Владимир Павлов : Фантастические дни. Глава 9

– Володь, ты спишь еще? Ты мне не поможешь кресло принести? Рядом с нашим домом прекрасное кресло кто-то выкинул.

Открываю глаза. Необыкновенно липкая реальность обжигающей кислотой хлынула в сознание. Хочется спрятаться в сон. Тетин голос пронзительный, как звон разбивающегося стекла.

– Ты что, здесь живешь что ли? Надо было хоть постель у меня взять. А что ты не приходишь ночевать? Я думала, ты у себя там. Мишка тебе хоть заплатил, или Глеб? Мне Галя рассказывала, он девок туда водит.

Ты звонишь, а я не могу ответить. Жду, когда уйдет тетя. Но она все не уходит. Нехотя отвечаю:

– Нормально все там. Мне сейчас срочно нужно идти, извини.
– Ну, как нормально? Соседи жалуются на твоих квартирантов. Деньги же они не отдали? Мишка – человек до гениальности хитрый. Небось, он тебе фирму предлагал сделать, деньги на это брал? Он всем это предлагает. Такое вот дерьмо. Мне друзья говорят: почему ты от него не избавишься, он же минусовой? А я так не могу, просто на помойку человека выкинуть.
– Он хороший человек. А друзья эти прикрываются высокими материями. Скрывают свою бездуховность.
– Володь, ну, мы долго будем спорить? Кресло ты мне поможешь донести? Ладно, я тогда мужикам заплачу, мне донесут. И не забудь мне три тысячи принести, если придешь. Уже третий месяц я одна плачу за квартиру, а ты Мишку бесплатно поселил.
– Да не приду я.
– У меня сегодня люди приходят на лекцию. Ну, скажут, странный парень, бичует, одежду себе не может купить. Ты где-нибудь в другом месте перекантуйся вечером.

Она хлопнула дверью. Вот и замечательно! Поссорился с тетушкой. Проспал до обеда. День начался отлично.
Прохладный, почти осязаемый, как струи воды, воздух немного освежил и вымыл тяжесть из головы. Что я, собственно, волнуюсь? Ну, нет у меня денег, так мы ж не из-за них встречаемся. Черт с ним! Тетушка не права, не такие они плохие люди. Но, с другой стороны, почему мне нужно страдать за кого-то, а кто-то живет припеваючи и в ус не дует?

Ты звонишь, говоришь, что не знаешь, куда тебе ехать: ко мне или к маме? Вы не виделись уже две недели. К маме, конечно. Ты согласна? Хочешь встретиться? А я не могу подавить обиды. Нет, мне сегодня некогда.
– Ой, так жаль… Милый, как же я тебя не увижу? А потом когда еще встретимся… Мне такой график дали на следующую неделю…
– В подъезде, как всегда. Все лето пролетит в редких встречах, а потом и жизнь.
– Ну, что за депрессия? Мне кажется, я все время делаю что-то не то. Надо говорить о моих недостатках и изъянах, которые так отталкивают тебя. Как я могу это исправить, если ты мне ничего не говоришь? И сейчас мне мучится сомнениями и страхами, за что же мне хвататься в первую очередь, что изменить в себе немедленно, чтобы ты так грубо и резко не отворачивался от меня. Я слепа и ничего не вижу, а ты молчишь.
– Ты прекрасна, дорогая. Что тебе менять, если все в тебе божественно? Это я тебя не достоин. Где ты сейчас?
– Я буду играть Сонечку Мармеладову в литературной кадрили на Кузнечном. А ты где?
– Далеко…
– Я отвратительна, ничтожна и тебя не достойна. Вот только пишу я это не для того, чтобы услышать опровержение. Все от отчаяния. Какое мрачное утро. Я опять схожу с ума… Будем мучительно и терпеливо ждать чуда.

Ты торопишься и кладешь трубку. А я – я тоже буду ждать чуда. Или неизвестно чего. Наблюдая за тобой в толпе, когда ты будешь играть на сцене.

