Безнадёгин : Система. Глава 1.

Две тысячи шестой год, июль, восемь утра. Передо мной выкрашенная в белый цвет небольшая проходная. Позади родители. Через два метра начнется Система.
Я вхожу, падаю, срываюсь в этот новый мир, как падают со скользкого обрыва.
Разбитая асфальтовая дорога, несколько ребят по пути в грязных спортивных костюмах. Двухэтажка, венчающаяся куполом. Толстое доброе лицо проректора.
- Не беспокойтесь за него. У нас здесь строгий контроль. Ребят мало, половина на каникулах, а остальные такие же абитуриенты, ну и старая гвардия.- это отец Игорь говорит моей маме.- У нас есть компьютеры, и большая библиотека, так что ему будет, где учиться
- Знаете, компьютер у нас есть тоже. Но вот Интернет так и не подключили, поэтому работать он там не умеет
- Ничего, дело нехитрое, научим.
Родители уходят. Лена не звонит. Отец Игорь говорит идти переодеваться и дает первое послушание. Трапезная. Меня заводят на кухню большой столовой. Кормят остывшей кашей. Нина Павловна, кажется так зовут повариху, улыбается, разглядывает меня, спрашивает какие-то духовные мелочи и посылает почистить картошку.
Я выхожу во двор. Там стоят две ванны. В одной полугнилая, оставшаяся еще с того лета картошка, в другой вода. Я подсаживаюсь к трем ребятам, которые уже выполняют свое послушание. Знакомлюсь. Мне дают нож. Первая картофелина оказывается полностью сгнившей. Пальцы проваливаются в вонючую податливую внутренность. Я откидываю черную дрянь. Вторая- такая же. Я спрашиваю у Вити, белобрысого прыщавого пацана, абитуры, что прибыла на два дня раньше меня: « Ну как здесь?»
- Хуево- отвечает Витя.
Я узнаю что-то еще и проваливаюсь вслед за своими пальцами в черную обволакивающую гниль летнего понедельника. Беспощадное солнце надо мной, полыхает огнем, однажды испепелившем Содом и Гаморру, а очищенные картофелины ныряют в воду, однажды стершую с лица земли почти весь род человеческий. Страх подкатывавший с утра к самому горлу уходит, оставляя после себя тошнотворное послевкусие. Телефон не звонит. За пару сотен километров от Системы теплый ветер целует горячими пылинками ножки, которым суждено растоптать мое сердце. Начинается абитуриентская практика.

* * *
Как я оказался в семинарии? Что привело меня в эти стены? Не самый лучший и чистый из людей, я здесь, и буквально через пару часов окажусь в кафедральном соборе с огромным букетом цветов, которые будут предназначены архиерею, как подарок к престольному празднику. Я буду неловко мяться с ноги на ногу, а потом вынырну из алтаря, и несколько десятков прихожан во дворе храма будут наблюдать картину, как семнадцатилетний парень чуть не плача будет просить родителей забрать его из системы.
Странное, удушливое лето две тысячи шестого. Родители непреклонны- выбрал, теперь учись. Но я хочу выбирать ни раз и ни два. Я не хочу сгнивать заживо в болоте системы.
- Саша
- Витя, уже знакомы
- Андрей
- Дима
- Слава- отвечаю я и прихожу жить в новую комнату. Говорят в восьмой кельи испытывают людей. Присматривают за ними. У дежурного помощника семинарии есть свой человек среди абитуры и студентов, все его знают-это Игорь. Он тоже здесь. Высокий пятикурсник, сын какого-то блатного из этих вечных русских «Химволокно»
- Пьешь- спрашивает меня Саша, которого чуть позже мы прозовем Кретин, в силу его не способности мыслить и замечать опасность.
- Нет- отвечаю я. Игорь улыбается. Говорит, что неплохо было бы пройтись к озеру искупаться, я соглашаюсь и он уходит в свою келью переодеваться.
- А есть что бухнуть?- быстро отвечаю я, и вижу, как все в кельи одобрительно переглядываются. Позже я узнаю, что это вовсе не испытательная комната, это камера смертников. И я в ней. Как там у Летова «заранее обреченный на полный провал».

