Вита-ра : Говорящие немые (1)

НЕМОЕ КИНО (Говорящие немые 1)

Серый день.
Серая улица большого чёрного города.
На улице серые прохожие.
Все на одно лицо – озабоченное. Идут, бегут. Боятся остановиться.

На прохожих наталкивается маленький человек с грустными глазами и забавными усиками. Он в чёрном наряде, но как белая ворона. Только трость, котелок, стоптанные башмаки и кисловатый запах пота.
Приподнимая котелок, слегка кланяясь, он здоровается с каждым прохожим, с каждым деревом. Словно работает этаким здоровальщиком.
Понятно, что работает бесплатно: «Здравия желаю, сударь!», «Здравствуйте, господин хороший!», «Здравствуйте, сударыня!».
Прохожие, шарахаясь от него в разные стороны, тут же исчезают, как тени в прорезях вчерашних газет.
Он в толпе, но он один. Он всегда один. Только он и деревья.

Здоровается с липой. Проверяет на прочность ствол двумя руками. Не упадёт ли? Прижимается к дереву всем телом, обнимает. Вероятно, оглаживая, старается удержать в руках жизнь, безнадёжно уносящуюся чёрти куда. Жизнь, которую он пытается задеть хотя бы руками.
Вероятно, молится на неё как на бога.
Прислоняется к дереву спиной. Достаёт часы на цепочке. Они едва помещаются на ладони. Открывает. Стрелки показывают двенадцать. Двенадцать дня или ночи? Неважно. Часы не тикают. Бог оказался деревянным.
Часы он нашёл когда-то здесь, под этой самой липой.
Затем, здороваясь с каждым прохожим, спрашивал, — Это не Вы потеряли?
Человек, поседевший на этой работе.

Кто увидел его впервые, тот будет обожать его всю жизнь. Нет, не так. Кто, увидев, мгновенно узнал, тот будет обожать его как родного всю жизнь, независимо от своего статуса, возраста, своих вкусовых пристрастий.

- Граждане, кто потерял любимую? Это не Вы потеряли?
- Не-а!
- Ну, как же так? Что делать? Не оставлять же её там одну, мало ли что! А почему бы и нет? Красивая дама. Оставлю!

В следующий момент человечек достаёт клочок бумаги в клеточку, кладёт на приподнятое колено, что-то пишет огрызком карандаша, красного.
Видимо, он не первый раз так поступает. На лице само участие.
Всё это нравится ему. Столько раз нравилось! Плюёт на обратную сторону бумажки, клеит на угол стены ближайшего дома.
Нет, не так. Он пробивает стену и приклеивает эту бумажку тебе на лоб.
И, как ни в чём не бывало, быстро уходит в толпу.
Записка медленно летит вслед, но, ускоряя темп, летит всё выше, дальше, пока не вляпывается со всей дури в убегающую от неё чёрную спину. В его грустных глазах застывает ужас — перелёт маленькой птички с юга на север, в вечную мерзлоту.
Полёт серости в темноту, в тепло.

Человечек упал. Растянулся на мостовой. Лежит, не шевелится.

Нет, не так. Покорно постелился под ноги прохожих – в грязь, в пыль, в камень.

Какая-то старая тётка с собачкой протягивает ему носки замес-то платка.

Кругом всех начинает трясти от смеха. Смех почему-то такой силы, что мясо начинает отделяться от костей. Тела умирают заживо и быстро. Не дышат все, кроме человечишки и собаки. Собака принюхалась к живому. Пописала на него.
Теперь можно прочесть –
«Гаспада! Если кто ибудь из вас потерял любимую сходите по этаму адресу — Горад, первая улица с лева от фантана дом под номером 36. Она ещё там. Ждёт».

Буквы, каждая в клетке, написаны корявым, детским почерком, далёким от литературщины. Голос нервного тела, записанный рукой человека, явно с пулей или изрядной дозой пульке в голове, но раненого в сердце.
Кровь пролилась, и запеклась. Голос онемел. Цвет исчез.

Ты медленно седеешь в серый день.

Твой лоб кровоточит без боли, исчерпывающей себя где-то столь же скупо – тремя словами: «Я ещё там. Жду».