Настасья Сусликова : Гравитация

Хмурилось низкое небо. По всей вероятности через 5 минут должен был начаться дождь. Мужчина в бежевом застиранном пальто терся возле ларька Роспечати. В голове его растекалась горячим воском счастливая эйфория: вчера вышла его научная статья в крутом журнале его города. Это был его первый успех такого масштаба. Статья в две с половиной страницы, с маленьким (но цветным фото автора) в углу, с изящной подписью: «Научные труды академика Беспалого Эрнеста Матвеевича о пользе антигравитации». В этой сложнейшей статье Эрнест Матвеевич изложил все свои труды пятилетнего опыта, преподавая физику в средней школе.
Журнал имел узкую специальность, но Эрнест не сомневался, что эта статья станет первым шагом в перспективное будущее. Он уже больше часа вытанцовывал чечетку у киоска, в ожидании, что хотя бы кто-то купит журнал, на обложке которого красуется занимательное и возбуждающее неподкупный интерес название. Дождь уже накрапывал, но никто не спешил ознакомиться с трудами Эрнеста Матвеевича. Сам физик не унывал. Он был твердо уверен, что еще чуть-чуть и кто то, наверняка, очень умный и любознательный, купит журнал за 38 рублей, пророчащий автору статьи об антигравитации, беспроигрышную судьбу.
К киоску подошел парень. Немного помялся возле замызганного стекла и купил Мою рекламу. После него к окошку подошли две девочки. Эрнест Матвеевич понял, что они явно не часть той публики, на которую он рассчитывал.
Эрнест Матвеевич понял, что они явно не часть той публики, на которую он рассчитывал. «Нее, − мелькнуло в голове физика, − они ведь даже не знают, что такое гравитационное притяжение и не способны отличить гравитационное отталкивание от самой антигравитации…». Девочки отошли от Роспечати с Космополитан довольные и весело щебечущие о своем, о женском.
Ветер стал усиливаться. Если бы на Эрнесте была шляпа, она давно бы плавала в мутной холодной луже. Но школьный учитель физики не любил подобных мелочей: шляп, галстуков, намеков, подмигиваний, ужимок… Поэтому одет он был просто, без излишеств, а в жизни вел себя скромно, без хитростей.
Ему было 46 лет. В браке никогда не состоял. Был, правда, ребенок, мать которого в свое время отказалась от какой-либо помощи со стороны «неудачника-физика». Эрнест никогда не тяготился к сыну, и вряд ли бы его узнал в компании девяти-десятилетних мальчиков. Женщина, рискнувшая дать своему ребенку отчество Эрнестович, благополучно жила в соседнем районе и при случайной встрече с отцом сына приветливо здоровалась и сразу же прощалась, не желая узнавать как дела у до сих пор еще школьного учителя физики. Нерадивый отец ни сколечко не обижался.
Ровно полтора часа прошло с начала отбывания чечетки по серым плитам, рассыпанным аккуратно вокруг облезлого синего киоска Роспечати. Надо было уходить, дождь уже прилично моросил и носки туфель уже стали равномерно мокрыми у Эрнеста. Неподалеку теплыми огоньками манила в свои двери дешевенькая столовая, где еще можно было встретить в меню бутерброд с селедочкой под водочку.
Человек с чуть-чуть надломленной самооценкой, но с непоколебимой верой во все то же самое перспективное будущее, побрел в кафе-столовую. Тяжелая дверь впустила его в мир запахов Винстона, потных ног и чебуреков. Людей в ласковом заведении, так радушно принявшем всех в себе, было много. Эрнест еле протиснулся сквозь толпу к одинокому неубранному столику около туалета. Стало душно от переплетения едких запахов. Стало гулко от смешения незнакомых голосов. Эрнесту Матвеевичу сегодняшний день уже казался не самым счастливым, вечный механизм выработки непреодолимой жажды жить вдруг притормозил.
За соседним столиком сидела компания из трех дам бальзоковского возраста, ведущих оживленную беседу. В центре незатейливого стола, как на пьедестале возвышалась бутылка Путинки, вокруг которой были расставлены пачка сигарет, тарелочка с селедкой и капустный салат − неизменные атрибуты счастья и душевного разговора. За другим столом сидел мужчина в черной куртке, небритый, помятый. Он то и дело поглаживал циферблат своих часов и нервно дергал кадыком, через минуту к нему подошел мальчик лет 10. Мужчина что-то живо ему высказывал, размахивал перед носом руками, а потом подтолкнул к выходу. Эти двое вышли, но не успела за ними закрыться дверь, как неостывший еще пока столик начал привлекать нездоровое внимание. Две компании не поделили место. Разгорелся спор. Школьный учитель физики, как любой другой учитель физики, был далек от грубости, бесцеремонности и хамства. Поэтому он не стал вникать и прислушиваться.
