Дикс : Родной двор

Уебал раскат грома, и из-под земли полезли первые дождевые исусы.
Наум сидел у окна на письменном столе с книжкой по истории и пытался понять, почему национальный герой Украины Бандера так любил свежий огородный хрен.

Под орг. стеклом на столе было много презабавнейших вещей — сушёные бабочки, вкладыши от турбо, выцарапанная на лаковом покрытии стола черепаха-ниндзя, фотки старшей сестры Наумы, на которых она пытается отодрать щеку от подплавившейся пластиковой трубы на заводе по изготовлению протезов, доллар, дорога кокаина… Вообще, все эти вещи не являлись частью личной жизни Наума, так как стол был подобран запасливым папой Падло около мусорных баков во дворе и на момент подбирания уже содержал под своим стеклом бОльшую часть артефактов. А ещё он преотвратительнейше вонял скисшим лаком всякий раз, когда кто-нибудь несведущий пробовал поднять орг. стекло.

«Бандера любил хрен и всегда искал его. Он знал что у властных людей всегда было много хрена, поэтому он решил взять власть на Украине любой ценой. В это время, как раз, в Австрийской империи король умер от разрыва ануса на ежегодном турнире по кёрлингу, в стране началась неразбериха и голод, и голодные австро-венгры решили пойти войной на Россию, лишь бы не оставаться дома. А так как дорога их пролегала через пыльные степи Украины, то по этой самой дороге свергались и все местные правительства заодно, чем и решил воспользоваться хитрый Бандера, сын осла и горбатой поломойки.»

Седой отложил книжку, приоткрыл окно и выглянул во двор, полной грудью вдыхая свежий аромат недавно прошедшего дождя.
Солнце уже успело выглянуть из-за туч и сушило дёсны, двор и трава источали пар, исус выползший из норы перебрался под лавку и присосался к её ножке, ощупывая рожками шероховатости.

«К чёрту учёбу, пойду прогуляюсь» — решил Наум и начал собираться. В поисках штанов он зашёл в тёмный зал, с горечью для себя отметил, что через полчаса начнутся Телепузики, взял штаны и вышел вон.

В подъезде было прохладно и воняло жареной картошкой из какой-то квартиры. Толян чуть не споткнулся об ворох тряпок, лежащий на лестничной площадке, и лишь схватившись руками за перила, удержался от того, чтобы скатиться вниз по ступеньками, пересчитывая их зубами и рёбрами.

- Аккуратней нахуй, чё как у себя дома… — пробурчала куча, и вздрогнувший Наум узнал в ней бомжа, который месяц назад переехал жить в их подъезд. Грубость старика совсем не расстраивала седого, ведь он знал, что вагабонд был из почтенного рода, служившего при дворе Николая второго и лишь при коммунистах разъехавшегося по подъездам и подвалам страны. Несмотря на сварливый характер, бич иногда напивался плодово-ягодного, собирал детей вокруг и травил байки — вспоминал свою молодость, отрочество, юность и прочее дерьмо.

Спускаясь по лестнице, Толян не мог сдержать улыбки — вид бомжа напомнил ему одну историю, рассказанную оным, о том, как старый щенок провалился в деревенский сортир и спасся на глиняном выступе, а когда старая бабка пришла посрать — начал лаять так громко, что старая провалилась вниз и утонула головой, а щенок питался её ногами, пока его не спасло МЧС.

Толкнув тяжёлые двери подъезда — в облупившейся зелёной краске, оббитые по низу железом, Толян вышел на крыльцо и громко чихнул, раздражаясь от слепящего солнца.
Солнце висело в чистом голубом небе, отражаясь в небольших лужицах на асфальте, и стояла мёртвая тишина. Город засыпал в рабочие будни, когда все были на заводах и в университетах. На улице ни души.

