КОРВЕТ : О прошлом и настоящем.

О прошлом и настоящем.

Расскажу об одном человеке, с которым мне посчастливилось быть лично знакомым. Это Геннадий Александрович Воров лётчик бомбардировочной авиации, который в годы войны летал на ПЕ-2, был представлен к званию Героя Советского Союза, но из-за того, что его какое-то время считали погибшим и от прочих бюрократических проволочек награда так его и не нашла...
Как то раз я задал ему глуповатый вопрос: «Геннадий Александрович, а вот в первом воздушном бою… как Вам сильно было страшно? » На что он неожиданно ответил:" Больше всего мне страшно было в первом бою и в последнем. К первому бою я готовился в учебке два года. И вот в 43-м первый боевой вылет. Из эскадрильи, участвующей в том задании, вернулся только я один, привезя на базу моего погибшего друга штурмана. Потом со временем ощущение опасности как-то притуплялось, создавалась иллюзия, что ты, находясь в самолёте, значит, защищён от пуль, снарядов и осколков. Но ощущение первоначального страха вернулось ко мне 10 мая 45-го, когда уже было объявлено об окончании войны — все ликуют, обнимают друг друга, празднуют победу, а нас подняли бомбить окопавшиеся в районе Карпат остатки Вермахта."
Видимо, предвидя очередной не совсем умный вопрос, Геннадий Александрович, сказал:" Отбомбиться где-нибудь за огородами было невозможно. У нас под крыльями стояли фотокамеры, фиксирующие процесс сброса бомб. Вот мы заходим в заданный квадрат и штурман, сверяя местность с картой говорит мне: командир, мы над целью, а я ему: произвести сброс, а камеры всё это фиксируют. Потом, по возвращении на аэродром, после техника сразу подбегал к самолёту особист и снимал из-под крыльев плёнку с отснятым материалом. Всё было под контролем… Знаешь, до 87-го нам нельзя было говорить правду о таранах. Считалось, что немцы трусы и на таран ни когда не шли. Это всё неправда. Шли и не отворачивались… Вот у меня у самого на счету один таран. «Мессер» заходит мне в хвост и даёт очередь. Моя «Пешка» в дуршлаг, но не загорелась, а у «Мессера» скорость-то больше моей, вот он и подныривает под моё правое крыло. Я делаю крен в сторону его и правым винтом срубаю левую консоль. «Мессер» сухим листом уходит вниз, а моя «Пешка» делает «бочку». Перегрузка была страшная я едва выровнил самолёт… Нет, это неправда, что немцы были глупые и трусливые. Помнится мне утром над аэродромом мы заметили дымящийся «Мессер». Странно он как-то себя вёл. Он прекрасно видел, что это не его аэродром, но тем не менее начал строить «коробочку» и делать заход на пасадку. Нашим ПВОшникам была дана команда «не стрелять». Мы решили: пусть садится и мы его возьмём. Он сел, на пробежке открыл фонарь и мы побежали к нему. Как вдруг, следом садится ещё один «Мессер». И что ты думаешь? Из подбитого «Мессера» вылазит лётчик и пересаживается к прилетевшему за бронеспинку. Тот прибавляет оборотов и они улетают!
«Как же..., — продолжал Геннадий Александрович, — меня тоже сбивали. Приземлился я на парашюте рядом с лесополосой возле деревни. Был март: грязь и талый снег. Я спрятал парашют и вижу, что ко мне бегут мальчишки лет 10 и несут что-то. Подбегают и говорят:»Дяденька в деревне немцы!" А сами мне суют рваные штаны, фуфайку и шапку-ушанку с бодашком. Я быстро переоделся, но как стоял у обочины так и замер. По дороге от деревни ехали мотоцикл и грузовик с немцами. Мальчишки побежали им навстречу. Офицер подошёл к ним и спросил на ломанном русском: не видели, мол, только что приземлившегося парашютиста? Те, перебивая друг друга, говорят, что видели там в лесополосе. Немец их хвалит и уезжает в противоположную от меня сторону. А я стоял в пятидесяти шагах от них, повернувшись спиной и сгорбясь, как старик в свои двадцать три..."

Семь лет назад Геннадия Александровича не стало. В его дом залезли наркоманы, искали пенсию, но он проснулся и они его задушили скакалкой…

29 августа 2010г.