Владимир Павлов : Фантастические дни. Глава 7

Меня озарило: может быть, злодеи попали в квартиру через подвал? Странным показалось то, что ничего из вещей не пропало. Впрочем, преступников могло что-то спугнуть. Наверное, в живых не должен был остаться никто, и только странное обстоятельство, напугавшее убийц, спасло жизнь обеим женщинам.

Бесшумно открыв дверь и войдя в подвал, я нашел то самое место под квартирой, где был люк. Странно, зачем вообще его сделали? Судя по голосам, к потерпевшим приехала полиция. Мне прекрасно был слышен их разговор.
Бас задавал те же вопросы, что и я. Он уточнил время, когда все происходило, и спросил,
кого из знакомых и незнакомых видели до этого.

Мне захотелось проверить, закрыт ли замок, хотя в памяти отчетливо отпечатался момент, когда рука поворачивала ключ.
Лампа над дверью бросала причудливые тени. Ночные бабочки отчаянно кружились, ища смерти. Михаил начал строить между стеной и лестницей каморку, когда тетушка сказала ему освобождать кабинет, который он занимал. Недостроенная, она выглядела как фантастическое существо из детских кошмаров.
Зачем-то я направился в другую часть подвала, где была сцена. Убедился, что никого нет. Хотя это было и так понятно. Может, еще под сценой посмотреть? Смешно, ей-богу.

А, возможно, не только под этой квартирой есть лючок. Подвал огромный, просто секции между собой не сообщаются. Или сообщаются как-то?

Телефон. Тени метнулись, как гигантские спруты. Ты говоришь такие ласковые слова, но мне хочется оттолкнуть тебя. Зачем я это делаю, ведь дороже тебя у меня никого нет?
– Я не представляю жизни без тебя. Ты самый лучший мужчина в мире.
– Боюсь, я не тот сказочный принц, кого ты ищешь.
– Хватит отрицать мои слова. Я же от сердца говорю, что чувствую. Ты лучший. И точка.
– Жаль, что у меня нет чудодейственного эликсира, который лечит все болезни и даже смерть. Знаешь… Иногда видишь что-то ужасное, и хочется просто лечь где-нибудь в темном подвале и провести в таком положении века. Потому что ничего не можешь сделать…
– Ты такой милый. И трогательный. Меня вырубает. Хочу баиньки.

Помещение, совмещенное со сценой, где мне захотелось разместиться, выглядело обманчиво большим из-за освещения и зеркал. Смешной ремонт, состоявший в наклейке дешевых обоев, нагромождении щитов для закрытия батарей, укладки старого линолеума с помойки, под который в неровных местах Ольга Вадимовна закладывала «цементный раствор» и, главное в развешивании всяких плакатов духовного содержания, репродукций картин, изображающих святых, – этот ремонт придал помещению фантастический и театральный колорит. Глеб высмеивал все распоряжения тетушки насчет строительства, особенно «раствор», дескать, стяжка в такой сырости (помещение регулярно подтапливало) не затвердеет. Но она затвердела, как ни странно. Критиковал он и плотника Олега, очень странного молодого человека, сделавшего бесплатно сцену.
Мне казалось, что сцена добротная. Возможно, Глеб говорил так из-за обиды: как раз в то время тетя выкинула его раскладушку, когда та в очередной раз не была убрана со сцены. В их ссоре была моя вина: Ольга Вадимовна передала гневную записку, где обещала выбросить раскладушку, если она еще раз не будет убрана, а я забыл отдать письмо Глебу. Когда на следующее утро мы пришли в подвал с охапкой досок (тетушка попросила помочь принести «строительный материал» с помойки), предмет раздора был на своем обычном месте посредине сцены. На раздраженный вопрос, передано ли послание, у меня не хватило смелости ответить «нет». Я, было, попробовал отказаться выносить собственность Глеба на помойку, но на меня тут же обрушились с гневным заявлением «приказы не обсуждаются». Вечером того же дня мне предстояло еще одно «падение»: на суровый вопрос Глеба, «кого Ольга попросила вынести», я соврал:
– Рабочих, наверное.
– Да она больная на всю голову! Я когда сказал друзьям, они были в шоке: «Она у вас что, с отклонениями?»
Глеб тогда очень много возмущался.

