диско. Что там сопли жевал? Курил?

Паша – ноль внимания. Он подергивается под музыку в наушниках.

НИНА: Оставь ребенка в покое.

ПАША: Ну, ничего себе «ребенок». Дитятко.

НИНА: Вова, сядь куда-нибудь, не маячь.

ВОВА (поднимая одно ухо наушников): А? Чего?

Нина вздыхает.
Вова озирается и садится на сиденье впереди родителей, тут же прилипает взглядом к окну, восторженно подергивает головой.
Марщрутка в ходе предшествующего разговора наполняется «народом». Вместо пассажиров – картонные силуэты людей, выполненные в детской стилистике «палка-палка-огуречик»: вот бабка, вот мужик, женщина и т.д.
«Живых» пассажиров трое – ДЕВУШКА, ПАРЕНЬ и ГОПНИК.
Девушка садится напротив Вовы, втыкает в уши наушники, набирает смс. Вова восторженно смотрит на нее украдкой. Иногда девушка перехватывает эти взгляды, но Вова тут же отворачивается.
Парень – явно городской тип, хипстер. Садится перед Яной, тут же раскрывает какую-то книгу, читает.
Гопник – скользкий криминальный тип с кривой ухмылкой и цепким взглядом. Гопник ощутимо пьян. Располагается перед Вовой, сидит вполоборота, косится.

ПАША: Нин, что-то Яна кислая сидит…

НИНА (присматривается): Ага. Янчик, что кислая?

ЯНА: Ой, не трогайте меня!

ПАША: Ты как с родителями разговариваешь?

ЯНА: Ну, а что вы ко мне вяжетесь?

НИНА: Ничего себе «вяжетесь»! О тебе заботимся.

ПАША: Сало плохое было.

НИНА (внимательно смотрит на Пашу): У кумы, что ли?

ПАША: Ага. У кумы.

НИНА: Ты ж сам его трескал, что за ушами хрустело.

ПАША: А я – водочки бахнул. А это – дезинфекция.

НИНА: Ну?

ПАША: А Яна – без дезинфекции.

НИНА (поворачивается к Яне): Янусь, живот болит, да? В туалет, может, хочешь?

Яна страдальчески кривится, что-то шипит.
Паша тем временем ловким жестом тянется к карману треников, чуть вытягивает чекушку.
Однако Нина что-то подозревает, быстро оборачивается, но Паша все же успевает затолкать чекушку обратно.
Дуэль взглядов. Взгляд Нины – прокурорский. Паша – сама невинность.

ВОДИТЕЛЬ: Сзади входили, деньги передаем.

НИНА (спохватившись): Ой, да. А сколько стоит?

ВОДИТЕЛЬ: Вот все написано. Читать умеем?

НИНА: Не хамите только, ладно?

ВОДИТЕЛЬ: Я и не хамлю, женщина. С вас еще за провоз багажа.

НИНА: Это как так?

ВОДИТЕЛЬ: Картошка вон у вас, мешок еще. Место занимают.

НИНА: Мы на руки возьмем! Хотя… И сколько с нас?

ВОДИТЕЛЬ: Восемьдесят восемь рублей.

НИНА: Вот грабеж (лезет за кошельком).

ВОДИТЕЛЬ: Женщина, милая, не нравится – на автобусе езжайте. Передаете? Нет?

НИНА: Да передаю, передаю (отсчитывает мелочь) Семьдесят шесть есть…

ВОДИТЕЛЬ: Я все понимаю, но мне надо – восемьдесят восемь. Если не нравится, я вас не держу.

НИНА: Вот я всегда знала, что вы, городские, из-за копейки удавитесь…

ВОДИТЕЛЬ: А я – не коренной горожанин, если вам интересно. А из-за копейки – да, удавлюсь.

НИНА: Оно и видно.

ВОДИТЕЛЬ: Ладно, давайте свои семьдесят шесть.

НИНА (торжествующе): Щас!

ПАША: Я передам!

НИНА: Сидеть! Сама передам (встает, направляется к водителю)

Паша быстро пользуется тем, что жена потеряла его из виду. Он достает из кармана чекушку, подносит к губам – робкий глоток.
Нина, почти дошедшая до водителя, оборачивается.

НИНА: Так! Это что такое?