Решив позабавляться с исусом, Толян выдрал из кустарника веточку, дошёл до лавки, сел на неё и принялся наблюдать. Маленький, но упорный исус полз по ножке вверх с закрытыми глазами, цепляясь присосками за выступы. Хихикнув, Толян подсунул ему веточку под брюхо и повернул, вследствие чего исус отвалился и упал с плеском рожей в грязную лужу. Выбравшись и отплевавшись, он погрозил Науму кулачком и напрягся, источая белые искры и паутину. В воздухе запахло кислотами. Что-то невидимое слегка щёлкнуло, и лужа у Наума под ногами обратилась в вино. Толян в недоумении уставился на красную лужу, сначала по глупости решив, что это кровь. Но когда попробовал пальцем на язычок — понял что нет, не кровь нифига, а та дрянь, которую льют в себя взрослые на праздниках. Только не такая едкая.

Мелкий, но мстительный исус, напрягся ещё раз и внезапно респавнил неподалёку от лавки гадкого карлека. Карлек вывалился буквально из ничего, неуклюже завалился на бок в высокую траву и раздавил рукой сырой муравейник. Подскочив, он неразборчиво зачертыхался, отряхивая морду грязной рукой, а затем руку и морду, после чего уставился на исуса и Наума. Серый спортивный костюм висел на карлике мешком, узкие салатовые полоски шли в качестве лампасов по штанинам и рукавам. Белые истоптанные кроссовки на босу ногу, выступающий как у носорога лоб и злобные маленькие глазки, что были посажены очень глубоко — вот примерный внешний вид отродья, переместившегося во двор благодаря кривому исусу, толком не умеющему колдовать.

Надо сказать, седого это несколько насторожило, потому что он, хоть и встречал в своей жизни карлеков, однако никогда не имел с ними дела и не знал даже как правильно к ним обратиться при необходимости. Но обращаться не пришлось — карлек двинулся к исусу, облизываясь на ходу, ведь всем известно что больше всего карлики любят жрать исусов.

исус похоже сразу всё уразумел, потому что быстро пополз под лавку, на ходу бормоча проклятия и отрывки заклинаний. Седой отошёл в сторону, пропуская мимо себя похотливого карлу и завис, не в силах оторвать глаз от быстро ползущего исуса. Вот исус скрылся под лавкой, вот карлик подошёл ближе, встал на колени и засунув под лавку руку стал там шарить, высунув от усердия язык. Голова его при этом была повёрнута к Науму, а блеклые поросячьи глазки смотрели куда-то в небо.

Внезапно, это самое небо почернело, как-то словно собралось в кучу и дёрнулось, выгибаясь до самой земли подобно мембране. Толян почувствовал лёгкое дуновение ветерка, и его голова, проткнув небесную мембрану, внезапно оказалась в космосе. Холод и запах песка, отсутствие воздуха сковали его лёгкие, и он от ужаса лишь широко открыл глаза, чувствуя как мёртвый космический холод покрывает инеем его виски.

Затем мембрана резко ушла ввысь, дрожа и колыхаясь под небосводом, а Толянова голова снова оказалась на лужайке и узрела перед собой мёртвого карлика. Пухлый труп лежал на боку, скрестив кривые ножки, рука и плечо лежали в луже вина, впитывая красную жидкость, а глаза у карлека вылезли наружу и выкатились на землю. Зрачки их светились зелёным светом, придавая земле рядом с собой мягкий зеленоватый оттенок.

На седого напал мандраж. Руки дрожали так, что засунув их в карманы штанов, он оторвал карманы.
Присев от слабости на сырую землю, не в силах даже подумать о том что испачкается жопа в глине, Наум заглянул под лавку, но исуса там не было. Зато было что-то другое. Странное ощущение наполняло всё кругом — воздух, утопающую в зелёных зарослях клёна трансформаторную будку, яму посреди двора, которую выкопали для ремонта теплотрассы, но за месяц до краев закидали мусором, сломанные детские игрушки в засранной собаками песочнице.