Весь Кузнечный превратился в живую разноцветную реку со своими течениями и водоворотами. Главная воронка крутилась возле музея Достоевского. Вокруг сооруженной сцены толпились чиновники, аристократы, дамы и маргинальные личности. Сам Федор Михайлович беседовал с Пушкиным и Гоголем:
– Ну, что! Господа писатели, одумайтесь! Нынче мои дни.
– Как это ваши? – парировал Александр Сергеевич. – А как же я? Я же наше все, я солнце русской поэзии!
– Позвольте, ведь именно я написал «Петербургские повести», – возмущался в свою очередь Гоголь.
Они чуть не подрались.
– Коллеги! – осадил их Достоевский. – Давайте ближе к тексту. Итак, сегодня праздник. Я приготовил петербургскую коллекцию. Ваши модели готовы?
– Готовы!
– Ну, прекрасно! Не знаю, как вы, а я сегодня ограничен во времени. Александр Сергеевич!
– Федор Михайлович!
– Пойдемте прогуляемся. Посмотрим, сколько их было.
Когда троица удалилась, под барабанную дробь вышла по очереди группа «Маленькие люди»: Макар Девушкин, Акакий Акакиевич, Аксентий Иванович и безымянный герой «Записок из подполья». Все были одеты в костюмы XIX века. Каждого закулисный голос ведущей представлял, давая меткие и смешные характеристики. После объявления ведущей: «Литературная кадриль!», – чиновники вышли и под кадриль в стиле кантри, исполняемую гармошкой и другими инструментами, исполнили незатейливый танец.
За ними вышла группа «Скупые», потом «Ростовщики».

Пьяная барышня с кем-то ругалась по телефону. Увидев у меня сотовый, она попыталась схватить его, крикнув:
– Эй! Ничего себе, интенсивное общение! Мне позвонить надо!
Толпа байкеров перегородила тротуар. Я боялся, что тебя не увижу.
– Ура! – крикнул один из них. И все дружно закричали «ура».

Я знал, что вслед за скупыми должна появиться группа «Бедные девушки», где будешь ты. И вот объявили вас!

Мотоциклист пытался посадить на плечи ребенка, но у него не получалось.
– Дай, пьянь! – крикнула ему девушка, забрав малыша.
– А знаешь, кто тебя постоянно доводит? – ответил он. – Ты сама себя доводишь.
– Нет, это ты меня доводишь. Последнюю ведь работу потерял. Куда с таким трудом устроили. Алкаш проклятый!
– Нет, ты сама себя доводишь. А мне плохо. Вот я и пью. За вас потому что переживаю.

После Настеньки из «Бедных людей» голос за сценой назвал твое имя. Вернее – имя дочери чиновника Мармеладова. Но разницы сейчас не существовало.

Лысый браток, стоявший рядом со сценой, свистнул, потянув к тебе руку:
– Ой, какая киса! Иди сюда!
Мне захотелось зарядит ему в челюсть, но я не дотягивался.
– Покажи еще ноги! – не унимался лысый. – Да с такими ногами тебе надо другое платье!

Отхожу за угол дома и звоню тебе.
– Привет! Мы так хорошо станцевали! Мне аж самой понравилось! Ты такой внимательный… Звонишь… Не забываешь.
– Настолько невнимательный в своем эгоизме, что хотел попросить тебя купить тетрадь, как раз перед тем, как ты мне позвонила, настолько я был уверен, что ты приедешь. Вот посмешище!
Я такое ничтожество! Не могу подавить в себе приступ тоски, после того, как узнал, что мы не увидимся… Хочется идти без оглядки в туманную неизвестность, тоска жжет, она гонит! Хочу уехать из города и идти, идти!!! Может, дойду до неба, где оно смыкается с горизонтом…
Я так тебя люблю! Но любишь ли ты меня? Вот в чем вопрос. Но это не важно. Важно, что ты сумела пробудить во мне эти чувства.
Как смешно получилось! Я сейчас в центре. Но, думаю, ты уже по-другому распланировала…
Но, если что, звони. Встретимся!
Я подойду, скажи, куда?
Ладно, если захочешь увидеться, позвонишь. Я буду ждать!

– Привет! Ты далеко? Мы уже все! Я возле музея. Жаль, что ты не видел…
– Я недалеко.
– Ты подойдешь?
– Да.

