Скорых Дмитрий : Бессонница глава 5

Светает. Я лежу на кровати, разглядывая узоры на обоях. Красные и зеленые завитки на белом фоне создают интересную текстуру: не искусственную и не естественную, не мертвую и не живую, нечто иное, параллельное реальности, словно картина художника из другого мира. Взглядом я выбираю одну из многочисленных линий и слежу за ее продолжением, словно шагаю по узкой, извилистой тропинке. Дохожу до пересечения с другой тропинкой и уже бреду по ней к самому центру стены, потом снова меняю маршрут и поднимаюсь вверх, к потолку, затем прыгаю, перескакивая несколько линий, цепляюсь за красный завиток, срываюсь с него, будто с обрыва, и приземляюсь на пол. Раз за разом я продолжаю один и тот же маршрут, иногда немного отклоняясь, а иногда повторяя каждый его сантиметр. Что-то начинает постепенно вырисовываться. Я словно вглядываюсь в 3D картинку как в старых детских книжках, которые привозил отец из своих поездок. Проявляющиеся очертания до ужаса знакомы. Я уже знаю, что сейчас увижу. Меня бросает в жар, но я продолжаю смотреть, будто от этого зависит очень многое, будто увидев оскаливающуюся морду мертвого пса на стене, смогу понять и разобраться в том, что со мной происходит…

Второй час сижу на унитазе, за запертой в сортир дверью. Для надежности я даже иногда держу дверную ручку, если слышу, или мне кажется, что слышу снаружи какой-нибудь шорох. В ногах у меня валяется пачка, слава богу, я имею привычку держать в сортире дежурные сигареты. Чтобы я делал все это время без курева? Поднимаю пачку. В ней всего три штуки осталось, надолго мне этого не хватит. С наслаждением закуриваю, держась за сигарету как за спасительную соломинку, и закрываю глаза.

Собака, проявившаяся на моей стене была, точь-в-точь, как та, что я видел прошлой ночью, только теперь у нее еще вся морда была заляпана кровью, и глаза горели еще ярче. Я смотрел на них, не в силах пошевелиться, как заяц на фары мчащегося грузовика. Было слышно, как кровь капает с морды на пол, как капли шлепаются, издавая характерный звук. Наконец, псина открыла свою пасть. Так широко, как открывает пасть разве что крокодил или бегемот, и тут я уже не выдержал, вскочил и бросился бежать. Теперь туалет – моя крепость. Не знаю, хватит ли мне духу выбраться отсюда, но одно знаю точно: в этой квартире я больше ночевать не останусь, сто процентов. Где-то в коридоре валяются ключи от родительской, мамка оставила на всякий случай. Что ж, поживу у них, пока не вернуться, а потом посмотрим. Вот только бы набраться смелости и выйти.

Кажется уже часов десять или около того. Я все еще на толчке. Задница болит ужасно, ноги затекли так, что не могу ими пошевелить, сигареты давно закончились – нужно выбираться. Кое-как встаю и пытаюсь размять конечности. Прикладываю ухо к двери. Снаружи вроде тихо. Осторожно поворачиваю ручку. Сердце колотится словно бабочка об стекло. По лицу упрямо ползут крупные капли пота. Я задерживаю дыхание и просовываю голову в дверной проем. Кажется в углу коридора что-то шевельнулось. Впрочем, нет, это всего лишь моя собственная тень. На цыпочках, стараясь не шуметь, пробираюсь в зал. На диване валяются скомканные джинсы. В заднем кармане должен быть кошелек. Отлично, деньги на месте. Немного, но на несколько дней мне точно хватит, а может быть, и у родаков еще найду, вряд ли они уж очень сильно запрятали свои сбережения. Натягиваю джинсы, надеваю куртку, сую в карман мобильник и связку ключей от родительской квартиры. Ключи предательски позвякивают на дне кармана, и я зажимаю их рукой. Все, теперь бежать. Прочь из этого кошмара.

В аптеке светло как в операционной. Свет режет глаза, заставляет жмуриться. Я прикрываю лицо ладонью. Девушка за прилавком свежая и румяная, как пирожок, мило мне улыбается, смотрю на нее сквозь пальцы, или только кажется, что улыбается, а на самом деле это мое воображение заставляет ее рот и губы разъезжаться в улыбке. Не хотелось бы. Хочу, чтобы на самом деле, чтобы улыбалась по правде. На ней беленький, больничный халатик, из кармана на груди торчит мобильник, в ушах большие, круглые серьги, а на глазах очки с узкими стеклами.

