Илья ХУ4 : dog no god

Замок был продолжением скалы, в которую, в свою очередь упиралось море. На заднем дворе сразу же начинался лес. Дремучий, с туго пригнанными одно к одному деревьями. Настолько, что казалось бы ни птица, ни зверь не в силах протиснуться меж ними. Но волки там были — это точно. Да и сам я, перед тем как попался, дня три шёл, и еще день бежал, спасаясь от волков именно в этом лесу. Трудно вспоминается, вспышками, но всё было против меня, — ветви деревьев хлестали по лицу, их корни будто бы цепляли за голые ступни, оставляя мелкие рваные раны. И волки, да, чёртовы лесные людоеды, желали отведать моего вяленого мяса. Когда они уже почти загнали меня, я обо что-то ударился головой. Сознание рухнуло во тьму… А очнулся уже внутри каменного мешка, с еще десятком таких же, как и я сам, оборванцев. Тощих, лохматых, со всклоченными бородами и неземной тоской, светящейся из глаз даже ночью.

Зачем мы им были нужны совершенно не ясно. Работать нас не заставляли. Били иногда, видимо под настроение. Порой даже кормили какой-то несусветной дрянью. Поскольку, по сути, есть было нечего, мы играли в кости. На кровь. Проигравший резал запястье, сцеживал немного бурой жидкости в чашку, а выигравший выпивал. Разговаривали не часто. Но подолгу. Поэтому каждый знал всё друг о друге. Истории эти были однообразны и безинтересны, как бы скопированы одна с другой. Почти все мы были бродяги, подвязавшиеся служить на том или ином корабле, попавшие в бурю или шторм. И, наконец, оказавшиеся в этом проклятом, богом забытом месте.
Периодически кто-нибудь из нас умирал. Эти знали сразу. Приходили и забирали труп. Наверное, чтоб не сжирали. Кого-то забирали живьём. И ни один, кроме меня, не возвращался.
Не часто, но появлялись новые. Со старыми историями. Я перестал слушать. Тем не менее, свежая кровь казалась слаще на вкус. И только это, — последнее, что доставляло мне радость.

Три раза меня забирали из подвала во двор. Прибивали к кресту, на гвозди, по рукам и ногам. Как известного Спасителя из книги о боге. Когда я терял сознание и был готов сдохнуть, меня снимали. Вернее отдирали, и кидали в студеную морскую воду залива перед замком. С обрыва. Наверное ждали, что я как тот, из святой книги, пойду по воде...
Пол секунды полёта я чувствовал себя свободным. Разбивался об воду, в свою очередь сковывающую все мои дряблые высохшие члены жестким холодом, и шёл… ко дну.
Меня вылавливали, цепляя баграми за ветошь, в которую я был завернут, а последний раз вообще за щеку, и вытаскивали на сушу. Волоком затягивали назад в замок, и кидали в моё каменное жилище. К моим друзьям. И их крови.

После таких прогулок здесь, — дома, особенно сильно воняло дерьмом и гнилью. Но я любил возвращаться.


Сколько это продолжалось — не знаю. Год или два, а может все десять. Я жил, хотя братья по крови периодически покидали меня на совсем. Всегда и с нетерпением ждал новых. Однако они перестали радовать меня своими явлениями, новыми-старыми историями, и всё более сладким питьём.

Наконец я остался наедине с камнями.

Камни молчали. Не играли со мной в кости. Я стал иногда резать жилы и пить свою кровь. Потом просто грызть и пить её прямо из рук. Или ног. Хозяева совсем не приходили за мной. Наверное убедились, что я, как и остальные, не пойду по воде.
В одно утро, когда жиденькие лучики света снова проникли в мою обитель, вместе с ними пришла чёрная тоска. И стала грызть меня, на пару со мной же. Вскоре мы почти сожрали меня. Тогда я взял самый большой камень, — тот, что лежал в углу уже много-много лет, покрытый мхом и плесенью, и расколотил себе голову.


В рай меня не пустили, наверное потому, что я пил кровь все эти годы. Не только свою. А в ад не приняли, по неизвестным мне причинам.
Всё так же голодного, но бесплотного теперь, — от этого еще более голодного, вернули вниз. Ближе к последнему мерзкому обиталищу моему. Внутрь попасть я тоже не имею сил. Вою и ношусь вот, вокруг, гонимый ветром, что толкает волны, разбивающиеся об скалу, из которой вырос мой поганый замок…