Стулья стояли сплошным рядом вдоль стены с окнами и батареями, примыкая к щитам. Там я и прилег, вытащив грязную постель из-под сцены. Расстелил как раз под окном, отодвинув занавески.
Плохо освещенный двор пересекали какие-то тени, ни к чему не привязанные. Тени давно прошедших людей. Тени уехавших машин. Тени срубленных деревьев. Они существовали сами по себе, двигаясь по городу и иногда привязываясь к кому-нибудь. Тогда у прохожего появлялся еще один силуэт, странно не похожий на своего обладателя. Например, фигура с рогами. Ну откуда, вы мне скажите, у довольно милой девушки отпечаток с рогами? А вот еще: идет вполне благопристойный юноша. А его тень – чудовищная фигура с крыльями. Вот и пойми законы этого мира. Как доверять своему разуму, успокаивающему: дескать, нет никаких злобных тварей в подвале твоего дома. Или: ты глуп, если идешь проверять в темной соседней комнате, нет ли там покойников или какой другой нежити.
А я не проверять иду, просто умыться забыл. И надо починить душ: совсем плохо с регуляцией горячей воды. Холодные струйки обволакивают тело и вводят в транс: точно лежишь на дне Фонтанки, и над тобой проходят тысячи тонн воды, ледяной, темной, пахнущей водорослями. И совсем не хочется дышать. Вот опять же: та девочка – умерла ли она? То есть, вполне ли прекратила свое существование, или есть какая-то другая форма жизни? Душа, понятно, уходит в немыслимые миры. Оставим ее в покое. А тело? Что становится с молодым, кипящим жизнью организмом, когда его существование резко и насильственно прекращается? Да и так ли напрасно наши предки придумали оборотней и вурдалаков?
Как ударом электричества отбрасывает меня к стенке душа. Дверь в ванную приоткрылась. Смотрю в щель. Ну, это уж совсем глупо. Надо заставить себя отвернуться и не думать о всякой чуши. Вот так. Я ведь не жалкий трус. На чем я остановился? Мертвецы, привидения, нежить – что-то в этом есть. А ведь та девчонка до сих пор стоит перед глазами. Она словно и не умерла, а просто крепко спит. Без дыхания. Без признаков жизни. Возможно, уже проснулась и бродит тоскливо по комнатам. Или заглянула ко мне, через люк.
Резкое движение двери заставило подскочить. В коридоре никого. И только лица святых и праведников кажутся насмешливо искаженными. Все-таки, я слаб и не могу собой владеть. Страх никак не уходит, лишь отвердевая под безжизненным светом люминесцентных ламп.
Стараюсь ступать тихо, боясь разозлить неведомое. Но предательские ботинки скрипят. Как оборванец, хожу в старой одежде. А ведь мог бы выглядеть нормально. И внешне не дурен. Студенты с много худшей внешностью смотрятся эффектней просто потому, что лучше одеты. Вот и Катя говорит: тебя бы нарядить, как следует, глаз будет не оторвать.

Увиденное заставило волосы на голове шевелиться. Моя постель была передвинута.
– Кто здесь? Я сейчас по-другому поговорю! Я поймаю тебя, и мы поменяемся местами! Я – охотник, а ты – дичь!
Удивительно помогают слова в трудные минуты. Называя вещи, давая имена неизвестному, мы словно маркируем реальность, принуждая неведомое подчиниться.

С палицей наперевес я обошел все помещение. Проверил еще раз дверь. Все тщетно. Снова пришли мысли о жизни мертвого, о бессмертии материи. Рука невольно перекрестила пространство. Существует же полтергейст и другие феномены? Помню рассказ преподавателя о том, как ее мать, после того, как умерла, снилась ей в кошмарах. Мама тянула ее за ноги с кровати, под которой разверзалась могила. Эти сны повторялись до тех пор, пока она не покаялась в церкви.
Да и само это место – Перцов дом – имеет мрачную славу. Якобы раньше здесь были притоны, дома терпимости, дешевые общежития. Михаил очень смеялся, что Ольга Вадимовна решила сделать тут «храм».

Сон, естественно, сошел на нет. Я вышел на Лиговский проспект.
Ночь поглотила разум без остатка. Вы замечали, как ночью меняется ваша личность? Даже вспомнить утром о подлунных безумствах бывает стыдно. Нет, днем мы другие.

Горевшие окна отделялись от домов и парили над улицей. Это скопище образовывало некий мост, по которому можно было уйти в небеса, нырнуть в синеву и выйти уже в другом времени.