— Вам помочь? – заботливо спрашивает она, видимо по моему виду заметно, что требуется помощь.

— Да, помогите, — киваю, не отрывая от лица руки. – Есть какое-нибудь снотворное?

— Да, конечно, «Донормил», «Мелаксен», «Новопассит»… — начинает перечислять, а я забываю названия быстрее, чем она их произносит.

— Мне посильнее дайте, чтобы точно заснуть.

— С вами все в порядке? У вас проблемы со сном? – нет, девушка не улыбается. Ее лицо скорее испуганное, чем приветливое.

Конечно у меня проблемы со сном, иначе нафига мне снотворное? Что за тупые вопросы? И где их только находят, этих фармацевтов?

— Да, есть немного. В последнее время плохо сплю. Что бы вы мне порекомендовали?

— Вот, возьмите «Новопассит», — показывает мне коробочку с зелеными, похожими на конопляные, листьями. – Принимайте по одной таблетке три раза в день, можно в виде сиропа, если хотите.

— Я лучше таблетками, — сразу соглашаюсь. – Так привычнее, — не понимаю, зачем я это добавил. Ну вот, она на меня уже совсем как-то подозрительно смотрит.

— С вами точно все в порядке? Может, вам к врачу надо?

— Нет, спасибо, конечно, за заботу, но можно просто таблетки? Очень спать хочется, а не могу. Только и всего, — протягиваю ей пятихатку, убираю от лица ладонь и стараюсь не выглядеть торчком в ломке.

— Думаю, вам все-таки нужно врачу показаться, — она убирает коробочку. – У вас очень болезненный вид.

— Пожалуйста, просто дайте мне лекарство, и я пойду, — какое-то нехорошее ощущение появляется, страх словно ползет вверх по спине поближе к шее и горлу. Становится тяжело дышать.

Позади меня со скрипом открывается входная дверь. Древняя старуха, кряхтя и переваливаясь с ноги на ногу, заходит в аптеку. От нее пахнет плесенью и мочей. В руке старуха держит серую сумку, из которой словно щука из проруби выглядывает батон в полиэтиленовом пакете.

— Здравствуй, доча, — сходу начинает скрипеть бабка. – Дай мне этого, как его, «Смекту», будь добра, а то дед мой опять уже второй день дрищет, спасу нет, всю бумагу извел, паразит, не жрет ни черта, зато чуть что, сразу на горшок сигает, ох.

— Здравствуйте, ну зачем же вы так, разве можно, — смущается девушка. Медленно, словно нехотя она забирает у меня деньги и возвращает коробочку со снотворным. – Старенький он просто, вот и желудочные расстройства. Вы уж помягче бы с ним.

— Да куда там, — отмахивается старуха. – Малахова смотрела вчера?

— Нет, — протягивает мне сдачу.

— Говорили там как раз, что от этого дела перец черный помогает, десять горошин со стаканом воды пить перед сном, дак разве он, хрыч старый, послушает, все ему лекарства эти покупай импортные, разве ж так пенсии хватит?

— Да, — солидарно вздыхает девушка, — маленькая пенсия у вас?

— Конечно, куда уж большая-то. Хотя Путин обещал поднять, показывали по телевизору. На десять процентов.

— Ну, раз обещал, то поднимет.

Отодвигаюсь в сторону, освобождая бабке проход к кассе. «Новопассин» я засовываю во внутренний карман куртки.

— А я из магазина только, — сообщает старуха. – Эх, дочка, что ж везде сейчас цены-то такие…

— И не говорите, — девушка достает упаковку Смекты. – Вот, пожалуйста.

— И карвалолчику посчитай еще, а то давление с этой пагодой скачет.

— Осень же, резкие скачки температуры, сырость. Как принимать знаете, да? – рядом со «Смектой» она ставит еще одну коробочку.

— Полжизни уже его принимаю, милая моя, — хохочет бабка, запуская в сумку руку и вытаскивая огромный коричневый кошель. – Вот, держи, моя золотая, — протягивает деньги. – Собачонка-то там, чай, не ваша на улице бегает?

— Нет, не наша, мы тут собак не держим.

— Чего же она тогда сюда ломится? Еще настырная такая, я ей: «чу, пошла отседова», говорю, а она ну ни в какую, крутится под ногами и все тут, так и норовит в дверь заскочить.