Привлекло его совсем другое. Одна из дам бальзаковского возраста произнесла его фамилию. И тут до Эрнеста Матвеевича донесся вот такой неприятный разговор:
− Беспалый… ахахах… ну хоть не безхуйный! – сострила одна изрядно выпившая дама, кольнувшая пластмассовой вилкой кусок селедки, а другой рукой поглаживая журнал, на котором стояла бутылка.
− А имя! Да ты почитай! Такое хер с пьяну выговоришь… Эр… Эрест…тьфу! Эрнест! – продолжила вторая, затягиваясь сигареткой.
Все трое залились диким смехом. Первая баба запихнула в свой рот, жирно обведенный розовым карандашом не по контуру губ, шмат заветренной рыбы и продолжила:
− Бабоньки, да что твориться только? Какая к херу гравитация? Тут на обеды каждый день в школу заколебалась давать. Все просит «Мам, да, Мам…». Взял бы, что ли у отца клянчил. Тот же, мразота, всю получку прожирает… Эх, − прожевывая селедку, причитала женщина, − а тут еще и антигравитация…такую лабуду пишут, кому это херня вообще нужна? Зато денежки нагреб Эрнестик! Вот мой Вовка и табуретку сколотит, и утюг подпаяет, и дом поштукатурит. Вот это мужик! Да подумаешь, выпить может… Так зато дома все дела переделаны. А это что такое? Зачем эта антигравитация, кому она только нужна? Куда государство смотрит? Лучше бы пенсии увеличивали. Вот мать моя, ветеран труда, 40 лет ебашила на стройке… И что?
− И что? – поинтересовалась прикосевшая подруга.
− А ничего! АНТИГРАВИТАЦИЯ и жопа кобылья! Куда только смотрит Путин? Не то поднимать надо… народ нужно поднимать. А помнишь как при советской власти…
− Хорош, Танюх… Давай еще накатим?
Эрнест видел, как дамы разлили остатки роскоши по граненым стаканам, выпили за любовь, а одна из них занюхала рукавом, приговаривая:
− Ух, хорошо пошла!
Автор научной статьи, которая еще час назад была обречена на успех в мыслях Эрнеста Матвеевича, покраснел и побледнел одновременно. Вечный механизм выработки непреодолимой жажды жить, не просто притормозил, а задымился и взорвался. Пошел пар обиды, злости, недоумения, досады и безнадежности. Бабы думали, что тычут своими жирными пальцами в обычную газетенку с фотографией и статейкой какого-то заумного далекого Эрнеста Матвеевича Беспалового. Но это было не так. Эти женщины замахнули свои руки-кувалды, увешанные золотыми перстнями, на сердце человеческое. На его мечты, на его жизнь.
Эрнест отвернулся от стола, за которым только что была убита его вера в светлое будущее, и направился к выходу.
По асфальту хлестал дождь, пузырился и смывал с афиш, витрин, столбов яркие краски. Все было однообразное, серое. Эрнест Матвеевич только что тоже стал серым. «Я брошусь! Выброшусь с моста! Из воды в воду. Я бесполезен. Я не нужен никому. Мне не удалось ничего добиться. Я должен умереть!».
Школьный учитель не умер в тот вечер и в следующий тоже.
В тот день он пришел домой, бросил мокрую одежду на пороге и уснул голым, уставшим, разбитым. Проснувшись утром, он перерыл все потаенные уголки в своей двухкомнатной квартире, чтобы найти телефон женщины, воспитывающей его сына. Он позвонил, попросил о встрече с ней. И тем же вечером они увиделись. Женщина была очень удивлена и обескуражена, но все-таки согласилась пойти в гости к вывшему возлюбленному. Они пили вино под советским абажуром, украшенным прозрачным искусственным хрусталем, вспоминали прошлое. Оказалось, что женщина эта одинока, поэтому без уговоров осталась у него на ночь. А еще через неделю Эрнест предложил ей расписаться. Пока они подавали заявление, школьный учитель физики знакомился со своим сыном Павликом. Через месяц он подавал объявление о продаже своей квартире. Молодожены съезжались в один большой и уютный дом. А через год та женщина была беременна.
− И разве кто-то тыкал свои жирные пальцы в чью-то мечту?
− Нет.