aesculap1 : Работа моя, жизнь (продолжение)

Оперблок у нас понтовый: двери автоматические, краны автоматические. Роба одноразовая (пижама почему-то называется). Светло, чисто, здорово. Девочки — операционные сестры в тех же пижамах что и мы, только мы в синих, а они в белых и розовых. Выглядят они в них невероятно сексуально. Лица под масками скрыты, прически под шапочками спрятаны. Остаются глаза. Макияж формально запрещен. Формально. Глазищи.
В присутствии молодых красивах и загадочных инстинкты обостряются: грудь колесом, плечи развернуты, улыбаемся и машем. Здравствуйте, здравствуйте.
Моя операционная сегодня номер 22. Моя любимая. Лапароскопия. Тут хорошо. Это наша пещера гороного короля, здесь происходит таинство. Сюда может попасть далеко не каждый. Оперировать тут тоже можно не всем. Нежно-зеленые панели на стенах. Сухой прохладный ветер — ламинарный поток стерильного воздуха — встречает тебя из распахнувшейся автоматической двери. Панорамные м- в полстены окна — а за ними буйная зелень больничного парка. Но увидеть эту красоту нам не удастся — операционная лапароскопическая, лишний свет тут не нужен, окна затемненены пленкой, закрыты жалюзи.
Условно операционная разделена на две зоны — там, где уже вовсю трудится анестезиологическая бригада и там, где будет работать хирургическая. У нас даже входы разные. Как будущие муж и жена входим мы в общий дом через разные двери. Разделяет нас пациент, вверивший нам свою жизнь.
Фраза: хирург делает операцию — фигня и заблуждения. В одиночку тагого не сделать: анестезиолог, сестра-анестезистка, операционная сестра, санитарка ( за границей благозвучное: операционный техник) ассистент (сегодня один) и потом уже хирург. В центре операционной стол в форме креста. На нем распят обнаженный и совершенно беззащитный пациент. Ноги и руки пристегнуты к столу ремнями. Не для того чтоб не убежал, а чтоб не свалился, когда будем стол в разные стороны наклонять. От нас не убежишь, хе-хе На груди, на обеих руках, на лбу — множество датчиков следящих за основными жизненными показателями: пульс, давление, газовый состав крови, тонус мышц, дыхание, кардиограмма, активность головного мозга, температура. Здоровенный монитор наркозной машины отображает все показатели в виде таблиц и графиков, сопровождает свою деятельность жизнерадостным попискиванием. Справа от стола — мой главный инструмент — лапароскопическая стойка. Массивная металическая этажерка на колесах. Совершенное творение проигравших нам войну немцев. Шедевр, чего уж. Мерседес в мире лапароскопии. Вверху жидкокристаллический монитор высокого разрешения. Ниже — инсуфлятор. Он в течение операции будет нагнетать стерильный подогретый газ в брюшную полость и поддерживать там необходимое давление автоматически. Еще ниже — блок видеокамеры, рядом ксеноновый осветитель. На самой нижней полке — видеорегистратор, блок электроножа, отсасыватель (в простонародье — аспиратор) Все приборы в едином стиле, тачскрины, лампочки — а в нутре у ней неонка. Стоит такая цацка, кстати тоже, как мерседес S класса. Рядом еще одна этажерка — там у нас аргоновый (плазменный) коагулятор и ультразвуковой скальпель. На самом деле это просто серые коробки — рабочая часть инструмента у меня в руках и связана с основным блоком проводами и шлангами.
У анестезиолога — свои игрушки. Самая главная — наркозная машина. Это аппарат искуственной вентиляции легких, который может в дыхательную смесь намешать нужную концентрацию кислорода и газа для наркоза. Стойка с монитором для наблюдения за жизненными параметрами пациента. Стойка с дозаторами — приборчики сами вводят нужное лекарство с нужной скоростью и в нужное время. От всех приборов тянутся провода к стенам операционной: электричество, заземление, шланги с кислородом, углекислотой, вакуумные шланги, вытяжка отработанного газа. С противополоной стороны — к пациенту провода датчиков, магистрали с лекарствами и газами. Вид одним словом все имеет весьма футуристический и технологичный. Красиво.
Пациент в сознании. Несмотря на введенные препараты, явно испытывает страх — давление повышено, пульс молотит под сотню. Да я бы на его месте переживал гораздо больше. Раздет догола а все одеты. Все в масках, лиц не видно. Вокруг куча непонятных штук, на столе рядышком агрессивно поблескивает стерильная хирургическкая сталь. Для тебя приготовлена. Вокруг тебя деловитые приготовления к нанесению тяжких телесных повреждений. А как вы думали? Любая операция классифицируется именно так. Разница лишь в том что потерпевший добровольно соглашается на это, а мы пытаемся сделать это комфортно для него и обойтись без судебного разбирательства для себя.