Наум обернулся на скрежет за его спиной и чуть не упал — открывалась зелёная дверь подъезда. Да, она просто открывалась, за ней показывался бомж Афанасий, но как он её открывал! Створки двери из вертикальных стали горизонтальными! Бомж опускал на бетонные ступеньки нижнюю створку, пригинаясь, чтобы пройти под свисающей верхней и словно вылазил из огромной, пахнущей сыростью и холодком, пасти.

Да и в самом бомже определённо что-то изменилось. Не успел Толян понять что, как вагабонд заметил его и резво по-молодецки подбежал.
- Привет Наум! Как жизнь? Что-то ты не в форме сегодня! Давай побегаем по двору?

Толян только помахал головой, пытаясь отказаться.
- Да брось! А если я за тобой с ножом побегаю? — бомж выхватил здоровенный мясницкий тесак и задорно захохотал.
Этого Науму хватило для того, чтобы найти в себе силы подняться с земли и, закрывая от ужаса рот, помчаться по двору.

Выбегая из-за соседней пятиэтажки на тропинку, ведущую в хлебный, он едва успел отскочить в сторону, пропуская мимо себя шесть горбатых велосипедистов, мчащихся на огромной скорости и трезвонящих в свои мерзкие звоночки.

Спортсмены скрылись вдали, оставив после себя лишь поднявшуюся пыль, однако странные события, пожалуй, заканчиваться не собирались. Далее по аллее Наум встретил крота, говорящего о торгах на рынках ценных бумаг, собаку, играющую на дудочке, кусок мяса с глазами, который не желал пользоваться лифтом и, собственно, сам лифт, в котором нассал и обосрался пьяный цыган с кубинской сигарой в зубах. Весь этот сброд перегородил дорогу, поэтому пришлось лезть в обход через кусты, полезши в которые простофиля Наум со слепу наступил в крокодилье гнездо, испачкавшись в давлёных яйцах по самую жопу. Кое-как продравшись дальше через крыжовник, он буквально на животе, собирая одеждой белые ленты использованный туалетной бумаги, выбрался на поляну, посреди которой стояло огромное сорокаэтажное офисное здание. Седому очень хотелось продолжить путешествие, покорить эту блядскую башню, в которой внизу в будке сидела бабка, постоянно отключающая лифты, пережить с каргой ночь за бронестеклом, на котором были наклеены буквы «ЧЕРГОВИЙ» («ДЕЖУРНЫЙ»), всю ночь стрелять по зомбакам, штурмующим здание до первых петухов и лишь после уползающим обратно в свой заброшенный частный сектор, в дома с пробитыми крышами, в провалившиеся в собственные ямы сельские туалеты, но тут его кто-то подёргал сзади за рубаху и седой завизжал по-бабски так звонко, что чуть не обосрался.

Сзади стоял карлик в розовом кроличьем костюме на детском самокате с макаровым, заткнутым за пояс.
- Подпишешься против закупок? — молвил карлик, протягивая Науму листовочку. Седой взял её, но сколько ни пытался прочесть — так и не смог, буквы напоминали ему те самые закорючки, которыми отображался ход времени на нарукавнике Хищника из классического боевика, смотренного им на дядиной видеокассете. В середине, правда, фильм прерывался, и там была видна любительская съёмка с видеокамеры в бане, где его же дядю трахал какой-то толстый азер, потом шум-шипение и снова продолжался боевик, что не дало Науму увидеть пару любопытных ключевых моментов, однако дяде он жаловаться не стал, а передал кассету посмотреть двоюродному брату, как бы в благодарность за то, что тот давал ему посмотреть «Братьев Гномов», которых Наум в душе жутко ненавидел.

