Березина Маша : Шесть свечей

СМС:

- Напиши, как доедешь, Мон Шер!))

- Семь лет прошло, а мы, до сих пор, трепимся до ночи, еле успевая на метро — это замечательно))

- Сама в шоке!)))Ай вил олвейс лов ю)))

- Напилась все-таки, спок)
- Кстати, я поняла, в Москве мне не хватает только одного-моря(исключая, другие беды в виде туземцев)


Во рту железный привкус, шок начинает отпускать, на его место приходят вспышки боли, напоминая о недавних «приключениях». На траве разбросаны остатки вещей и мои фрукты из супермаркета.
Кругом глухая тишина, я и Василиса сидим на пыльной дороге.

- Бля, удивительно, что мы выжили! — Начинаю истерично смеяться.
Василиса серьезная, молчит, пугает меня.
Все так же, оптимистично ликуя, нащупываю шишки на своем лице, оцениваю масштаб трагедии и собираю фрукты по лесу.
- Не, ну так то, правда, смешно! Подкинь вон то…манго у твоей ноги!
Она не реагирует, почти не разговаривает, смотрит на мое лицо с «собачьей тоской», от этого, весь мой железный оптимизм стекает в почву под ногами. Бормочит только, что выхода у них не было, жизнь к этому привела, я бы поспорила, да сейчас не время. ( Я тогда еще не поняла, что она нашла путь отступления, но об этом позже)

- Блин, час, два, сколько это длилось?! — Ищу ключи, телефоном бы посветить, не видно ничего, но телефонов больше нет. — Ваааась, мы выжилииии! Ну!
- Надо найти ключи, надеюсь, их они не взяли...
Нарастал страшный трагизм, а я радовалась жизни, с ней, за вечер, я попрощалась трижды.
Как в кино, слышишь все тише сердце:

- Тук-тук-тук
Проходит животный страх, а чужеземные голоса все дальше.
- Тук...-Тук...
Тебя ничто не терзает, а взгляд все выше к макушкам елей:
- Тук...
---------------------------------------------------------

- Что так болит?
- Нет, испугалась, просто… и слабость эта, господи, как же я их ненавижуууу! – тело страшно ныло, вся кожа горела огнем.

Вся прелесть организма, что ты можешь удрать полуживым, за то, на следующий день, за все поплатишься сполна.

- Марин, перестань плакать ну, хочешь таблетку??
- Не помогают они, вот отчего мы такие слабые? Ну почему надо было родиться именно женщиной!?
Василиса садится на кровати, прижимает ладони к лицу, на спине яркие кровавые болячки. Видимо тащили по земле...
Мне ее очень жалко, сердце разрывается, а знаю, что жалеть нельзя. Если пожалею я, она начнет жалеть саму себя — сломается, уже проходили.
И снова «спасательный круг» в виде шутки:

- Посмотри на нас, мы с такими лицами… на алкашей похожи, пойдем!
- Куда, лежи!
Тащу ее за руку.
- Не ссы, пойдеем!
Хватаю шляпу с полки, включаем камеру ноутбука и делаем пару фото на память.
- Ну, когда мы еще по роже получим? Мужики еема!
Она смеется — то, что нужно.
Теперь, хорошо бы доползти обратно, ребра «очнулись» от шока, полагаю, что от таблеток я отказалась зря.
--------------------------------------------------------


Приехала мама Василисы.
Дом наполнился оханьем, аханьем.
Мы ржем, мол, не больно совсем, можно боксом заниматься.

- Мама говорила, что газету надо прикладывать, типа свинец — сила.
- Слушай, Марин, я иногда думаю, что у тебя какая-то двойная жизнь, вечно рецептики сомнительные подкидываешь.
А сама, мочит газету и приклеивает ее к синим щекам, газета, намокнув, становится прозрачной, а черные буквы зеркально отпечатываются на лице.
Я взрываюсь смехом, от боли в грудине, начинаю задыхаться и корчиться, но остановиться не могу.

- Вот ты больная, а! — Растирает черные буквы на лице, смазывая их в большое черное пятно.
- Аааа остановись, охохо, я умру...- хватаюсь за ребра, смеяться очень больно.
Вася подходит к зеркалу и начинает громко смеяться. — Ахах, чееерт, как больно!!
Это повторялось много раз, мы специально смешили друг друга, но цепная реакция приводила к совместными страданиями.

- Как же это они «пробегали, вырвали сумки и по лицу дали», если у тебя с двух сторон синие фингалы, Василиса? — Мама Василисы славилась дотошностью к деталям и любовью к детективам.
- Маам, давай, мы потом расскажем, не хочется сейчас.
- Ну ладно, ладно, главное, что вы это не по одиночке пережили, ужас какой, какой ужас!
Василиса тянется за кружкой, из-за чего поднимается футболка, на спине зияют огромные кроваво-синие ссадины.
- Пс-пс! — Жестом показываю, чтобы Вася одернула футболку.
Объяснить, как, пробегающие мимо бандиты, разодрали дочке спину, будет сложнее.

Наконец, затихло, значит, парацетамол и анальгетики действуют.
Мама подходит к Васиной кровати, нежно поправляет одеяло, подтыкает краешки под бок. Осторожно проводит теплой рукой по вздувшейся шишке на лице.

- Ооочень больно было? — Заплакала мама.
- Нет, мам, ты главное – не переживай.
----------------------------------------------------

Страх – это, то чувство, когда сам финал кажется уже неважным фрагментом, страх истощает, делает тебя примитивным, стирает тебя как личность, ты — лишь тело — гора мяса. В сочетании со злобой и жаждой мести, такой человек становится животным.