Здание на пересечении проспекта с Разъезжей явно выпадало из ансамбля ХIХ века. «Советщина», тридцатые отразились в фасаде, чем-то похожим на тракторную гусеницу.
Железной мертвечиной веяло от него. Улица будто выпрямилась, стала фантастически красивой с новыми, кубическими, формами. И, вместе с тем, ущербной, плоской. Само пространство сократило мерность до двух. Продираться сквозь свинцовый воздух сделалось невыносимо.
Вместо людей по проспекту двигались ящерообразные существа, закованные в скафандры. Они подчинялись воле гигантов с головами животных. Заметив ползущую по дороге огромную тень, я оглянулся. Бог с головой шакала возвышался над домами, вызывая подавляющий ужас.

Тряхнув головой и выйдя из транса, я пошел дальше.

Гипнотическое состояние, когда спишь наяву, вновь овладевало сознанием.
Искаженное пространство само толкало меня на Обводный, в свою квартиру. Да, интересно будет посмотреть в глаза Мише.
В канале вместо воды плескалась ртуть. Дома шевелились, будто живые организмы. Какой-то водяной, приняв облик человека, предлагал с ним выпить, но я отказался. Захотелось присесть, но в кустах, на моей любимой лавочке, пристроилась компания из двух парней и двух девушек. Девушки подняли меня на смех.
– Это еще кто? – спросила одна грудным голосом.
– Это дедушка мороз, – сумничал худощавый парень. – Он подарков нам принес. Только опоздал.
– Ты заблудился никак между мирами? – участливо поинтересовался другой. – Помочь найти дорогу? Выход направо, дверь открыта.
– Чего вы человека гоните? – вступилась за меня невысокая девушка. – Пусть посидит с нами!
Я, очевидно, ей понравился.

И тут я увидел. То. Самое.
Мимо кустов, не замечая нас, прошли три мужчины в масках. Они двигались легко и уверенно, как франты из высшего света. Каждое движение было уравновешенным. Любой жест полон грации. У меня волосы встали дыбом. Будто сама тьма, приняв облик человеческий, ступала по улицам Питера.
Наверное, со стороны мой рывок к незнакомцам выглядел странно.
– Эй, ты куда? – крикнула вслед невысокая.
– Да больной какой-то, – урезонила подруга.

Пространство, которое нас разделяло, стало необыкновенно упругим. Чтобы его преодолеть, надо сжать огромную невидимую пружину. Накаленную огнями окон. Намотавшую мои кишки. Это была пружина страха.

Трое свернули на улицу. Скрылись за углом дома. Ноги за секунду преодолели это расстояние. Никого. Только выметенная ветром улица, чистая и пустая, как перед последним аукционом апокалипсиса. Точно сквозь землю провалились.
Я побежал в первую подворотню. Дверь одного из подъездов захлопнулась прямо перед носом. Пальцы набрали номер наугад. Сонный голос не сразу ответил.
– Что надо?
– Извините, я ключ забыл от домофона.
– Из какой квартиры?
– Из двенадцатой.

Мне открыли. Обостренный слух уловил разговор наверху. Ноги просто бежали. Просто движение. Без цели. Только так можно сжать пружину. Все, что мы видим, есть только движение неких частиц. Да и сами они – лишь движение. Устремленная пустота.
На лестничной площадке четвертого этажа стояли парень и девушка. Она была в халате, он – в шортах. От их разговора веяло домашним уютом.
Девушка вскрикнула, а парень беспомощно замер. Наверное, воспоминания о человеке с шестопером и в маске Достоевского останутся у них на всю жизнь.

Ощущение избитости, обескровленности. Странная слабость. Преступники (а это были именно они) словно отняли у меня все силы. Не хотелось двигаться. Кинуться в воду. Пусть она несет куда-нибудь, не важно.
Я тосковал по этим исчадиям ада, вот что самое ужасное! Совершенство, пусть темное, вызывало желание стать одним из них.
Над каналом воцарился странный туман. Подсвеченный фонарями, он казался состоящим из миллионов маленьких пузырьков. В каждом пузырьке был глаз, горящий желтым огнем. Глаза летели вверх и становились окнами домов.
Я зашел в милую родную парадную.

