Вита-ра : Говорящие немые (2)

Старые, но не заброшенные усадьбы большого чёрного города. Не всегда они пользовались популярностью у туристов, хотя и по сей день за вход платить не надо.

Усадьба графа N – белый дом, который домом никак назвать нельзя, возвышается на самом краю скалистого берега. Стоит обособленно, позади красивых фраз, свободно — на ветру. Любой взгляд на дворец со стороны будет взглядом из шалаша.

Другое дело – графский парк. Зайдём, ощутим дуновения прошлого?!

Здесь самые старинные камни города, памятники архитектуры, несущие исторический оттенок. Здесь самый разграбленный родовой склеп, но сохранивший в обломке мрамора свое величие, свою красоту – «человека в эпохе». Человека годов, предшествовавших эре водородной бомбы.
Тех годов, когда человек начал видел себя взрослым.
Начал спешить размножаться, и, обнаружив у себя большой пенис, начал стучать им по голове Вселенной – мысленно покорять космос.

Руками не трогать. За оградки не заходить. Раскопки преследуются законом.

Что ни плита, то окаменевший цветочек – занибутка-незабутка или наоборот.

Треугольные, круглые, плиты квадратные. Как водные печати на невидимых листах истории развития. А если быть предельно точной – на листах истории развития болезни.

Птицы летают, мошки, бабочки. Летучие мыши пищат.

Зелени много вечнозелёной, кустов сирени. Берёз мало. Два вековых дуба. Но тишина всё же сосновая и цвет у неё лунный даже в солнечный день.

В конце парковой аллеи, обсаженной каштанами, развалины часовенки.
Странное место. Священное место. Как бы сказали чудаки, начитавшиеся восточных сказок -место силы, но, увы, потерянной в порядке новой истории.

Место «утраченного времени» в погоне за модой, за каким-то чёртом, за тем самым прошлым. В погоне за деньгами. Куда же без них?!

Развалины – как много в этом слове…Огненный ангел животворящей мысли давно отлетел отсюда. Огненного ангела заменил механический организм, с горящим глазом — электрической лампочкой.
«Луна-парк».
Именно к этому слепому, тюремному свету приходят замаливать каждонощные грехи посетители и обитательницы притонов любви, игорных домов и прочие деятели государственных учреждений. Но сегодня речь не о них.
В этот воскресный день они всего лишь массовка.
Кто-то из них выгуливает друг друга, кто-то с унылым лицом выгуливает своих детей.

Главное, развалины — это место, где застыли кадры немого кино. А где немое кино, там и волшебство — возникающий из незримости облик всё того же смешного человечка с широко расставленными глазами провокатора.

Одно движение его руки, и деятельность твоего пресного воображения начинает полыхать радужными волнами. Кто он, архитектор, скульптор? Кладбищенский сторож? А может коронованная особа в изгнании?
Кем бы он ни был, он имеет большой запас впечатлений о мёртвых и живых душах, переполняющих нерукотворное полотно экрана.

Вот он, пузатый плут, прильнул к щёлочке дощатой стены забора, жадно вглядывается. Кровавые капельки пота на лбу выдают его с головкой.
Наконец-то восклицает: «II faut montrer a l'homme des images, la realite l'embete!»*
Восклицает голосом, жестом, словами учёного человека, впервые увидевшего живого призрака.

Голосу мошенника веришь. Он был слишком долго немым, чтоб научиться врать.

* * *

Трудно воссоздать всю цепь событий. Кадры мелькают, мелькают…

Банановая кожура — вот, однако, что врезалось когда-то в память.
Кто-то, поскользнувшись на этой жёлтой влажной тряпице, должен всенепременно упасть на спину, удариться головой, отомстить за боль, опоздать на свидание и закончить день в полицейском участке за нанесение кому-то телесного ущерба не совместимого с жизнью.

В этот раз кожуры не видно.
Бананы съели дети.
Кожуру скормили ишаку, на котором катались по очереди.
Ишаку похорошело.
Парнокопытный незаметно подошёл к главному герою – к мужчине с физиономией волка,
и с мыслью, — «ах, какая упругость зазря пропадает», куснул его за безупречно одетую попу.
Потому что герой обильно полил себя одеколоном с феромоном и пришел в белом костюме на свидание точно в назначенное время. Простоял больше часа.

Дамы сердца волчара не дождался. Дождался несчастья – уколов от бешенства. Неприятность хоть и не совсем зло, но заразительна.

«Легко отделался» — вероятное название любовной истории, хотя подошло бы «Ишак искуситель». Или злой рок, не знающий ни сочувствия, ни справедливости.

Кстати, слово «попа» в переводе с санскрита означает – цветок.

Вероятно, провокатор не любил фланировать по тропинкам парка в сумерках, в гордом одиночестве. Но синие сумерки усиливают грусть. Куда же без неё?!

Влажный аромат только что политых роз пробуждает в нём неясную мелодию любви.
Откуда кусты белой розы, кто полил? Ему ещё предстоит вспомнить. Он ещё не раз пройдётся через стон и шелест своих недоношенных чувств, своих недосвершённых поцелуев.

Он вновь уходит к привычному порядку своего нищенского существования.
Уходит с улыбкой.
Уходит с приятным сознанием исполненного долга. Но скорее человечек довольный тем, что не вмешался в ход событий, что из этого всего ничего не вышло.
Он и она не встретились.

Грусть матовым оттенком падает на хорошенькое личико главной героини.
Пока только оттенком.


* «Человеку нужны образы, реальность отупляет его!»(франц.)


(продолжение следует)