- Не могу прочитать! — стал оправдываться Наум, однако карлик не хотел его слушать и уже протягивал гелевую ручку. Подмахнув подпись, чтобы отвязаться от назойливого уродца, Наум вернул листовку и тут же оказался снова в родном дворе, почему-то с ручкой в руках, а голос с неба возвестил: — «там где заканчивается судьба одного карлика, там же начинается судьба следующего». На этом моменте Наум мог бы открыть теорию хождения по судьбам карликов, которая сродни квантовой теории помогла бы ему перемещаться во времени и пространстве, управляя чужими судьбами, однако он устал, хотел жрать и к тому же был тупым в тот день, вследствие чего вся полезная информация прошла мимо его ушей.

Однако он увидел в траве, светящейся мягкой зеленью, глаза карлика номер один, поднял их из травы и удивился тому, что они такие тёплые. Посмотрев же на труп карлика, седой вздрогнул, потому что труп за это время засахарился и карлик стал своей собственной статуей, правда изображающей его в довольно неприглядной позе. А муравьи, из раздавленного им муравейника, уже потихоньку отъели ногу от этой жалкой конструкции и волокли к себе в подземелье.

На улице слегка вечерело. Солнце ушло за тёмные тучи, нагнанные ветром и двор помрачнел, утратив свою утреннюю красочность. Толян разжал кулак и посмотрел на лежащие в нём глаза. Их зрачки оказались повернуты к нему и смотрели с какой-то бесконечной злобой, а также с отчаянием и унынием пиздоватого ребёнка, обосравшегося в супермаркете за то что ему не купили игрушку.


Что-то подсказывало Толяну, что долго с глазами в руках стоять нельзя, словно блядское око какого-то ветерана интеллектуального фронта Фариона смотрело на него с далёкой башни сквозь время и расстояние и видел его тут только благодаря этим глазам. Или смотрело через эти глаза ему в лицо.
- Да ну, херня! — отмахнулся Наум, сказав мысли вслух чтобы приободрить себя.
- Не может так на свете быть устроено, чтобы за человеком следили только за то, что он исуса уронил, а глаза от карлика в руки взял и поднял!

И всё же холодок пробирал его волнами, и казалось ему, словно волны эти исходят от глаз.
Не зная, что с ними ещё сделать, Толян бросил их на мокрую глину перед лавкой, усеянную ржавыми крышками из под пива, раздавил ботинком и дурацкое зелёное сияние кануло в небытие. В соседнем дворе раздался низкий гул и последовавший за ним грохот лавиной унёс офисную башню под землю вместе с бабкой, нерабочими лифтами, гнилыми окнами, хуевым интернетом и прочим совковым дерьмом, оставив на месте здания лишь чёрную дыру, вокруг которой тут же сгрудились одинаковые мужики в линялой форме президиума ЦК КПСС, с ёблами от Брежнева, которые начали мямлить и шамкать, топчась на месте, в такой тесноте, что некоторые из них срывались и падали в ад вслед за зданием.

А Толян пролез через испорченную дверь, теперь больше напоминающую мышь-полёвку, убитую топором в спину, проник во влажный подъезд, с торчащими их стен фаллопиевыми трубами, отворил целку двери своей квартиры и проник на волосатую кровать, предварительно открыв поширше окно и взяв с со стола с орг. стеклом книжку по истории. Упав на лежак, он открыл книжку на закладке из куска сигаретной пачки и начал дальше читать историю славного хероя Бандеры, потому что во вторник надо было сдавать экзамен по этому персонажу и всем классом петь гимн «Ще не взмезрла Бандерина», пуская скупые мужские слёзы.

«Бандера жил в схроне, ел, спал и срал там же, не вынося мусор, бо некогда. Когда австрийцы убивали правительство очередного города и отправлялись в следующий, он заезжал в место на коне, наслаждался творящимся вокруг хаосом и начинал громко лопотать про то, что его невидимым войскам, живущим в схронах уже много веков, удалось выбить неприятеля из города, а потому он теперь здесь за главного и вот теперь-то и заживем — чем собирал вокруг себя немалую толпу идиотов и каличей перехожих, коим кидал куски сала и тем самым вызывал к себе безграничное доверие.»


Дикс
14 мая 2013
«ще не вмерла трешачина»