— Может, это ваша собака, молодой человек? – внимательно смотрит на меня аптекарша.

— Моя? Нет. У меня нет собаки, — с трудом выдавливаю из себя, чувствуя, как начинают дрожать колени. – А какая она, коричневая, нет? – спрашиваю у бабки.

— Ага, темненькая такая, ушастая, — с готовностью соглашается та. – Да вы пойдите, посмотрите, у входа, вон, все носится наверно. Очень уж хотела сюда забежать. Насилу отогнала.

— Что-то еще хотели?

— Э… я… — смыться отсюда хочу побыстрей и выспаться наконец-то, и чтобы мертвые собаки не преследовали.

— Да вы не стесняйтесь, — заулыбалась она и даже, по-моему, подмигнула.

— Дайте презервативы, — уж лучше пускай думает, что комплексую из-за покупки презиков, чем из-за дворняги на улице. Попробую выиграть время.

— Вам какие? – девушка за прилавком едва сдерживает смех.

— Гусарские, — заявляю с каменным выражением лица. – Две пачки.

Старуха хмыкает и собирается уходить. Уложив лекарства и кошелек в сумку, она, переваливаясь, направляется к выходу.

— Ну, счастливо, дочка, — бросает она уже у дверей.

— До свидания, — говорит аптекарша, — не болейте. А собачку, может, себе возьмете?

— Нет уж, мне моего старика достаточно, да и злая она какая-то, бешеная что ли.

Бабка скрывается за дверью. Я получаю свои две пачки «Гусарских». Яркий свет в аптеке уже не так режет глаза, не раздражает, а скорее, наоборот, успокаивает. Этот свет будто мистический огненный круг способен защитить от любой, даже самой страшной нечистой силы. Он добрый и теплый, его не хочется покидать.

— Все? – спрашивает аптекарша.

— Да, — обреченно киваю, и, словно преступник на эшафот, наклонив голову, шагаю к выходу. – Это обычная дворняга, — бубню себе под нос, — обычная. Не призрак, не монстр, а просто собака. На улице день, светло, вся нечисть забилась по темным углам и не высовывается. Не нужно ничего бояться.

На улице псину я замечаю не сразу, хоть и оглядываюсь, кручу башкой, будто у меня только что угнали машину. Через дорогу какая-то веселая, бухая компашка трется возле магазина. У каждого в руках по бутылке пива, и по сигарете в зубах. Из припаркованной рядом с ними тачки играет шансон, очередная тюремная тема: «И по закону мальца на зону, а там хоть волком вой, а хоть кричи». Компашка реагирует на песню одобрительным гыканьем. Я иду к ним, надеясь, что если буду держаться людей, собака меня не тронет.

Она выскакивает из-за дерева и бросается к ногам, радостно гавкая и виляя хвостом. Немного другого цвета, чем та, что сдохла под кроватью, скорее рыжая, чем коричневая, но зато живая, веселая, с выпученными глазками и длинным, торчащим из пасти языком. От неожиданности я едва не падаю, спотыкаясь об поребрик. Мелочь сыпется из кармана, и собака сразу принимается обнюхивать катающиеся по асфальту монеты. Потом поднимает глаза и смотрит, не мигая, с обидой во взгляде, будто я ее только что жестоко обманул. Что же, думаю, решила, что еду тебе кинули? Извини, могу предложить разве что «Новопассин», только вряд ли ты эту дрянь жрать станешь. Да и проблем со сном у собак не бывает. У них вообще проблем никаких нет. Главное еду раздобыть, и можно и дальше бродить по городу сытым и довольным. Вот бы мне сейчас так.

Разворачиваюсь и иду прочь. Сердце, которое все это время колотилось как у пойманной в силки птицы, потихоньку замедляет ритм. Закуриваю, чтобы успокоить нервы, делаю глубокую затяжку и со вздохом выпускаю изо рта сигаретный дым. Нужно пройти всего-то несколько сотен метров, и я буду в безопасной от кошмаров, спокойной и теплой как тропический остров Баунти, родительской квартире. Приму снотворное, залезу под одеяло и просплю не меньше месяца. Вот только если бы… Если бы гребаная псина позади меня не начала рычать, как взбесившийся цербер. И что только на уме у этих шавок? Только ведь радовалась мне как родному, прыгала, играла, нюхала монеты… Ну да, пожрать не подкинул, и что с того? Если бы собаки на каждого, кто не угостил их куском колбасы или сосиской так рычали, давно бы переловили и перестреляли бы их всех нахрен.

