Отришко Сергей : К,О и я

Пятиэтажка хрущевка.
-Здравствуйте!
На вахте меня встретила бабушка в очках.
-Добрый день, мне сказали обратиться к Марье Кузьминичне.
-Вы комнату посмотреть? Да? Ну, пойдемте, пойдемте, чего стоять.
Впереди был длинный коридор и 5 дверей, за которыми жили люди, надо сказать разные, разные по характеру, физиологическому строению, и по сему прочему, почем люди разными бывают.
Марья Кузьминична вела по коридору и рассказывала.
- Вот здесь вот живет Петрович, дурной, скользкий тип, смотрите с ним не особо…
- Что не особо?
- Не пейте с ним короче.
- Вот здесь Машенька. Рядом с Машей живет Зинаида Петровна, а чуть дальше дверка Семена. Он с женой живет и сыном. Хорошие люди, вы все здесь подружитесь…
- А что не дружат до сих пор?
- Тут кроме Петровича и Зинаиды все, кто по неделе, кто по две. Вот ваша комната, будете снимать? Да? Деньги на вахту занесете, ну я пошла…
Ну что ж начнем знакомиться…

Петрович
Утро Петровича, то есть это когда он просыпался, начиналось часиков в 6 утра. Петрович пользовался большим авторитетом у местных жителей. Петрович пил. Пил долго и соответственно помногу. Исключение составляли большие церковные праздники. В такие дни Петрович надевал костюм с бабочкой, шел на остановку, садился в маршрутку и отправлялся в церковь. Деньги за проезд принципиально не платил, проталкивался в конец автобуса, утвердительно ссылаясь обычно на то, что он ветеран Великой Отечественной или ликвидатор Чернобыля, благо, физиономия позволяла. Ездил он исключительно в набитых ПАЗиках. В них он мог почувствовать себя вновь мужчиной. Петровича привлекали молодые студентки, особенно летом. Может быть, потому что жены у него не было. На подъезде к остановке Петрович громко оповещал пассажиров и водителя о своем выходе. И опять, как бы толкаясь, «не специально» ощупывая барышень, выходил из маршрутки.
Перед церковью он всегда крестился. Так же, как и перед едой, молитвы только путал. Петрович стоял службу до конца. Целовал руку батюшке, когда надо и когда не надо. Батюшки его не любили. Получив благословение, он уходил… Молча. Думал о рае и аде. Думал, что много пьет. Дальше шел к ларьку, покупал пиво и пакет. Закон не нарушал. Тем же маршрутом следовал обратно домой. Во дворе садился с мужиками, играл в домино или буру. Только не на деньги, не везло. Мужики выпивали, Петрович с ними. Как все ругал власть и ненавидел ППС. Ненавидел Клару из соседней секции.
В армии Петрович был десантником. А Кларе очень нравились десантники. Помимо Петровича, их было еще десять, все они проживали в общежитии со своими жёнами и детьми. Когда кто-то из них отказывал Кларе, та, предварительно напившись, бегала под окнами и плохо отзывалась о десантуре, била камнями стекла. Петрович, в свою очередь, не мог этого терпеть. Он минировал дверь комнаты Клары натуральными отходами. Иногда позволял себе стрелять в Клару из ружья. Не помогало… Мешало косоглазие.
Петрович любил мечтать. Его мечты обычно сводились к одному. К новому телевизору, который он покупал уже 10 лет. Телевизоры совершенствовались, Петрович не умел копить деньги, по этому купил МР3 плеер. Пользоваться им научился не сразу, звал на помощь мальчишку из соседней комнаты. Тот закачал ему песни «Сектора Газа». Петрович их полюбил за ясность и простоту. «Жизнь и так насыщена сама по себе»,- часто думал Петрович.
Пенсии хватало на то, чтобы оплатить комнату и свет. Дети содержали Петровича. У него их было четверо и все от разных женщин. Хотя… Ну как содержали? Платили алименты трое. Четвертый не платил. Петрович на него не обижался. Во-первых, самый младший, во-вторых, инвалид второй группы. Петрович часто думал, что это вообще не его ребенок. В итоге денег хватало на две недели. Петрович экономил на всем, даже на спичках. Года два в подряд не тушил за собой газовую колонку, из-за чего на него часто ругались соседи. Он молчал, ему было все равно. Однажды колонка сломалась, деньги на ремонт Петрович отдавать не стал. Начал пользоваться лампадкой. Поверил в Бога. Когда пожарная инспекция лампадку изъяла, Петрович купил керосиновую зажигалку. Керосин тоже имел свойство заканчиваться. Петрович переключил внимание на газовую конфорку.
Телевизор он ходил смотреть к соседке, которая жила этажом выше. Та была глухонемая и думала, что Петрович — это помощник из соцзащиты. Петрович ругался на соседку матом и улыбался, ему это доставляло большое удовольствие. Он приносил с собой молоток и гвозди, делал вид, что прибивает полку. Потом он две недели прибивал дверцу шкафа. Соседка любила Петровича. После трудной работы, во время просмотра телевизора она подкармливала его гренками и подпаивала чаем. Пыталась также и намекнуть на то, чтобы он, так, скажем, остался у нее… Петрович не понимал глухонемых. Приходил к себе в комнату, читал газету и засыпал, укутавшись пледом.