А никуда идти и не надо. Я был рядом, любимая. Я всегда, всю жизнь был рядом. Ах, Сонечка Мармеладова, стойте! Я вас люблю!
– Привет! У меня совсем немного времени… Ты какой-то уставший. Все в порядке?
– Пойдем в кафе.
– Не очень хочется. Может, прогуляемся?
– Я тебе обещаю. Ровно полчаса. Не думай, что я воспользуюсь тем, что ты забудешь о времени. Я поставлю будильник.
– Ты такой странный…

«Замок» тот же. Только отгремели сражения крестоносцев с неверными, и рыцари отступили, оставив твердыни мусульманам. Где-то иссохли моря. Где-то разрушились пирамиды. А так – ничего не изменилось.
В помещении никого не было. Я заказал два коктейля. Узбечка за барной стойкой все так же искоса наблюдала за нами.

Ах, дорогая… Чтобы поймать опасных преступников, мне придется на время уйти от всего, отдаться целиком этому делу. Замаскироваться бомжом, чтобы быстрее найти след злодеев. Но как сказать тебе все это? Я не могу, понимаешь, не могу рассказать о добрых делах, которые делаю. Это будут уже не добрые дела, а эгоистичное стяжание славы. Ведь до сих пор я держу это слово, данное самому себе, и ты ничего не знаешь… Хотя, возможно, все было бы по-другому, стоило лишь открыться…

С трудом это говорю:
– Нам надо какое-то время не видеться.
– Ты, наверное, просто не любишь меня, скажи?
– Я люблю тебя больше всего на свете. Но, думаю, ты, как человек духовный, не станешь зацикливаться на плотском.
– Дело не в плотском. Для меня это не столь важно, чтобы так переживать. Ты самый духовно близкий и родной человек для меня. И я всегда мечтала слиться в одно целое с таким человеком. Но ощущение, что я одна, не покидает меня. Была, есть и буду одна, не смотря на нашу с тобой духовную близость. Одна. Падаю в невесомость…
– Все именно так, как я говорю, нет никакого подвоха. Я не решил, что буду делать дальше, а просто взять и попользоваться я не могу.
– Просто всегда хотелось опереться на крепкое мужское плечо. И вот я пытаюсь положить голову на это самое плечо, чтобы хоть на минуту ни о чем не беспокоиться, ничего не контролировать и просто быть. Но это плечо в самую последнюю секунду убирают. Просто хотелось быть с кем-то «как за каменной стеной», а эту стену всегда приходится строить самой. Говорят, все проходит. Кроме одиночества.
– Ты абсолютно права. На меня нельзя опереться.
– Можно, но ты этого не хочешь.
– Ты знаешь, что меня к тебе тянет так же, как тебя ко мне. И про твое совершенство я не раз тебе говорил.
– Опять непонимание. Дело не в том, что я человек простой и более приземленный, чем ты. Тебе же нужно нечто неземное и исключительно возвышенное. У нас немного разные представления о простом человеческом счастье и духовной составляющей в нем.
– Но, думаю, после меня у тебя не останется негативизма к мужчинам. Не все мужланы, есть очень тонкие натуры, высокоорганизованные, благородные люди. Тебе нужна семья, настоящая.
– После тебя? Нет, мне не нужна семья, настоящая. И про негативное отношение к мужчинам ты ошибаешься. Ты исключение.
– Уверен, ты встретишь достойного человека, на которого можно опереться. Я не самый лучший представитель сильной половины человечества.
– Я тебя люблю.
– А я просто сгораю. Я потрясен мощной музыкой, которую постоянно слышу. Но она жжет меня неземной красотой, выжигая все человеческое.
– Ты очень красивый! И внешне и внутренне – невероятно красивый!
– Хоть это и не так, но я рад, что ты видишь меня в улучшенном варианте.
– Мне кажется, вся загвоздка в том, что ты любишь по-настоящему, возвышенно, а я иначе – приземлено, с желанием обладать. Хочу обладать тобою полностью.
– Да, ты права. Я иду слишком в отрыве от земли.
– Дело не в плотском, нет! А в самом чувстве. Ты ведь не страдаешь, тебе легко. А я мучаюсь, потому что люблю, как все обычные люди любят. Я не плотское имела в виду.
– Поверь, я еще больше порабощен плотью. Я пал так низко, что меня постоянно заводит тот факт, что ты лесбиянка.
– Ты единственный мужчина, который меня заводит. Единственный, к кому есть сексуальное желание. И меня заводит тот факт, что тебя заводит, что я лесбиянка.
– Я так мечтала с детства, что у меня будет один мужчина на всю жизнь. Мой единственный – это ты.
– О, как жжет это чувство… Это музыка, музыка! Может, мне уйти? Я ведь давно хотел постранствовать по России.
– Без тебя меня нет. Просто меня не станет…
– Ты что?! Даже выбрось такое из головы.
– Я умру без тебя.
– Да брось! Два дня мучений, зато потом – какая свобода. Будешь вспоминать и смеяться.
– Убиваешь…
– Вижу, как тебе плохо со мной, и сердце болит.
– Ты, наверное, смерти моей хочешь, раз такое говоришь?
– Наоборот. Я хочу твоей жизни. Долгой и счастливой! Я люблю тебя!
Успеваю отключить будильник ровно за минуту до звонка, и тишину, присевшую гигантской птицей на пол кафе, ничто не оскверняет.
– Пора идти.
– Еще есть время.
– Нет-нет. Я обещал тебе.
Мы садимся на спину этой птице и улетаем. К метро.