— Чего тебе? – даю понять этой твари, что ничего не боюсь. – А ну пошла! Пошла нахуй отсюда!

Те же призрачные, горящие глаза, так же взъерошена шерсть и оскалена пасть. Я уже сомневаюсь, что это обычная собака. Обычные собаки так делать и выглядеть бы не стали. А эта… Нет, да она сейчас кинется! Сто процентов кинется, потому что, это, блять, не обычная шавка, это та самая, которая почти неделю как мертвая, и которой опять от меня что-то надо!

— Пропади все пропадом. Чур меня, чур! – несу какую-то чушь, машу руками, пытаясь отогнать ее от себя и лихорадочно рыскаю взглядом в поисках камня по увесистей.

Псина прыгает, заливается лаем и норовит цапнуть за лодыжку. Интересно, превращусь ли я тоже в зомби, если укусит? О чем вообще думают живые мертвецы? Наверное только: «жрать, жрать и жрать», больше ничего. Хреновая перспектива. А еще они никогда не спят, и, в таком случае, может быть, я уже зомби? Может быть, меня уже укусила эта тварь, просто я забыл?

Швыряю в нее пачкой «Гусарских» и бегу к магазину, к тем чувакам с сигаретами и пивом, любителям шансона. Вот только где же они? Где вообще все? Улица словно вымерла в один момент, в одну секунду. Ни людей, ни машин, ни звука, ни вскрика, даже птицы не летают и не сидят на деревьях. Только я и собака – одни на сколько хватает глаз. Закрыт магазин, внутри аптеки выключен свет, большинство окон ближайшей пятиэтажки заколочены досками, а подъездные двери валяются на земле, сорванные с петель. Воняет гарью и тухлятиной как от горящей помойки. А сам воздух такой вязкий и тягучий, что через него буквально приходиться продираться будто через заросли или снежные сугробы. Я бегу как в ночном кошмаре, изо всех сил, но так медленно, что собака через пару секунд меня настигает. Уже слышно ее хриплое дыхание, и можно почувствовать этот отвратительный смрад из открытой пасти. Еще немного и все будет кончено. Знаю, что не переживу укуса, хоть мертвые псы меня еще никогда не кусали. Одно радует, спать сейчас совершенно не хочется.