- Так выпейте еще антибиотиков!
- Я пропила уже два курса, печень болит уже, а температура держится!
- Не знаю, я пью — нормально, ну а что тогда Вам назначить?
- Не знаю, Вы же врач...
-----------------------------------------------------

- Да, жаркое лето, ты бы убрала вентилятор подальше, простынешь.
- Я уже второй месяц горю, мне сдохнуть — не страшно, а ты про простуду говоришь.
- А сон, спать нормально начала?
- Нет, вчера провалялась два часа, я от сна устаю больше, чем отдыхаю, злит все, не могу больше...
- А врач? Сходи к врачу!
-----------------------------------------------------

Пепелище внутри. Где же мой Феникс, возродившийся из пламени?
Там только черти пляшут, да мысли черные. Никогда никому не желала смерти, а тут: сама бы нарезала их тела лоскутами, крови их хочется, мести хочется, как воды, чтобы пламя это затушить. А внутри так и горит, сжигает дыханием ноздри.

- Давай градусник.
Протягиваю. Закрываю глаза, они страшно болят, белки красные и воспаленные, в зеркало страшно смотреть.
- Да, температура.
- Но с чего, господи, с чего, сколько можно??!
- Все, я врача вызываю, нельзя так!
- Давай, позже, чуть-чуть, не хочу в больницу, не люблю, не хочу...
- Все не любят, — убирает влажные волосы с моего лба.
- Ты бы домой съездила, че ты все со мной, дай умереть спокойно, — смеюсь.
- Да, мама решила, что я съехала. Знаешь, мне нравится о тебе заботиться.

Мы спасали друг друга, она меня примитивно — овсянкой и таблетками, а я ее — своей беспомощностью. Вася была мне необходима, а потому, ей ничего не оставалось, как жить и быть сильнее.
-------------------------------------------------------


На остановке.

- Вась, раз уж, меня с работы отпустили, может в церковь?
- Сегодня? Блин, ты, правда, это сделаешь?
- Да, хочу, чтобы они умерли. Ты же атеистка, чего же в свечи то веришь?
- Ну не знаю, ты же веришь. Ну, поехали, только я не пойду, не люблю я это.
На рынке купили красно-черный платок.
- И что, покупаешь свечи и ставишь за упокой?
- Да, шесть свечей, на каждую сволочь по свече.
- Мурашки по коже..

Яркое солнце играет на золотых куполах. Голубое небо. Лучшие ассоциации со словом — Надежда, а там и Вера, и Любовь...
Вера, наверное, для каждого своя. И пусть, меня ругают истинные православные, я всегда считала, что Бог внутри человека, у кого-то глубоко внутри, у кого-то ближе к сердцу, у кого-то его почти не осталось, но если, действительно, искать — непременно найдешь.
За всю свою непродолжительную жизнь, я, как и все, чаще обращалась к Богу за помощью, в моменты отчаяния. В такие моменты и атеисты с кем-то разговаривают, пускай, и утверждают, что не с Богом.
Меняется имя, меняются здания, кресты, рождество празднуют позже или раньше, суть едина — все просят счастья и спасения.

За два месяца огня, во мне сгорели все прежние истины. Огонь не причинял нестерпимую боль, но постепенно отравлял, забирал силы и сводил с ума. В церковь я шла мстить, а не за спасением, я страстно желала закинуть их шестерых, как дрова в свое чистилище.
Помявшись, на пороге святого обитель, я намотала платок на голову,
как и раньше, чувствуя себя здесь гостьей, чужеземкой.

Много людей.
Я пришла к завершению службы. Еще громко читают молитву, и слышно шепот полусотни губ, повторяющих вслед за батюшкой. Пронесли ладанку, знакомый запах медленно пропитывал воздух и прихожан.
Сделав первый шаг к святым образам, меня окатило брызгами ледяной воды. Немного не рассчитав, священнослужитель плеснул добрую порцию святой воды на меня, видно промахнулся, а может, наоборот, точно в цель?
Впечатлительности мне не занимать, я не хочу уподобляться тем, кто советует что-либо пробовать, уповая, на пример своего чуда. Но пламя погасло.

Пятнадцать-двадцать свечей, сколько не возьми, всегда будет за кого поставить.
Эти — за семью...
Эти — за семью Василисы...
Эти — за семью Д...
За того...
За того...
За эту...
Остается семь. Невероятно символично.
Я долго стояла с седьмой свечой, не могла найти в мыслях того человека, кому полагалась последняя «добрая свеча» (остальные шли на менее светлое дело).

Внутри уже ничего не горело, мокрая одежда липла к телу, по спине бежали мурашки, ни то от восторженности, ни то от ледяной святой воды.
Ответ пришел сам собой:
Я вспомнила слова Василисы, в тот день, она постоянно пыталась оправдать тех — шестерых, обезумевших людей. Инстинктивно она выгоняла из себя обиду и злобу, Вася нашла выход быстрее меня. Выходом было — прощение.
Шесть оставшихся свечей я завернула в платок и забрала домой, чтобы зажигать их, когда возвращался страх.

- Ну, что, поставила?
- Поставила, но не за них.
- А за кого? За кого поставила? За меня, да? — Дурачась, Вася, по хозяйски, кладет руку мне на плечо.
- Не трогай меня, сто раз говорила. Вот еще за тебя ставить, ты все равно не веришь...
- Я знала, что не поставишь за них, ты не можешь.
- Это че это?
- Ну… глубоко внутри, ты, все же, добрая.
- Ничо и нет!
- Чо и да!
- А вот и нет..
- Да...
- Нет...
........................






P.S. Мне нужно еще одно, для тебя.