Звонишь.
– Не могу, уже скучаю. Милый… Так тяжко, что мы сегодня не вместе…
– Мне кажется, тяжеловато тебе со мной. Ты и хотела бы отдалиться, но твои высокие моральные принципы не дают тебе это сделать. Ты ждешь этого от меня. Да?
Я вижу, что ты мучаешься со мной. Пламя, которое жжет меня, опаляет и тебя.
– Ты единственный и неповторимый. Я тебя очень сильно люблю. Хочу попросить тебя не сомневаться в моей любви.
– Странно… У меня сейчас такое ощущение, что ты ко мне переменилась. Наверное, потому, что я поддаюсь слабостям, и у меня в душе уже нет той чистоты, что вчера. А ты чувствуешь подвох.
Прости, что навязался сегодня. Это слабость. Чувства не должны управлять.
– Зачем ты это говоришь? Мы встретились, и это прекрасно. А ты говоришь, что лучше было нам сегодня не встречаться. Не говори так, пожалуйста. Навязываюсь я.
– Я жалею, что не смог держать вибрации ауры на той высоте, что прежде, и разочаровал тебя. Как я люблю!!! Я сейчас расплавлюсь от экстаза!
– Ты жалеешь о нашей встрече. Я слабости сегодня не увидела.
– Невыносимое блаженство сменяется невыносимой тоской. Мне уже не важно, жить или умереть.
Ты говоришь: странный, чудик. Да, это так. Я тебе не пара.
Какая ты красивая!
– Ничего не переменилось. Разочаровал? Не пара? О чем ты.
– Как Зов силен! Мне надо идти…
– Идти?
– Зов так силен. Но в чем божья воля? Надо отвлечься от своей, чтобы ее услышать.
– Я полюбила тебя сразу, как только увидела. Люблю сейчас. Буду любить…
– Благослови на подвиг.
– Благословляю.
– В путь!
– Я в тебя верю. У тебя получится пройти этот путь дот конца и совершить свой подвиг.
– Как ты легко меня отпускаешь! Ты совершенна! Не отяжелена страстями!

Прощай. Пишу тебе это слово, и не отвечаешь. На город падают сумерки.

Металлические проспекты лязгают тяжелым светом фонарей, который валится на вороненую гладь тротуаров. Гравировки оживают: кареты прорезают сумрак, господа пьют одноразовыми пластиковыми шляпами смолу ночного неба, дамы роняют драгоценные камни взглядов в ртуть каналов.

С тобой все хорошо?! Я так за тебя боюсь…

Ко мне прилипает женский смех: я не так одет. Выцветшие брюки смотрятся нелепо, сливаясь с обшарпанными стенами. Ноги поднялись было на ступень супермаркета, но ожившая тень превратилась в охранника, повесив перед носом табличку: «Неудачникам вход закрыт»

Я немного не в себе сейчас. А ты молчишь…

Визжащие девушки вытряхнули последние остатки уверенности. Мой силуэт метнулся на помощь изо всех сил, а грозные преступники в масках обратились в шутников, разыгравших подруг. Так потерялась моя тень, внушавшая уважение даже врагам. Вернее, не потерялась, а побежала в интернет-кафе «Белый лотос» заказывать чаю, да так и сгинула, промахнувшись и размазавшись о стенку, став фигурой Че Гевары на огромном граффити.