Проснулся от собственного крика. Вскочил весь в поту, в темноте, ничего не соображая и не понимая, где нахожусь. Я сидел на кровати в какой-то комнате. Справа от меня черным исполином возвышался платяной шкаф, слева стоял комод с зеркалом и выдвижными ящиками. Окна в комнате были зашторены занавесками. Таким образом понять день сейчас, вечер или ночь я не мог. Попытался подняться и оценить обстановку, но запутался ногами в одеяле и грохнулся на пол. Голову сразу пронзила жуткая колющая боль, сказывались последствия бессонных ночей. Тоже самое наверно происходит и с желудком голодающего долгое время человека, когда он в один прекрасный момент все-таки добирается до еды и набивает его под завязку. Я плохо помнил сон, который только что видел. Что-то связанное с аптекой, румяной девушкой за кассой и собакой, от которой я убегал. Конечно, куда уж без собаки. В последнее время без нее вообще ничего не обходится. Превозмогая головную боль, подергал ногами и освободился от одеяла. Потом встал, пошарил на стене в поисках выключателя и зажег свет. Теперь я понял, где нахожусь. Это была спальня моих родителей. Здесь ничего не изменилось, со времен, когда мы жили все вместе. Мой отец очень консервативный, и заставить его сделать хотя бы небольшую перестановку совершенно не возможно. Мамка с этим давно смерилась, а мне всегда было все равно. Наша большая семейная фотография за стеклом и в рамке по-прежнему висела на стене напротив кровати. На ней я еще маленький стою с родителями возле большого фонтана. Яркое южное солнце нещадно слепит нас, и мы все щуримся так, что с трудом можно разглядеть глаза. На дальнем плане виднеется набережная с многочисленными аттракционами и огромным колесом обозрения, на которое меня так и не затащили, очень уж я его боялся. Всегда представлял себе, как эта внушительная конструкция вдруг ломается и падает, превращая в лепешки всех, кто осмелился на ней прокатиться. Пальцами я протер пыль со стекла и рамки, потом сел на кровать и задумался. Вспомнить, как оказался в этой квартире не получалось. Я поднял с пола свои джинсы и запустил в них руку, обшаривая карманы. Пальцы сразу наткнулись на что-то твердое. Я извлек из кармана пачку презервативов и с удивлением на них посмотрел. Знойная барышня в расстегнутой на груди гусарской куртке, и с бокалом шампанского в руке заманчиво улыбалась на этикетке. Над ее головой крупными буквами было написано: «Гусарские», и более мелкими: «Классические». Повертев пачку в руках, я неожиданно вспомнил свой сон. Действие сновидения яркими вспышками пронеслось перед глазами. Вспомнил, как покупал презервативы и снотворное в аптеке, вспомнил старуху с большой серой сумкой, содрогнулся от воспоминаний о мертвой собаке, которая на меня набросилась и в которую я запустил вот точно такой же пачкой презиков, что сейчас у меня в руках. Вспомнил, как улепетывал, продираясь сквозь плотные слои атмосферы, как шавка бежала следом, настигая. Вспомнил, как закричал, когда ее челюсти сомкнулись на моей ноге, как страшная боль от укуса пронзила все тело от самой щиколотки до кончиков волос. Странное дело, но во сне тоже бывает очень больно, совсем, как на самом деле. Мне даже почудилось, что правая нога до сих пор будто пульсирует и ноет. Наверно сказалось падение с кровати. Для верности я немного приподнял ногу и тщательно ее осмотрел на предмет возможных следов от клыков собаки. Увиденное сразу же повергло в шок. Почти по всей икре у меня растеклась словно лужа на асфальте огромная иссиня-черная гематома. Я ткнул в нее пальцем и сморщился, будто отведал лимона без сахара. Стараясь не поддаваться панике, аккуратно натянул на ноги джинсы и прошелся по комнате в поисках сигарет. Взгляд почти сразу упал на упаковку «Новопассина», мирно лежащую на гладильной доске у окна. Внутри обнаружилась недостача целых трех таблеток. Нефигово, значит, я закинулся. Вот только каким же образом предметы из моего сна вдруг взяли и перекочевали в реальность? Или это вовсе и не сон был, но почему тогда я так плохо все помню? Какие-то обрывочные воспоминания. Опять же, эта собака. Призрак, зомби, восставший мертвец, или просто обычная дворняга, которой я почему-то жутко не понравился?

— Что это? Все мне почудилось, или вправду было? – процитировал я изобретателя Шурика, героя культовой советской комедии.

Сигареты нашлись позже в коридоре на полке и в количестве трех штук. Одну я выкурил сразу на кухне, жадно глотая дым, так же, как ныряльщик, поднявшись на поверхность глотает воздух; вторую несколько минут теребил и крутил между пальцев, обдумывая дальнейшие планы и тщетно пытаясь совместить сны с реальностью, затем прикурил и тут же уронил на пол. Какое-то время я не мог понять, куда она подевалась, но потом увидел как из-под холодильника струится сизый дымок и выудил ее от туда всю в пыли и паутине. Выругался, затушил и потянулся за третьей, как вдруг зазвонил мобильник.

— Э, ну ты куда пропал-то? – Пахан-Мерседес как всегда орал в трубку, наивно считая каждого своего телефонного собеседника безнадежно глухим. – Мы тут с Женьком в «Стелс» едем телок искать, ты как?

— Можно, — немного подумав, согласился я. Отвлечься от навалившегося за последнее время кошмарного бреда и затусить с пацанами в ночном клубе мне бы совсем не помешало. – А время сколько?

— Ну ты ваще, — заржал Мерседес. – На фене что ли сидишь, или че там у тебя из химии?

— Да я только проснулся. На часы еще не глядел.

— Время — десять. Ты где, дома?

— Не, я в родительской квартире. Заходил проверить как тут и что, и вырубился.

— Еще твои не приехали?

— Пока нет.

— Ясно. Ну, мы сейчас подъедем. Колеса, дудка, что-нибудь есть у тебя?

— Откуда? — усмехнулся я. «Новопассин» есть.

— Это чего за хуйня такая? – сразу оживился Пахан.

— Снотворное.

— Бля. Ладно где-нибудь достанем. Все, жди. Через десять минут мы у тебя.