Семинария располагается в урочище. Вокруг овраги, лес, и тысячи костей под землей. Здесь расстреливали пленных, красноармейцев, евреев- в общем всех тех, кто не был угоден оккупационным властям, когда Курск заняли фашисты. Я ступаю по тропинке осторожно, вокруг множество улиток, которые легко хрустят под ногами, но потом на подошвах надолго остается липкий и мерзкий, блестящий на солнце след. Скользко.
- Чурок не любишь?- спрашивает Игорь
- Нет- честно отвечаю я. Может быть не очень опрометчиво, но зато чистая правда.
- Ахах, я тоже, мы все здесь их не любим- улыбается Игорь и начинает расспрашивать про то, как я жил дома. Мой разговор перескажут слово в слово. Поэтому в ход идут неинтересные истории про воскресную школу, экзамены, службы в деревнях и новые игры на компе. Не рассказанной остается настоящая жизнь, которая иногда отдает дрожью в пальцах, и удушливым чувством бездны.
Вчера с утра, когда я появился в системе руки мои тряслись. И вовсе не от волнения. В ночь перед этим единственное, что я делал-это безбожно пил. Пил со своими друзьями в одном из подвалов Рыльска. Там стоял небольшой стол, сделанный из бочки и грязной доски служившей столешницей, было несколько продавленных старых диванов, на которых позже завелись вши, была огромная картонка во всю стену исписанная «группой кино», «живым цоем», «реп-калом» и прочей чепухой. Последний тост, который я помню – «Ну, за попа».
«Попом» парни называли меня. Хотя, когда я пошел в систему, никто не удивился. Это было в моих планах лет с восьми. Я выпил последнюю рюмку и отправился на дискотеку в парк. Там среди непричесанного ржавого народа, среди девок в спортивных костюмах, среди ребят, которые с восьмого класса били себе самодельной машинкой наколки «КЛЕН», «СЛОН» и «один в четырех стенах» танцевала любовь всей моей жизни. Длинная прыщавая одноклассница с полными губами, черными волосами, неправильной осанкой и красивым правильным носом. Лена. Несколько недель я был с ней, ходил на пляж, обнимал на выпускном вечере, когда она плакала от обиды на своего парня. Лена. Через время это имя станет синонимом боли и страха. Зимой я выцарапаю его гвоздем на груди. Это увидят соседи по келье. Ничего не поможет.
- Привет
- Ты опять пьяный, Славик
- Мне уезжать завтра, Лен
- Это не повод пить
- Пойдем домой
- Мне нужно увидеться с Димой.
- Да хуй с ним- небрежно швыряю я и беру ее за руку. В полпервого ночи в городе отключают фонари. Странные традиции маленького Рыльска. Мы сидим на скамейке возле двухэтажки. На втором этаже горит окно. Это мама ждет Лену на кухне. Внутри меня что-то горит сильнее этих огней и синих, огромных звезд.
«Я тебя люблю, я все давно уже понял, хочешь я не поеду ни в какую систему, давай я поступлю с тобой на твой юридический, давай ты никуда не поедешь и я тоже не поеду никуда. Давай ждать ядерный взрыв, апокалипсис, черную смерть, лежа здесь в траве, возле этой убитой лавочки»- так говорю я в уме, глядя на волосы Лены. Ее голова лежит у меня на коленях, иногда я наклоняюсь, и целую неловко ее ушко, выглядывающее из волос. Ноги чувствую, как она улыбается
- Ты видела Чуприхину, это просто смешно, такое ощущение, что она моет голову в ведре. Ей надо уезжать из Рыльска, чтобы выйти замуж
- Почему
- Потому что у нас нет слепых- отвечаю я, и скалю зубы в черную ночь. Почему я говорю об этой бабе, если нужно говорить о совсем другом?
- Слав, мне нужно идти- говорит Лена и целует меня в щеку
Я чувствую в ее дыхании усталость и что-то очень неприятное. Я не обращаю внимания.
- Прощай- говоря я- Если хочешь поехали в Курск вместе?
- Во сколько ты едешь?
- В пять, через два часа
- Я не проснусь.
- Ну ладно, спишемся- бросаю я и ухожу домой освещая путь телефоном. Из динамиков трубы летят в ночь завывания Сплина.
«Я опять не сказал, я опять не сказал, а ведь мог, мог ведь засосать ее»- в слух выругиваюсь я, подхожу к дому. Небо, черное тупое небо, грозно и глупо начинает светлеть откуда-то с востока. Шлюха судьба задирает дешевую черную миниюбку
Я открываю глаза
- Ну ты будешь нырять, или зассал?!- несется откуда–то с низу
Я стою на дереве, метрах в пяти над землей, в моих руках тарзанка, подо мной мелкое грязное озеро. Ноги отрываются от ветки и я лечу, через пару секунд отпускаю руки, выкручиваю в воздухе что-то страшное и щучкой вхожу в воду, ледяная вода обжигает тело. Ударяюсь лицом об дно, резко выныриваю. Игорь смеется на весь пляж. Я понимаю, что сдам практику и буду зачислен. Теперь этот парень- один из моих друзей.