Дай любой знак! Мне страшно.
Это так жестоко! Пришли любую весть…
Иду, и мне холодно! Ты же Путеводная Звезда! Кинь мне лучик!
Я не вижу Тебя! Тьма кругом! Даже ты оставила меня!!! Все оставили меня!!! Я один!!! Мне холодно. Замерзаю…

Все-таки чаю мне дали. Смекнув, что тайное общество будет собираться в банкетном зале, я попросил включить компьютер рядом с проходом, в промежуточном помещении, которое не просматривалось с места бармена. Люди, бывшие здесь в прошлом, не давали покоя, и сосредотачиваться стало невероятно трудно. Особенно досаждала вчерашняя компания. Мелкие чиновники отчаянно спорили. Наконец, я прикрикнул на невидимок, и шум утих.

Если ты действительно любишь меня, а не играешься, ты дашь весть.
Мне очень больно… А вот я действительно тебя люблю! И желаю тебе счастья!
Я люблю тебя…
Я так боюсь за тебя!
Пошли весть…
Я так люблю тебя… Слов нет! Но ты должна понять. Я сейчас переживаю сложный период жизни. На меня находят такие состояния, которые я не всегда могу переносить спокойно и адекватно. И мне сейчас нужна помощь, чтобы кто-нибудь постоянно был рядом, хотя бы духовно. Можешь винить меня сегодня за то, что я взбудоражил тебя. Главное, пойми. А, поняв, прости. Ну, не буду навязываться. Помни: я люблю тебя!

Хлынувшие с монитора гнилостные потоки мистики затопили и без того сырое помещение. Так и не нашлась информация об этой секте.
Шелест платьев, полушепот, смешки заставили вздрогнуть. Сектанты прошли мимо, не обратив на меня никакого внимания. Дверь захлопнулась, но я тихонько приоткрыл ее, оставив лишь щель, из которой все прекрасно было видно. В любой момент могли войти официанты или бармен, приходилось рисковать.
Седой мужчина во фраке (я назвал его «Магистр ложи») торжественно объявил:
– Сегодняшнее присутствие можно считать начавшимся. – Он достал хрустальный череп и наполнил его вином. – Кровь Единого, пострадавшего за нас. Приобщитесь!
Люди подходили, и он рисовал каждому на лбу крест, смочив пальцы в вине. Расставив стулья кругом, сектанты сели и принялись раскачиваться с закрытыми глазами в такт медитативной музыке, звучавшей из магнитофона.
– Готова ли ты впустить в себя Мать, Жанна? – спросил магистр.
На середину вышла красивая молодая девушка.
– Да.
Он стал читать заклинания на неизвестном языке, и с девушкой стало происходить что-то непонятное. Тело будто действовало независимо от воли. Шея изогнулась, рот открылся, она сделала глубокий вдох, словно что-то действительно вошло в нее.
– Я люблю вас, – сказал из нее голос, грудной и властный. – Подойдите и получите благодать!
Никто не посмел ослушаться. Девушка совершала пассы и каждому точно передавала частичку силы.
– Среди нас пришельцы, – говорил тот же голос. – Город в опасности. Инопланетяне принимают людской облик. Смена эпох может закончиться катаклизмом. Уничтожьте их.
После этих слов она очнулась, словно от какого-то сна и, стыдливо поправив одежду, села на свое место.
– А теперь возьмите, дети, – торжественно сказал магистр. – Пейте кровь Господа!
Он вылил вино в стаканы, и сектанты с необычайной жадностью их осушили.
После этого они, как безумные, запели:
– Слава Господу нашему, слава Матери Его! Ибо пришли Они! Слепцы не видят! Они пришли в Учении Новой Эры!
– Оденьте стальные маски из смелости и идите на охоту! Инопланетные твари рыщут по улицам! – завопила Жанна, снова впав в транс.

Меня кто-то больно пнул. Оглянувшись, я увидел бармена.
– Вон отсюда, – скомандовал он тихо.
Я сдержал в себе кровавую накипь раздражения. Пришлось уйти, чтобы не провалить всю операцию.