Все боятся по разному: кто-то пытается разговаривать с окружающими, кто-то нервно озирается. Кто-то молится. Кто-то губы кусает. Кто то шутитить старается. Истерик не бывает — ведь час назад тебе, дорогой ты наш человек, дали специальных таблеток и сделали специальный укол. Общие ощущения получаются такие: вроде страшно, а с другой стороны — ну и хрен с ним. Поскорее бы уже. А нам только этого и надо.
Руки под кран — водичка сама льется. Руки под дозатор — мыло тоже само.
Помыли. Теперь мажем антисептиком в течение всего минуты. Готово. Руки вперед и на уровне плеч — ничего не касаемся. Кисть выше предплечья.
Заходим в операционную. Пациент пытается по глазам определить — ты ли это -все же в масках. Я, я. Здравствуй дорогой. Все хорошо.
Сестра разворачивает навстречу стерильный халат — вперед в него нырь. Длинна до колена. Сзади санитарка завязывает. Оборот вокруг себя — и ты полностью стерилен со всех концов. На руки сестра натягивает перчатки. Все, я готов.
Теперь минута славы анестезиолога. В вену пациента установлен катетер, шприц с лекарством уже подсоединен. Введение. Так, глазки слипаются. На лицо одевается маска, сначала идет чистый увлажненный кислород, в котором постепенно нарастает концентрация наркозного газа. Уснул. Это еще не наркоз, это так, пролог. Пошел второй препарат — релаксант. Устаревшее название курареподобные препараты. От слова кураре. Ага. Именно так индейцы своих оленей и ловили. Смысл действия — временный разрыв связи нервов и мышц. Как только мышца перестает получать нервный импульс — расслабляется. Все тело парализовано — в том числе и дыхательные мышцы. Пациент не дышит. Теперь самый волнительный момент для анестезиолога. Нужно за очень короткий срок ввести пациенту в трахею эластичную трубку и фиксировать там. Через нее и будет осуществляться вентиляция легких. А это при короткой и толстой шее совсем не просто. Все время пока происходит интубация пациент не дышит. Чуть затянул, замешкался — и гипоксия пошла нарастать. А без кислорода кора мозга проживет менее минуты. И все — нет человека. Тело живет, а человека нет уже. Вот и потеют даже самые старые и опытные. За время неудачной интубации анестезиолог может потерять до килограмма собственного веса — вегетативная реакция выжмет литр воды через потовые железы всего за пару минут. Готово. Дальше наркоз выводится на необходимую глубину а у нас начинается самое интересное.
Маленький блестящий одноразовый нож-лезвие вкладывает мне в ладонь операционная сестра. Я ищу глазами взгляд анестезиолога, тот кивает мне — спит, можно.
Разрез — говорю я. В момет касания скальпеля к коже словно искра замыкается между мной и человеком, что лежит у меня под ножом. Первая капля горячей крови попадает ко мне на руки. В этот момент происходит любопытное явление — перестает существовать все на свете короме операции. Я не драматизирую и не преувеличиваю — больные зубы, недосып, голод, обида на любимую женщину, долги — все исчезает. Момент высшего просветления. Дзен. Катарсис.
Технически все выглядит так — разрезав кожу я раздвину зажимом подкожный жир и упрусь в апоневроз — плоское прочное сухожилие покрывающее мышцы живота. Его я рассеку скальпелем примерно на 1 см вдоль волокон. Молча и не глядя никуда кроме раны протяну нож влево от себя. Опытная сестра так же молча примет его и тут же вложит в протянутую руку торакар — тонкостенную стальную трубку в просвете которой находится остро заточенный стилет. Проткнув этим стилетом брюшину и проведу торакар в брюшную полость. Ассистент подключит к специальному клапану тонкий шланг подачи газа. Стерильная, подогретая до температуры тела углекислота начнет поступать в брюшную полость. Со стороны выглядит жутковато — живот пациента раздуется словно воздушный шар. Анестезиолог одномоментно меняет состав газовой смест, которой дышит пациент, увеличивая концентрацию кислорода, чтобы компенсировать действие углекислоты, что проникнет в кровь через брюшину. Но это уже не моя забота.
