Дядя_Яша : Уход

16:20  06-05-2013
— Суицидальный ветер весны,
Прохладой ворвался в окно.
Дни поэта теперь сочтены,
Меланхолия сгубила его.

Перечитывая написанное, поэт Николай, силился написать следующие четверостишие, но почему- то, у него это никак не выходило.
Встав из-за стола, он подошел к окну и тяжело вздохнул.
За окном стояла несвежая весна, болезненно светило солнце, голодно чирикали птички. Муза все не появлялась.
- Сгубили поэта, идиоты проклятые! — выругался про себя Николай, раздосадованный скудостью своего поэтического вдохновения.
Вдруг он заметил, что окно, в которое согласно стиху, залетел склоняющий к самоубийству ветер, на самом деле, было клаустрофобично туго закрыто.
Быстро осознав причину своей неудачи, Николай, яростно принялся открывать его. Но щеколда почему-то никак не поддавалась, и не поддавалась… окно всё оставалось закрытым.
От-всё стремительно нараставшей фрустрации, у поэта помутнело в глазах а, надвигавшийся следом аффект, начал свои первые, диффузные подрагивания сознания.
Но тут окно, которое уже было, хотел разбить Николай, легко и просто раскрылось.
Ворвавшийся в комнату «суицидальный ветер», освежил и сдул безумие с головы поэта.
- Надо быть немного сумасшедшим, иначе нечего не получиться, — вспомнил с улыбкой Николай изречение одного, нынче модного русского интеллектуала и по — совместительству арт-фашиста.
Тем временем, стих про самоубийство, заканчивать расхотелось. Наверно этот же ветер, сдул и меланхолию, — а без нее, какой суицид?
Накинув пальтишко «от ЗАРЫ», Николай вышел из квартиры, попутно размышляя о том, что словосочетания «русский фашизм» — не более чем оксюморон. Клинически-распиздяйское сознание, богоизбранного народа, всегда казалось ему чуждым, всяким педантичным идеологиям.
- Ну, сумасшедший, что возьмёшь? — сделал заключение поэт, и вытянул руку, чтобы поймать маршрутное такси, отвозившее его к месту работы.
Вдруг Николай вспомнил, что ему никуда ехать на работу, ибо он — поэт. Или с тех пор как стал поэтом.
Размышляя над тем, что поэт всё-таки не профессия, а состояние души, и нужно бы по скорей придумать, что-нибудь с трудоустройством он вернулся в «девятиэтажку».
- Так ведь и с голоду помру скоро, — осматривая свои впалые щеки, с грустью подумал Николай. — Хотя, помру — так помру, какая разница.
С таким нахлынувшим эсхатологическим настроем, поэт зачем-то нажал на последнюю кнопку лифта.
Когда подъём этой коробки остановился, перед Николаем возник аварийно-спасательный этаж. Вступив на его бетонный пол, он осмотрелся, удивленно заметив, что почему-то никогда сюда не заглядывал.
Этаж выглядел необычно одиноко, как будто здесь вообще, никого и никогда не было, начиная с момента постройки дома.
От пребывания в этом необычном месте, похожим на какой-то панельный лимб, на Николая нашло вдохновение. Достав из кармана, имевшийся всегда на такие случаи блокнот и карандаш, он записал:
- Безумное время остановило бег,
В этой жизни потерялся человек,
Но смысла в ней всё также нет.
И кто-то не встретит уж рассвет,
А кто — то просто не увидит свет.
Герой, уставший от своих побед,
Не доживший до седин поэт,
Вечный макабрический балет.

Утолив творческую нужду, Николай поспешил удалиться из этого странного места.
Но место, словно не отпускало…
Успев уже нажать кнопку вызова лифта, он вдруг заметил маленькую металлическую лестницу, ведущую на крышу дома.
Сам не понимая почему, но Николаю захотелось узнать строение своего жилища получше. Бросив презрительный взгляд на раскрытое деревянное чрево, достигнувшего своего предела лифта, — поэт решительными шагами пошел в неизвестность.
Дверь, отделявшая дом с открытым пространством, на удивление оказалась открытой. Но ещё удивительней было то, что на улице уже довольно густо смеркалось. Смотря на уже проступившие самые яркие звезды, Николай не мог понять: где он успел потерять столько много времени?
Дабы отгонять подступившую к, и без того, изношенной психике, очередную бессмысленную рефлексию, он проделал пару глубоких вдоха.
Вкусный, прохладный, вечерний, майский воздух, проникнул в легкие поэта, а затем, всосался молекулами кислорода, в его праведную кровь. Сгустившиеся в ней эритроциты, от передозировки поступившей дыхательной смеси, вызвали легкую гипоксию.
Николай зевнул и подошел к краю крыши. Под воздействием увеличенной концентрации углекислого газа в организме, мысли в его голове начали превращаться в бред.
А что если космос, подумалось ему, совсем не мертв, а, — наоборот, — кишит жизнью. Причем, — преимущественно, — в ещё менее разумных формах, чем человек...
От такого поэтического взгляда на мир, небо, начало укутывать своей безысходностью.
Не в силах это больше переносить, зеркала души поэта, опустились в низ.
Прислушавшись, к бодрой жизни спального района города, Николай подумал, что шизоидный холодный интеллект — тоже не приносит счастья. А его демонстрация — использование в качестве психологического защитного механизма, — сильно мешает поэтам, трогать души народа.
Мысли Николая, незаметно приобрели нотки, интеллигентский рефлексии.
Начавшись с беспросветной судьбы России, и о моральном преступлении заводить в ней детей — они уже с грустью витали над Кембриджем, видя юных и радостных выпускников, получающих аттестаты в своих миленьких шапочках, ещё незнающих, что совсем скоро, вывезенные заботливыми родителями на Запад, не смогут устроиться здесь на работу, даже менеджерами среднего звена, потому-что будут too clever.
Осознав замкнутость жизни, Николай уже думал о том, что моральное преступление заключается совсем не в месте и времени рождения, а, — в нелюбви своих детей.
Такой вывод, представлял угрозу мировоззрению поэта, открывая правду на то, что он так не хотел признавать. Что-то очень глубокое, из своего рода...
Безысходно посмотрев на звезды, у Николая промелькнула мысль, что любой, кто познал любовь, уже в чем-то поэт. А также, что поэзия — это совсем не умение сочинять стишки, а искусство видеть красоту и гармонию мира.
Мысли Николая пульсировали и расходились по мозгу, цеплялись друг за друга, скользили по реальности. Выходили в абстракцию, следили за актуальностью, чувствовали астрал. Поэт понимал всю суть, весь смысл, знал — всё...
Необъятная страна, с неподъёмной судьбой и, неоднозначным путём, раскинулась под его взором.
- Что я смогу ещё сказать? что изменить?.. — устало вопрошал сам себя Николашка. — Скажут, ведь, что моё творчество — это одна пропаганда самоубийства… А я же совсем не об этом. Я, же, не за приверженность смерти. Я же, наоборот, говорю: вы жить не умеете.
С этими последними мыслями, он шагнул с крыши дома, уже кровью дописывая свою поэму меланхолии.
В миг, пролетев расстояние, забыв в этот момент обо всем на свете, поэт размозжил себе голову об асфальт…
Жизнь закончилась.
Николай проснулся.