Ты, наверное, сейчас сладко спишь, мой ангел. А я иду по холодным улицам. Я хранитель ваших снов, – так мне иногда кажется. А на самом деле я так же хочу покоя и тепла, хотя бы лучик.
Мне так плохо. Дай любой знак, прошу…
Понимаю, что ты разорвала со мной. Обещаю, что после проясняющего разговора не побеспокою больше. Дай любой знак!
Там, где кончается любовь, начинается страсть. А там, где кончается страсть – равнодушие.
Поеду сейчас к тебе в подъезд. Меня трясет, не знаю, от недомогания или от бессонной ночи. Хочу увидеть тебя живой и здоровой. Ты можешь облегчить мои мучения. Сбрось хотя бы трубку.
Ты не любишь меня, я понял, наконец. Ладно, пусть твоя женская гордость будет удовлетворена: я еду сейчас в твой подъезд и буду ждать тебя весь день, чтобы просто убедиться, что ты жива. И пусть тебе будет стыдно: спи там сладким сном.

Улица превратилась в лезвие огромного ножа. Ноги постоянно скользили, приближаясь к краю, за которым хищно скалилось небытие. В сумраке показалась чудовищная фигура. Бог с головой шакала стоял за рядом зданий. Казалось, только ступая за тенью гиганта, можно было вернуться домой.

Звонок. Ты звонишь. Как смешно, как смешно. Как я убивался. Говоришь тихо:
– Мне нестерпимо больно.
– Хорошая цитата из моих слов.
И все. Гудки.

Я вышел на Василеостровской. Звезды приклеивались к домам и становились окнами. Какой-то хищный голодный ветер бродил по улицам, и чувство, что мне нужно побыстрее убираться отсюда, не покидало. Временами беспричинный страх хватал за пятки, превращаясь в колдобины и поребрики, который глаза не замечали в темноте. Липкий холод проспекта вызывал двойственное желание: найти пристанище в одной из квартир и вечно гулять в мокром мраке.
Я чуть не упал, запнувшись о шнурок и свернул на крыльцо старого здания, чтобы привести себя в порядок. Случайно поблизости оказались два мужчины, оживленно о чем-то говорившие. Голос, твердый и сухой, как картечь, рассказывал о новой сотруднице:
– Просто стерва. Но зад ничего.
– Зад миролюбивый, – сострил другой.
Они рассмеялись.
– Девушка! Можно вас на пару слов? – спросил первый проходящую мимо женщину в короткой юбке. – Сотрудник уголовного розыска. Мы ищем опасного преступника. Он ходит с битой, с железной битой, или с каким-то металлическим предметом и нападает на прохожих. Есть жертвы, в том числе с летальным исходом. Посмотрите фоторобот. Вы видели кого-нибудь подозрительного?
– Нет, никого. Нет-нет, точно нет.
Только тут до меня дошло, что это я. Мелкими шажками, стараясь не нашуметь, я обогнул здание, почти соприкасаясь со стенами, и зашел во двор. Кто-то крикнул. Пробежав по газону наискось и шмыгнув в арку, я оказался на другой улице. Прямо, к магазину. Люди шли быстрее меня, хотя я бежал. Так мне казалось. Залетев в открытые ворота. Проникнув в парадную, когда кто-то вышел. Поднявшись на последний этаж. Я вновь ощутил себя человеком.
Чердак оказался не заперт. Пахло сеном. В оконце мигали огни засыпающей улицы. Но каждый всплеск фар мои глаза пили, дабы утолить жажду. Ибо невыносимой была разлука. Можно часами лежать здесь, ощущая, что каждая минута драгоценна, что время уходит невозвратно.

Извини, что отвлекаю своими воспоминаниями, но почему-то вспоминается дурацкая песенка из советской попсы «Подорожник-трава». Однако, хорошо, что ты позвонила. Я почти уже приехал.
Да: хорошо, что ты дала весть. Спасибо тебе большое. Я почти уже с ума сошел от страха.
Ладно, если понадоблюсь – «только-только-только позови!»
Ты извини, если что-то не то говорю. Я малость не в себе. Ночь не спал… И музыка: она гремит, зовет, опаляет! Я очень тебя люблю! Не верь ничему другому!

Незаметно для себя оказываюсь в толпе. Вы когда-нибудь испытывали состояние, когда невозможно идти в правильном направлении, драгоценное время уходит, а ты плывешь по волнам людского моря, несомый разными течениями. Бесконечно далекий и чуждый всем. И в то же время невероятно близкий толпе. Сам дух толпы вселяется в вас: мятущийся, постоянно раздвоенный, мучительно ищущий выхода там, где его заведомо нет.