Привычный уже бардак на этот раз сопровождался громкими криками. Миша, пьяный, стоя на кухне в трусах, ругался с кем-то по телефону. Со мной даже не поздоровались. Глеб очень крепко спал. На полу валялись бычки, пустые сигаретные пачки и пивные бутылки. На столе красовался засохший кусок торта, в полутьме похожий на голову фантастической рыбы. Запах потных носков, дыма и одеколона создавал впечатление притона.
Надо овладеть собой. Во что бы то ни стало. Стыдно потом будет за собственное поведение, не за других.
– Володь, извини, не предупредил, – начал своим непоколебимо-спокойным голосом Михаил. – У меня сегодня прокурорша, которую ты видел, забрала карточку, чтобы я все деньги не пропил. Мы тебя ждали и не дождались. Я, вот, только что ругался. Ты слышал. Завтра – сто процентов – куда скажешь, мы подъедем, привезем тебе деньги. Плюс штраф, за порчу имущества, ты ей накрутишь.
– Миш, мы ведь договаривались, что никаких причин. Как так… Я звонил накануне. Ты сказал: железно. У меня денег в кармане сейчас нет. Получается, из-за вас, ребята, я попал в глупое положение. Да это детский сад какой-то!
– Хозяин, мы сегодня подписали первый договор с типографией. Пятьдесят процентов прибыли им. За это ни нас печатают бесплатно. Показать обложку?
Тем временем проснулся Глеб и принялся уверять, что он лично слышал этот разговор с прокуроршей, когда она забирала у Миши карточку.
Я уже понял, что не смогу сейчас выгнать своих жильцов. Михаил, включив компьютер, нервно щелкал мышью. На экране появилось необычное изображение: три человека в масках прячутся в арке, а по улице проходит ничего не подозревающий мужчина.
– Ну, как тебе? Эту статью мы поместим на первую страницу. Там я доказываю, что «Маски» – не местные. Это гастарбайтеры.
– Почему?
– Стиль преступлений не тот. Почитай. Если государство не будет действовать более жестко, скоро город захлестнет волна преступности. Хачи окончательно захватят все сферы экономики. Ты сейчас видел хоть один ресторан не хачовский?
– Ну, есть рестораны…
– Есть, но их все меньше. Если правительство не примет меры, народ сам решит эту проблему. Готовятся очень мощные акции против «черной чумы». Все ждут окончания праздника, чтобы не было случайных жертв.
– Миша, ваше РНЕ не решило еще ни одной проблемы.
– Володя, если бы не РНЕ, сейчас президентом был не Путин, а какой-нибудь Ахметов. Ты недооцениваешь масштаба. Это тебе не игры скинхедов. Хотя там есть очень сознательные ребята.

Ветер нес не только холод, но и голод. Он срывал кожу до костей. Лоснящиеся жиром камни домов враз иссохли. Здания шли друг за другом в край северного сияния. Мне навстречу. Или я двигался, а они стояли. Весь город замер в ожидании очередного преступления. А, все-таки, как хорошо им сейчас! Глаза ныряли в желтые окна, где теплился уют, доставая чайным дымком до неба и задабривая звезды. Голод отделял меня от всего мира, но он же и связывал: через особую чувствительность изможденного организма.
В переулке, как всегда, творилось неладное. Дьявол издевался над жертвой и над мучителями, а те беспомощно подчинялись. Жертва – немолодой мужчина – отчаянно защищалась, а мучители – двое парней – били ногами. Хотели отобрать телефон, как я узнал впоследствии. Они вечно здесь стояли. Они были нарисованы на стене углем. И лишь мой взгляд оживил картинку.
Не знаю, что со мной случилось, но на этот раз ноги сами побежали. Словно запомнили спортивное движение. Запомнили и руки. Нужно было ударить по мячу. Мячей два. Две головы.
Я никогда не убивал. Поэтому первый раз запомнился до мелочей. Электрический удар. Первый, с окровавленной головой, падает. Мощный разряд. Второго приходится добивать. Нет уж, сами дойдете. Я не слышу благодарности пешехода. Просто иду и впитываю ужас, омерзение, возбуждение и еще что-то, имя чему дать боюсь. Вот это что-то и есть, по-моему, суть преступления. Выжигающая на душе клеймо преступника. Всегда смогу отличить убийцу. У него есть клеймо.

Дом пульсировал, пропуская через себя тонны ночного воздуха. Деревья скривились и скорчились от просроченных дождей. Фонари заманивали несчастного прохожего в бездонные парадные.
Возле подвальчика я заметил скопление людей. Стояла полицейская машина. На асфальте лежали два трупа.
Мужчина с перерезанным горлом смотрел на звезды. Руки были разведены в сторону. Он словно пытался докричаться до братьев по разуму, жителей далеких цивилизаций: «Эй! Заберите меня! Я хочу к вам! Здесь меня убили! И я буду гнить в земле! Они меня не смогут спасти! А вы сможете!»
Женщина лежала на животе. Через порванное платье выглядывала исколотая ножом спина. Она тоже развела руки. Силясь обнять весь земной шар. Докричаться сквозь земную кору и толщу магм до живущих в другом полушарии: «Мы все братья! Я люблю вас! Я буду разлагаться очень красиво!»