-Марья Кузьминична?
- Да, дорогой.
-А как у вас тут душем пользоваться?
- Да никак, его Машка вчера сломала.… Да и воды горячей у нас тут нет, в баню вон ходим.
-А, ясно. Так может починить? А хотя, ладно.
-Сходил бы ты лучше к нашему Сашеньке, он на четвертом этаже живет, сантехник тут на полставки, бутылку только не забудь, он и починит.
-Машенька бля…
- Чего?
-Ничего, Марья Кузьминична, это так, мысли вслух
-Ну, ты иди, а то у меня тут видишь, сериал начался.

Сашенька
Сашенька, или Александр Георгич, именно так он любил, чтобы к нему обращались, жил в общежитии вахтовым методом. Двойная жизнь, одна семейная в деревне, другая общажная в городе. На вид ему можно было дать лет 40, усы, мятая рубашка и вечно грязные руки. «Работать же надо кому-то, блять»?!
Из-за долгого проживания с женой у него появилось невыносимое желание уехать. Но от женщины вроде его жены, просто так не уезжают. Либо под предлогом работы в другом городе, либо и дальше жить под присмотром, воспитывая трех детей. Странно было бы, если он выбрал второе. Он и уехал в областной центр. Заселился в общежитие, забухал с комендантом, получил свою первую работу в этой «новой жизни». Правда, денег за нее получал немного. Но нужно знать характер Александра Георгича. До конца года у него было уже где–то четыре полставки и одна полная на заводе сторожем. « А что я, зря средне-специальное получал, блять»?!
И эта, надо сказать, плотная трудовая занятость не мешала ему выпивать, а иногда и позволять уходить в запой. Таким образом, он содержал жену, троих детей, болеющую мать, и Гришку, пятнадцатилетнего, худого и прыщавого подростка, который учился в музыкальном училище и жил в одной секции с Георгичем. Гришка его так называл. У Гришки было трудное финансовое положение, но хороший взгляд на жизнь, Александр Георгич проявил сострадание к нему в свое время, и подкармливал, как мог. «Это мой сынок, хоть и не родной, блять»!
Да и Гришка не отставал, помогал в работе, подсобником, ну а куда деваться. Так их потом и стали называть Василий Иванович с Петькой.

-Здрасьте, Александр, простите отчество ваше
- Георгич я, че надо то, я тут жрать собирался.
- Александр Георгич, у нас там душ в секции сломался, нам бы починить, вот…
- Что ты мне бутылку эту суешь? А? Я что пьянь, по-твоему, что ли?
- Ну, мне Марья Кузьминична сказала…
- А, новенький, ну ладно, заходи, знакомиться будем. Как звать то тебя?
- Олег.
-Олег это как князь что ли? Вон бери стопки, наливай, и в холодильнике достань банку, огурцы жена закатывала.
- Так вы душ то почините?
- А кто сломал то?
- Маша какая-то.
- А ну раз Машка, починим, и это, ты к ней не подкатывай, я на нее, ну сам понимаешь. А то убью блять! Шучу, покалечу.

Маша.
Едва встав с кровати, Маша, не успев до конца проснуться, бежит к зеркалу смотреться. Последние пять лет она это делает по привычке. Просто раньше у нее каждое утро были очень заметные мешки под глазами. Стоило ей на ночь выпить хотя бы стакан воды, на утро она выглядела как запойная барышня лет сорока.
Что она только не делала, и по врачам ходила, и таблетки пила, и картошку прикладывала, ничего не помогало. И только дожив до репродуктивного возраста, испытав эти дни, и переспав с молодым тогда человеком, Маша в одно прекрасное утро больше не увидела этих мешков, все само прошло, а рефлекс желания утренних отражений остался. Убедившись, что мешков нет, она начинала собираться на работу. Работала Маша в колл-центре оператором входящих вызовов уже год. Постоянные стрессы, недосыпы превратили ее в колючего ежика, иногда убирающего свои иголки, потому что сексом неудобно заниматься.
Собирание на работу было долгим и муторным, от него она уставала, звонила супервайзеру и просила выходной, и если просьба удовлетворялась, продолжала спать вплоть до вечера. Просыпаясь и понимая, что уже в который раз жизнь не удалась, Маша, надевала самое красивое из двух платьев, звонила Люсе, с которой подружилась на работе, и они вместе шли гулять, сначала в кино, потом в кафе, а после в клуб. В клубе под действием алкоголя или легких наркотиков, Маша начинала вести себя развязно, и, примерно через час, уходила или уезжала с первым, кто к ней подошел познакомиться. К себе никого не водила. У своих кавалеров в их роскошных, а иногда не очень жилищах занималась сексом, там же принимала душ, там же ужинала и завтракала, если было чем. И не спав всю ночь, поутру уходила на работу.

