евгений борзенков : про Ассоль эссе

В рот ябу.

В рот я – бу?

В рот я бу… лочку кладу.

Детская считалочка.



Дождитесь, когда стает снег, окуните лицо в прохладную листву, примите в клювик спелую вишенку – клянусь, вы почувствуете Ассоль. Там, на сплюснутом горизонте, смотрите, она улыбается, она машет рукой, затерявшись среди белоснежных парусов в красноречивых пятнах дефлорации, Ассоль играет в прятки с огнём, Ассоль балансирует на лезвии пиратского сажала, надрывается издали гортанным воплем кому-то невидимому: «А где сооооль?!...» Не будьте ханжой, вы должны поверить в её искренность, хотя бы немного поддайтесь, продолжайте играть, ведь ничего не стоит, ещё повсюду летний день, ягоды только-только наливаются соком, и чтобы до конца понять эту слегка не в себе девицу, положите же вы самую яркую вишенку за щеку, не бойтесь, смелее… Почувствовали? Ну, не лукавьте, если вы не покойник, вы не могли не ощутить горячую волну, прилившую к пещеристым вкусовым рецепторам, щемящее желание, сладострастный позыв раскусить, обрушить в себя её кисло-сладкий водопад, ничто так не напоминает бурление страсти, отвергнутую любовь, как попытка удержать во рту нетронутую вишенку… Ходить с ней целый день, изнывая от непонятного томления, мучить себя, казнить, пытаясь приручить к выдержке, к затянутой боли, к неоправданной страсти, ничто так не напоминает разбитое сердце, как цвет вишенки.



Возьмите, скажем, черешню, или там, картофель, сваренный «в мундирах». Не будем опускаться до банальных помидоров с огурцами. Тут же никакой тайны, всё настолько просто, что подташнивает и кружится голова, как от удара деревянной ложкой по лбу. Черешня – сладкая, картофель – круглый и растёт в земле, и никакие мысленные потуги и болезненное изощрённое словоблудие не изменят установленного порядка.



Но с вишней не так.

Здесь всё иначе.



Любовный конфликт заложен в ней изначально. Сладкое и кислое лежат на разных чашах весов и тянут каждое в свою сторону, как плюс и минус, обещая дары, их сила столь велика, что сводят с ума, мозг ваш превращается в кисель, беспомощно расплетает извилины, возникает диссонанс, вы не в состоянии понять, почему в венах перебродивший вишнёвый сок, почему Ассоль ласкает изнутри, но её не достать никогда, ни за что, вы будете страдать по Ассоль до конца своих дней, глядя, как донья Орландина по утрам вывешивает на балкон её белые смятые паруса со следами давленных вишен, и так каждый день, от зари до зари, под звуки погубившей вашу душу гитары; ты будешь мою вишенку? О, да, а ты? А ты, а ты…



Мог ли он предполагать, этот бессердечный поддонок А. Грин, чем его мыслеформа обернётся лично против вас, — ведь чтобы избежать удушливых спазмов искушения, вам придётся броситься в подземку, расталкивая пассажиров, забиться в дальний угол вагона метро, прикрыться газетой ( а всё это время во рту… ), и внезапно увидеть её – похожую на облысевшую, сморщенную Тину Тёрнер, бабу Ягу в вытертой джинсовой тройке, с запахом Ассоли. Верхом на дорожном бауле она подъедет, лавируя в толчее, и станет крикливо мутить воду, тыкать вам в грудь свёрнутым в трубочку глянцевым журналом, возмущённо потрясать им в воздухе, вращать подбородком с редкими скрученными волосками, дышать вам в лицо перегаром фиалок и чеснока, и призывать в свидетели к какому-то Иегове. А вы, стыдливо комкая газету, поверх беззубой старухи будете слышать Ассоль, вас будет возбуждать её запах цветущих лип, смешанный с солёным ветром, терпким потом молодого тела, вы закроете глаза, стараясь не упустить мельчайших оттенков букета, где кроме всего сандал и корица, молочная нежность нетронутой юности и ещё целый ряд непознанных, волнительных тайн. И чтобы сохранить остатки сознания от окончательных руин, остаётся одно – « Выдерни шнур. Выдави стекло» — не открывая глаз, вы выйдете в окно, и там, в гудящем тоннеле метро, рассеетесь на атомы, оседая на грубых шершавых стенах…





Ассоль – это почти всегда девчонка из дома напротив, из школьного альбома, кончиком языка вы каждую ночь исследуете её тайны, всё ещё детский пушок её пахучих впадин, запах волос, цвет глаз, её жаркий бессвязный лепет, прорывающийся сквозь воздушные ямы сна, в свои сети вы ловите её карамельное дыхание и это всё вишнёвый морок бродит у вас в голове, смотрите, вот уже вечер, вы наконец героически добрались до темноты с нетронутой вишенкой за щекой, она не тает, она, измочаленная, переполненная, ждёт, словно любимая женщина, жаждет ваших последних ласк и бурных содроганий, а вы всё тянете интригу, вы как матёрый любовник упрямо ползёте к пику оргазма, чтобы там, на вершине, застыв на мгновение в драматической позе, вонзить старые, но ещё крепкие зубы в красную, податливую, отзывчивую плоть и… — практически теряя почву под ногами, кончить вместе с вишенкой, кончить с чувством, что такое больше никогда не повторится, это чудо, не обращайте внимания на потоки обжигающих слёз, омывающих ваше поношенное небритое лицо, не стыдитесь рассеивать вокруг себя брызги вишнёвой крови, разгрызите косточку, съешьте сердце вишенки, съешьте до конца, как съедает дикарь печень врага, чтобы взять его силу, а от вишенки вы возьмёте только Ассоль, все её противоречия, её да и нет, холод и кипящий металл, женское кокетство, ветреность, рождение и смерть, её алую неразбавленную суть.