Atlas : Годовщина

Неделю стояло ненастье. Утром субботы облака еще висели клочьями, но свежий ветер относил их в сторону, небо расчищалось, светлело, наливаясь голубизной.
— Налаживается погода-то, — говорили цветочницы, расположившиеся у ограды кладбища. — Прям к Троице, как нарочно. Теперь и народу прибавится… Расторгуемся, дай-то Бог!
Было еще рано. На влажной зелени дрожали капли, срываясь от неосторожного движения, сбегали зябкими змейками за воротник. Марьяше все было нипочем. На каблуках, в обтягивающем кожаном наряде она семенила между заросших могилок, покачивая бедрами.
«Ишь, валькирия! — думал Исмаил, шагающий позади. — Прям хоть на холст Валеджио. Погоди, остановимся, налетят комары… Сладенькая, голенькая...»
Каждый раз, когда она оглядывалась он чувствовал, как внутри разливается порция холодного пламени, рождая тягучее щекочущее подрагивание.
— Здесь! — обернулась Марьяша у покосившейся оградки; с креста недобро щурился покойный. — Хочу сделать тебе… — она застенчиво улыбнулась, и встала коленями на носки исмаиловых туфель. — Сюрприз!
Он застонал от неожиданной боли: показалось, что ступни вот-вот превратятся в ласты моржа — восходящая звезда стриптиза диетой пренебрегала. Марьяша поняла неправильно, чарующе улыбнулась и ухватилась за пряжку ремня; скрипнула молния.
— Ися! — надула она капризно губки. — Ну, что ты стоишь!
Исмаил обреченно стянул штаны, комары плотоядно забренчали.
«Чертова годовщина!»
«Впрочем, нет, — поправил он себя, — неграмотный “чурка” помянул бы шайтана. Или иблиса. Чтобы не выйти из роли...» Он проводил взглядом ворону, которая нахально уселась напротив, и с ненавистью посмотрел вверх. Таким взглядом только вверх — вопрошая яростно и безнадежно.
«Господи, Аллах всемогущий, за что?!
Женщина, которая рождает во мне слабость, та, которую я мог бы назвать… Да я, даже юнцом никого так не называл! А она считает меня безмозглым похотливым ослом и приводит на могилу мужа… Как на смотрины! Пост сдал — пост принял...»
Исмаил вздрогнул от укуса.
«Тридцать лет разницы… А тут еще и комары!»
Снизу, куда он старался не смотреть, донесся сочный шлепок. Еще один.
Исмаил воровато огляделся.
«Вставлю назло золотые зубы, — подумал он. — Тоже мне, нашла игрушку! Я взрослый человек, ученый, мне через десять лет...»
— О-о! — вырвалось у него.
«Десять тысяч… иблисов голосом Боярского! Сдохну от инфаркта со спущенными штанами на христианском кладбище! Имам будет хохотать...» — пальцы ног он уже не чувствовал.
— А почему ты не хочешь сказать, — заговорила внезапно Марьяша, — где работаешь?
Исмаил посмотрел на нее поверх мохнатого живота.
— Боишься, буду ходить? — она плотоядно облизнулась. — Стесняешься меня?!
«Нет, это невозможно!»
— Послушай, — начал он.
— Я извиняюсь, — серый, обтрепанный мужичок в жилетке с надписью «Северное», вышел из кустов. — Могилку поправить… — он осекся.
Морщинистое, спитое лицо сморщилось под козырьком выцветшей бейсболки.
— Годовщина у нас… — шепотом сказал Исмаил, разведя стеснительно руки.
— Ах ты, сука нерусская! — закричал серый.
Он неожиданно сорвался с места и побежал, топоча, к центральной аллее:
— Эй! Люди! Сюда...
— Кто это? — поднялась Марьяша, утирая платочком губы.
— Могильщик.
— Хорошо тут! — восхитилась она. — Ходят, присматривают. У нас на Южном никого не найдешь!
— На Южном...
Застегивая торопливо штаны, Исмаил перегнулся и подслеповато посмотрел на крест. «Не надевать же очки при ней!»
— Дурачок! — кокетливо сказала Марьяша. — Это наша годовщина! Я хотела, чтобы ты запомнил. А теперь побежали, а то поймают! Мне еще на работу...
Ворона в ветвях каркнула разочарованно, вспорхнула хлопотливо. Поднялась над зеленым клином кладбищенских берез, где люди встречались, прощались навек, и радовались мимолетно жизни. Впрочем, как и всегда… Дай-то Бог!