-Ну ладно Александр Георгич, пойду к себе.
-Ага, Кузьминичне скажи, что спущусь минут через двадцать.
Спускаясь вниз по лестнице, понимаю, что начинаю понемногу пьянеть.
Внизу стоит женщина и парнишка лет 14, видимо ее сын.
-Вот и сосед ваш, новый.
- Здрасьте!
- Добрый вечер, молодой человек.
Прохожу дальше и вижу мужчину опирающегося рукой о стену, это видимо Семен.

Семен.
В отличие от многих, у Семена всегда был ответ на все вопросы, которые ему задавали. За это его и прозвали автоответчиком. Со стороны Семен был веселым и остроумным человеком, иногда через чур общительным. «Да это вам только кажется, на само деле он тот еще зануда», -часто говорила его жена. Хотя ей грех было на него жаловаться, разве что он был выпивающий, ну а кто не пьет? Разве что собака Нюся охраняющая вахту. Если жена начинала сильно его пилить, Семен, чтобы не попадать в неловкую ситуацию типа, Иванов дошел до станции пешком, но лошади ему там так и не дали, не спорил с ней, он просто обижался на свою жену и уходил при первой же возможности, ни перед кем не оправдываясь. Процесс самоубийства был запущен ровно в тот момент, когда он впервые выпил рюмку водки лет в шестнадцать. Он звонил на первый попавшийся номер в мобильнике, ему было все равно, потому что у него не было номеров обычных людей, все алкаши, и еще номер матери. Но с ней он потерял хорошие отношение уже как года два, звонил ей раз в месяц, чтобы сказать, что у него все хорошо. Какая никакая работа, уже почти взрослый сын, хоть и плохая, но жена, пенсия по инвалидности, социальные выплаты за то, что он проживал в «чернобыльской зоне». «У меня все хорошо»! После недолгих выгулов Семен возвращался, и все было как прежде.

Мы все вместе собрались на кухне, я прописывался. Собрались все из выше перечисленных, кроме Зинаиды Петровны, она на даче картошку сажала.
-Ну, Олег, чем богаты, тем и рады, ты разливай что ли.
Разливаем, выпиваем.
- И знаешь, вот сегодня была в церкви и забыла покаяться.
- За какие грехи, Марья Кузьминична?
- Да, за то когда мне 10 лет, было, помнишь, рассказывала?
- Да ты уже всем рассказала...
-Нет, вот Олег не слышал.
Перевожу взгляд на них.
- Пасха ранняя в тот год была. Еще снег не сошел. Мать позвала меня и говорит, Машка, сходи, мол, в церковь, освяти кулич, и показывает мне на свернутый в белое хлебец, я поди тогда не знала как это называется, пасхой, куличом, хлебом, мне непонятно было, но суть не в этом, темно уже, до церкви хоть и не далеко было, но страшно, я говорю, не пойду. А мать на своем. Ну что делать нечего, взяла кулич, да пошла. За ворота вышла, и так меня страх охватил. Стояла как вкопанная на одном месте минут десять, потом подумала, что в принципе пора обратно идти, по дороге в сенях из ведра водой пригоршней окатила кулич, типа батюшка окропил, и пошла в дом.
- Что и не заметил никто?
-Да какой там, только мама удивилась, мол батюшка воды не пожалел окропить, тряпь мокрая насквозь была.
- Перед матерью то покаялась?
-Да покаялась, покаялась...
- Ну, какой же это грех...
- Доживешь до седой головы, поймешь.
Наливаем, выпиваем.
- А ты что Олег себе недоливаешь?
-Да выпил уже сегодня, много не влезет.
- Наливай до краев, за любовь будем пить.
Выпили, да так, что у меня в голове помутнело, я упал и отключился.
- Эх, слабоват парень, ну да ладно.
- Эй, мне кажется, он не дышит, в скорую звоните…
Потом они 2 часа еще выясняли меж собой, что же случилось, почему я был бледный, по каким причинам я упал в обморок, ударился головой об пол и потерял сознание. Кто-то говорил, что у меня эпилепсия, кто-то, что я беременный, в общем, нашли тему для болтания языком. Да и после всей этой истории я как то до конца не мог их понять. С каждым днем они все больше напоминали овощей с неправильными программами в мозге. С ними легко было поговорить о материальных вещах, пообсуждать других людей, особенно их недостатки, но вот душу им раскрывать было опасно. Потому что сострадание через два дня могло перерасти в ненависть, и непонятно откуда взявшуюся злобу, и зависть. Прожил я там с год, а потом переехал, Устроился на приличную работу, и снял уже, наконец-то квартиру.
-Вы хорошо здесь будете жить, спокойно,
Сказала мне хозяйка новой квартиры и облизнула острие ножа языком.