Я очень хочу встретиться.
Я рядом с твоим домом. Жду чуда.
Какой сегодня день! Давай посвятим его любви!
Ты выйдешь на пять минут?
Интересно: в какую сторону смотрят твои окна?
КПРФ с красной строки… Облупленная краска на стенах… Что может быть дороже!
Мне холодно. Выйди.
Спасибо, милая, что дала мне понять, что я тебе неприятен. Красивее сделать это бы никто не смог.
Выйди, любимая, и обними меня. Я слишком долго шел до тебя и устал.

Звонишь! Наконец-то. Голос такой же тихий:
– Я очень далеко. Физически – за десятки километров от тебя. Но на самом деле я на другом конце вселенной. Иди домой, пей горячий чай и ложись спать. Я обнимаю тебя, нежно глажу по голове и целую. Будь счастлив.

И вновь недоступна. И снова ищу тебя там, где ты быть не можешь. В метро. На Обводном канале. Возле своей квартиры.

А ведь любая женщина может быть отражением Великой Матери.
Мать, не оставь меня, помоги сохранить мне мой разум.

Квартиранты, как всегда, празднуют. Вот хорошо! Каждый день праздник.
Миша на это раз поздоровался очень вежливо и сунул мне пять тысяч.
– Володь, мне сейчас нужно срочно уходить. Все классно. Прокурорша, сука, опять забрала карточку. Встретимся завтра. Я тебе позвоню. Скорее всего. В первой половине дня.
Вот так вот: ушел, даже не выслушав мое решение. А я ведь выкидывать их собираюсь.
– Здравствуй, Володя. – Глеб пожал мне руку, протирая сонные глаза. – Как оно? Ты по нашей фирме что-нибудь делал?
– Глеб. Мне наплевать, что я туда вложил. Я не собираюсь иметь дело с людьми, которые меня обманывают. Пока не рассчитаетесь, никакой фирмы.
– Я тебя понимаю. Ты ждешь, что я буду объяснять, почему не рассчитался с тобой сегодня. Но зачем эти слова. Давай так. Расчет завтра. Не важно, почему сегодня сорвалось. Но была причина. Очень серьезная. Но, если не хочешь, я прямо сейчас уйду. Мне есть, где жить. Просто не хочу людей стеснять.
– Так, ну, завтра все?
– Да, завтра – крайний срок.
– А когда вы будете делать мне ремонт, то, что вы испортили?
– Да это Михаила друзья, с них и спрашивай. У Миши спроси.
– Я не знаю, что за твари это: друзья Михаила или твои. Мне все равно.
– Вова, еще раз назовешь моих друзей тварями, я тебе челюсть сломаю.
Особенно отвратительным показался его тон: искусственное возмущение. Было видно, что Глеб не оскорблен за честь друзей. Но этот недобрый свет в глазах… Надо взять себя в руки.