Давление газа в полости достигло 12 мм водного столба. В первый торакар я провожу лапароскоп- стальную трубку со сложной системой линз внутри. Снаружи на него надета компактная видеокамера высокого разрешения передающая картинку на здоровенный монитор венчающий стойку с приборами перед моими глазами. Далее под контролем зрения я устанавливаю еще несколько троакаров диаметром потоньше — для дополнительных инструментов. Ассистент принимает из моих рук камеру — отныне и до конца операции он мои глаза. В правой руке — ультразвуковые ножницы, в левой зажим, под правой ногой педаль аспиратора, коагулятора. Мозг интересно адаптируется к картинке на экране — в поле зрения только увеличенные в 25 раз инструменты и операционное поле площадью 1х1 см под тем же увеличением. Рука с инструментом снаруже смещается на 30 см — внутри же всего на миллиметры. Перемещение инмструмента, мало того, что отображаются зеркально — так еще и не соответствуют реальным проекциям — верх снаружи он не всегда верх, а к примеру право. Поднимите правую ногу на несколько сантиметров над полом, затем перемещайте ее по часовой стрелке. Пока вы крутите ногой, используйте указательный палец правой руки, чтобы нарисовать цифру 6 в воздухе. Ваша нога непроизвольно начнет вращение против часовой стрелки и вы ничего не сможете с этим поделать.Примерно так себя чувствуешь, когда первый раз берешь в руки лапароскопические инструменты. Ситуация усугубляется еще и тем, что на большой экран, на котором происходит все действо можешь смотреть не только ты, туда может смотреть вся бригада, и все твои ошибки, твои нелепые попытки, дрожание рук видны всем.
Операция идет своим чередом, случай вполне рутинный, руки живут своей независимой жизнью, словно ты просто смотришь интереснейшее кино и в нужный момент, небольшим мышечным усилием меняешь ход событий. Работа должна выглядеть красивой — чтоб люди в операционной видели, что ты не зря кушаешь свой хлеб. Это твое лицо, Этому меня научили в интернатуре, этому я стараюсь научить ассистентов.
Сам ход операции привычен и многократно повторен сначала на тренажерах, потом на мертвых, потом на живых.
Но каждая операция не похожа на другую. Аномалии строения сосудов, пробой высокоэнергетических насадок, невыявленные до операции нарушения свертываемости крови — все это вместе и по одиночке способно создать критическую ситуацию на ровном казалось бы месте.
Одно движение и алая струя крови бьет прямо в оптику, мгновенно ослепляя. В брюшной полости артериальная кровь не пульсирует, не растекается лужами, а льет толстой, непрерывной, плотной, тяжелой струей, как вода из сорванного крана. И вот тут, наполненный специальными знаниями мозг услужливо напоминает, что у вас, сударь на все-провсе минута, много полторы. Это сама жизнь выливается в пустоту. Спустя минуту обьем циркулирующей крови в сосудах резко снизится, организм успокоенный наркозом просто не успееет отреагировать и внезапно опустевшее сердце станет. И запустить его уже не удастся.

И костлявая тварь с косой, ухмыльнется за твоей спиной и подымет вверх большой палец, второй рукой обнимая вновьприбывшего. Как же я тебя ненавижу. Боюсь. Жду. Ты всегда рядом. Я чувствую твое вонючее дыхание раскрывая живот с разлитым перитонитом. Я вижу тьму твоего балахона в залегших в подглазьях тенях уходящего ракового больного. Я слышу твой смех за спиной, ломая человеческие ребра в тщетной попытке добраться до разорванного пулей сердца раньше тебя. Чуствую твою ухмылку когда я неосторожным движением срываю зажим с магистрального сосуда. Я помню тебя со времен работы в экстренной хирургии, где мы встречались, бывало 3-4 раза за ночь. И ты помнишь меня. Ты помнишь каждого, кого мы вытащили из твоих обьятий. Ты знаешь, они все непременно вернуться к тебе. Но сейчас мы пытаемся стоять на твоем пути, и ты никогда не простишь нам этого. И для нас у тебя припасены особые подарки.

Время становится медленным и тягучим как мед. Толчками шумит кровь в висках. Я не потею когда случается это. Но мне приходится сделать усилие над собой, чтоб удержать руки от тряски. Сейчас от каждого твоего движения, вновь напоминает тебе разум, зависит жизнь доверившегося тебе человека. В операционной тихо до звона в ушах. Тебе наплевать — ты один и никто не придет на помощь. И когда все заканчивается благополучно, время вновь ускоряется и шум операционной вновь возникает словно из неоткуда, и начинаешь говорить, говорить. И все шумят, улыбаются — ведь вся бригада только что пережила всю операцию вместе с тобой. А руки, тем времененм сами по себе заканчивают начатое. Вот и все. Ассистент старательно зашивает кожу, ты стягиваешь с себя мокрую насквозь на спине пижаму. Ух, курить скорее. Такое, слава богу, случается не каждый день. Но каждый день может случиться. Все еще считаете что нам много платят?
Эх лирика. Дальше у нас — обход в реанимации.