ПАША: Это, Нина, энзэ! Ну, волнуюсь же я…

НИНА: Слушай, ты, обормота кусок! Я тебе сейчас дам энзэ! Ты у меня сейчас из машины вылетишь, и домой помчишься со свистом, позорище.

ВОДИТЕЛЬ: Вы платите, или вы все-таки выходите?

НИНА: Да плачу, плачу (швыряет деньги).

В этот момент Паша умудряется еще один раз существенно отхлебнуть из чекушки.

НИНА (сев на место вытягивает ладонь): Дал сюда.

ПАША: Но, Нина…

НИНА: Дал! Сюда! Позорище!

Водитель возится с рычагами, гудит мотор. Поехали.

Паша капитулирует, отдает чекушку.

НИНА (смотрит на уровень): Полчекушки выглотал.

ПАША: Ниночка, ну, волнуюсь я.

Нина кладет чекушку в рюкзак. Тянется к мешку. Достает оттуда свежий чеснок.

НИНА (протягивает Паше чеснок): На, зажуй, чудовище!

ПАША: Ну, это всегда с удовольствием! (берет чеснок, смачно жует)

НИНА: И если хоть что-то исполнишь, гад такой. Я тебя…

ПАША: Я буду тих и скромен.

НИНА: Смотри мне, гнус. Вообще, позоришь меня перед людьми.

«Люди» не реагируют никак. Девушка уткнулась в телефон, парень – в книжку. Хотя могут коситься. Яна демонстративно смотрит в окно. Вова мотает головой в такт музыке из наушников.

ПАША: А вот Вовка-то…

НИНА: Что Вовка? Что Вовка?

ПАША: Курил! И представь – придет к приличным людям, а от него табачищем!..

Нина хмурится.

ПАША: Ну, и что о нас подумают?

НИНА (нахмурив брови): Вова!

Вова ничего не слышит, зачарован пейзажами за окном, кивает в такт музыке курчавой головой.

НИНА (громче): Вова! Володя!

ПАША: Накурился, весело теперь…

НИНА: Ой, молчал бы. Пьяндышка!

ПАША: Право имею!

НИНА: Вова!

Вова – ноль внимания.

Нина поднимается с сиденья и со свежим чесноком в руке подкрадывается к Вове. Дальше Нина ловким жестом давит Вове на челюсти, от чего рот раскрывается, и заталкивает сыну в рот головки чеснока.
Вова отчаянно мотает головой, пытается выплюнуть едкий чеснок, на его лице – гримаса внезапного ужаса. Но Нина уверенно продолжает свое дело.

НИНА: Жуй! Куряга, блин. Еще одно позорище.

И Вова — жует.
Пассажиры еле заметно реагируют. Оборачивается водитель, косятся девушка и парень. Яна, с удрученным видом гипнотизирующая окно, давит улыбку.
Во время кормления чесноком Паша не теряет времени даром. Еще одна чекушка у него – во внутреннем кармане куртки. Пока Нина кормит сына чесноком, Паша быстро скручивает пробку и присасывается к чекушке практически без помощи рук. Успевает после пары глотков закрутить пробку.

ДЕТСКИЙ ГОЛОС: Папа – в общем-то, неплохой человек. Но, конечно, очень хитрый. Хотя с мамой, наверное, по-другому и невозможно. Папе надо пить свои чекушки. И мама ничего с этим не может поделать. Мама пробовала папу лупить, орала – но папе, как говорит мама, «что в лоб, что по лбу». Теперь она ежедневно наливает ему сто грамм. Остальное папа добывает подпольно. Он берет в долг у других мужиков, или просто помогает продавщице магазина с выгрузкой товара.

Освещается левая (относительно зрителя) сторона сцены. Она пуста, на ней экран. На экран проецируются детские «каляки-маляки»: тетя лупит дядю скалкой, дядя с охапкой бутылок и т.д.

ДЕТСКИЙ ГОЛОС: Вообще-то, папа, хоть и любит чекушки – один из самых приличных мужиков в деревне. Он не поджигает сараи, как сторож Иван Михалыч. Не спит на железнодорожных рельсах, как дед Димон. Не гоняется за домашними с бейсбольной битой, как Никита Федорович, председатель. Папа всегда ровный, держит себя в руках. Кстати, в дорогу папа запасся основательно – у него осталось еще четыре чекушки. Одну вы видели. Еще одна – в хитром кармане на рукаве. И по одной – в носках. Вы ведь обратили внимание на то, как осторожно ходит папа?