Ярость овладевает на пороге. Хочется вернуться, размолотить это тело кулаками.
Ну, вот. Опять позволил несветлым чувствам завладеть душой. Прости, любимая.
Решил тебе позвонить.
– Ты не можешь простить мне вчерашнего «прощай»? В это все дело?
– Ты сказал «прощай», и я стала считать секунды. Ведь ты обещал, что через два дня мои мучения кончатся. Мне невыносимо больно. Настолько больно, что я боюсь пошевелиться, боюсь дышать и сказать лишнее слово. Боюсь, что не выдержу, если станет еще хоть немного больнее. Завтра без 15 одиннадцать вечера я стану свободной. А сейчас я молча и без движений ожидаю этого волшебного момента, когда боль уйдет.
– Скажи, почему ты решила убить ЕЕ?
Ты знаешь, в каком состоянии я тебе это сказал. И тут же взял свои слова обратно. Ты знаешь, как я тебя люблю. Так в чем же дело?
Но это был лишь повод, причина в другом. В том, почему ты вчера не приехала ко мне, на так ожидаемую ночь близости. В том, почему ты сейчас не со мной. В ненависти к мужчинам.
Да, за два дня проходит ложная влюбленность. Страсть проходит годами. Любовь – никогда.
– От каждой твоей версии, от выводов твоих, обвинений мне становится больнее в тысячу раз, – пощади. Ты забрал свои слова, и я была бы рада, если бы боль от этого ушла. Ты так резко вонзил в мне сердце нож, потом вытащил его, но, поверь, боль от этого не унимается ни на мгновение. А сейчас ты еще бросаешь в эту рану свои колкие слова. Я уже не могу дышать от боли… Прости меня…
– Прости, что сегодня вышел из равновесия. Мы всегда будем вместе. Я люблю тебя, милая.
Милая! Я отрекаюсь от тех слов, отрекаюсь от дьявола! Он шептал мне тогда эти слова, когда я говорил это! И многое другое! Давай будем вместе! Всему вопреки! Помоги мне! Мы почти его победили! Ты совершила чудо! Этого никто не мог! А теперь ты отрекаешься от меня! И он возвращается!
– Я не отрекаюсь от тебя. Но, пожалуйста, в тысячный раз повторю, не сомневайся во мне. Ты оскорбляешь меня своими обвинениями, якобы мои слова пусты. Якобы я не умею любить. Мне кажется, что вскоре с адской болью в душе я останусь в полном одиночестве, замкнусь в себе, а ты будешь по-прежнему считать, что я легкомысленная. Что я – ничтожество, чьи чувства пыль и ничего не значат.
– Те же мысли… Та же злоба… Та же похоть… Нет!!! Он вновь украл мою душу…
Я снова тот, кем был! Чудовище! Дракон! Темный рыцарь! Неееет!!!
Ах, какой грех мы берем на душу! Ты даже не представляешь, милая, ЧТО мы убиваем…
Я против нашего разрыва, всеми силами против. Но я не могу решать один.
Я умираю, умираю, как герой и подвижник, и вместо меня рождается нечто отвратное, с чем ты уже имела дело. Только твоя любовь может спасти меня! Верни все, как было…
– Ты прекрасный, добрый, светлый, сильный, благородный человек.
– Прости. Да будет так, как суждено. Я люблю тебя безумно. Я твой. Целиком. Делай со мной все, что желаешь. Ты – Мать, а я всего лишь дитя.
– Я тебя люблю. У нас с тобой все будет хорошо.
– Боже мой! Теперь я понял твою силу! Да ты Богиня!
Перед тем, как ты мне пыталась позвонить, квартирант выхватил телефон. Я чувствовал, что ты звонишь. А он продолжал болтать с кем-то. Никогда себе этого не прощу!
Мать, дай мне еще раз возможность сидеть у ног Твоих. Я оправдаю те силы, которые Ты на меня тратишь.
Как мне хорошо! Я первый раз за десять лет плачу…
Понимаю, какую травму я тебе нанес… Постараюсь искупить… Но, как только сможешь, давай встретимся! А там уж ты решай, что со мной делать. Богиня.
Давай будем единым целым.
– Ты сомневался и будешь, наверное, сомневаться в моей любви. Как будто мои чувства ничего не значат, как будто это шелуха. Как будто все то, что я испытываю, – пустое место. Будто, если я буду сидеть с каменным лицом и не говорить «я люблю тебя», ты не почувствуешь, что на самом деле у меня на душе. И если мы расстанемся, и я буду мучиться всю оставшуюся жизнь, ты все равно обвинишь меня в равнодушии.
– Поспи, дорогая. Сон исцелит тебя. И скорее приезжай. Как только сможешь!
Дьявол ненавидит нас. Он хочет нашей разлуки любой ценой. Мы мешаем ему!
– Мне очень хочется, чтобы ты понял, наконец, как я тебя люблю. И не сомневался.
– Только теперь я понимаю размер и масштабы твоей любви. Благодаря этому случаю. Могу сказать, что это больше не повторится. Сегодня ты изгнала всех бесов, бедненькая.
Боже, как я люблю тебя…
– Я уже в Питере…
– Милая! Приезжай! Я не могу без тебя! Я задыхаюсь!
– Извини, я очень устала. Сил нет.

Взять себя в руки. Срочно. Я должен бороться со злом, а не налаживать свою личную жизнь. Личной жизнью пусть занимаются другие. Женятся, заводят детей.

Я успел на последнюю электричку. Спотыкаясь, бежал по эскалатору и чуть не расшиб нос. В вагоне было всего два человека. Старик уставился в черное окно, словно ожидая, когда стены подземной империи наконец рухнут. Парень с гитарой в футляре отвечал на смс.

Надо одеться похуже, чтобы походить на бомжа. Хотя мое облачение итак выглядит как с помойки. Пойду на Витебский вокзал: там меня примут за своего.