Игорь Домнин : Назначение ночи

Ночь для сна! Не для любви, не как итог всех дневных переживаний, волнений, фантазий которые по тем или иным причинам не удалось реализовать. Нет! Просто для сна! Не так давно я стал мириться с этим утверждением и покорно принимать его, как чью-то высшую волю…Холодно. Огромное ложе. Мы лежим рядом. Окутаны полумрачным молчанием мартовской ночи. Она только что пришла и лягла подле. Я укрываю ее тонкой батистовой простыней тигрового окраса. Она молчит. Я слушаю тишину, уже начинющую давить, пугать своей безисходностью безрадостностью и безнадежностью. Я прижимаюсь к ней так близко, что невольно ощущаю тепло и гладкость ее кожи своей. Я обнимаю ее. Возбуждаюсь. Уже не в силах бороться с этой мнимой близостью, заставляющей трепетно дрожать все тело, бешенно биться сердце в предвкушении сладкой неги слияния, но все-же продолжаю лежать рядом в тягостном бездействии. Начинаю целовать ее оголенные плечи, пьянея от того волнующего аромата, что исходит от белого безупречно сложенного тела, и в нем, в этом аромате безошибочно угадывается запах дикого дрока, снадобья от которого пьянеешь в предвкушении ласк, чувствуя, как сердце начинает замирать в сладком ожидании соития. Я продолжаю целовать шею, внимая запах лаванды, ей пахнут ее волосы, нет даже не целовать, а легко касаться ее гладкости кончиком языка.В нетерпении я раскрываю ее, с силой сбрасывая тигровый окрас. Любуюсь изящным бельем, очередным подарком к какой-то там дате нашего знакомтсва. Я готов, точнее сил нет более внимать всю эту округлость, выпуклость, красоту, безупречность и гладкость. Что и говорить полуодетая женщина плод фантазий, повод фантазий, предмет фантазий. Игрушка для возбужденного, воображения, прелюдия воображения. Не желая быть и дальше хранителем ее сна, припадаю к ней, лежащей почти неподвижно. Жребий брошен. В такие минуты, нет ни минуты- мгновения кажется будто весь мир проносится перед тобой, и я уже не принадлежащий сам себе в беспамятстве целую эту манящую округлость. Моя рука между гладких ног пытается ощупывать эту неотразимую выпуклость сквозь трусики. Но услышав ее отрешенно сонное:
-Прости, ужасно устала. Готов розрыдаться от негодования. О нет, нет, нет и нет! В такие мгновения я готов проклять все: себя, ее, весь мир виновен он в этом или нет мне все равно. После нескольких несмелых попыток восстановить равновесие, возобновить былую гармонию, откидываюсь, пытаясь успокоиться. Нервничаю. Разве ночь только для сна? Да и какой после этого сон? Не спится! Но что остается мне как не вспоминать? Чтобы хоть как-то успокоившись заснуть, забыться и ждать наступления следующей ночи, ждать с надеждой, нетерпением, ждать с волнующим вожделением нереализованного счастья. И тогда я начинаю вспоминать, вспоминать, как было раньше, вспоминать то волнующее время начала наших встреч, нашей любви, близости, я сильней обнимаю ее за низ живота, крепко прижимая к себе, рука проникает в ее трусики, перебирая пальцами жестковатые короткие волоски. Но нет, я не пытаюсь вернуть уже утраченное на сегодня, рука словно замирает, не идет дальше. Я начинаю вспоминать волнующее и трепетное время кокетливых и даже в чем-то похотливых взглядов, нескрываемого огня нетерпения, желания, первых поцелуев. И в воспоминаниях своих я вижу, нашу первую встречу, вспоминаю так будто это было вчера, нет даже не вчера а всего лишь миг назад, было здесь, рядом. Кажется это было в конце мая, в то прекрасное время ожидания любви. Я заметил ее сразу, эту влекущую и волнующую округлость колен, стройность ног, плотно обтянутых черным нейлоном, юбку короткую настолько, что когда сидела напротив мог до умопомрачения любоваться трусиками, помнится она предпочитала пастельные тона, теперь я дарю ей черные. Но главное икры-сильные, поджарые, правильно округленные будто будто созданные для любовних ласк, утех, по ним как по своеобразному катализатору безоштибочно можно судить о темпераменте наверное каждой женщины. Я смотрел на нее и фантазировал, напрочь забывая о работе. Благо ее служебное положение позволяло нам видеться на всем протяжении рабочего дня. Надо признаться я потерял покой и находился в сладком плену одолевающих меня эротических фантазий. Где плодом и предметом была естественно она. Вспоминаю наши поцелуи, первый поцелуй: она была неопытна и это напоминало мне жевание жвачки, я же предпочитал французские и ждал от ее трепетных и нетерпеливых больше нежности. Кажется сейчас я определенно как никогда помню момент нашей первой близости, мне видится каждая деталь, то в чем была одета, ее запах, неповторимый оргазм. О, тот день я помню абсолютно, до самых мельчайших подробностей Это было время начала лета, и к тому времени мое увлечение ей уже достигло своего определенного пика. Я сгорал от от нетерпения близости и мучавших меня эротических фантазий, иногда доведенный ими до отчаяния я даже маструбировал! Неужели опять онанизм?! И хоть с момента наших нетерпимых поцелуев прошло уже достаточно времени полная близость в силу многих причин пока оставалась для меня изматывающей воображение мечтой. В тот день, с утра я не мог не о чем думать кроме нее, и понимал что так продолжаться больше не может. В мыслях я был решителен и настойчив. Казалось я видел ее перед собой, любуясь каждой деталью, подмеченной мною ранее, а уже воспаленная фантазия развивала ее, делая изысканней, завершенней. Работа не шла. Разработка блока регулировки схемы управления, порученная мне главным конструктором еще неделю назад стояла на месте. Перед глазами лишь ее трусики. И тут вдруг тысячи иголок одновременно вонзились в меня, дыхание сперло, сердце забилось вдвое быстрее. О как она пыталась привлечь мое внимание: такая-же короткая юбка, будто невзначай уроненный на пол маркер делает свое дело. Она первая наклоняется, чтобы поднять его, смотрит на меня, будто спрашивая: «Ну как?». Садится напротив, не торопясь перекидывая ногу на ногу, так чтобы дать возможность хоть кратковременно наверное самую волнующую деталь женского туалета. О эти волнующие четко огибающие округлости полукруги трусиков, что едва угадываются под соблазнительно короткой юбкой. Глядя на нее понимаю: бесконечно долго можно смотреть не только на огонь и воду, но и на женщину, точнее на фрагменты ее тела, лично я на ноги, только сейчас осознаю всю безошибочность и точность этого суждения. Помню огонь в ее глазах, о когда будто невзначай сказал, что хочу сегодня задержаться подольше. Мы остаемся одни. Она делает вид, что просто загружена роботой, беспорядочно просматривая файлы уже давно отлаженных инструкций. Я волнуюсь. Говорим о пустяках. Но все-же еще что-то удерживает нас от того, чтобы едва сбросив одежду заняться любовью. Беру инициативу на себя. Бездействовать, глядя на переборы прекрасных ножек, на трусики, продемострированные мне на столько, что без труда могу назвать не только их цвет, но и рассмотреть кружевной орнамент на них. От волнения и предвкушения желанного соития ладони стали влажными и холодными. Сердце отстукивает бешенные дроби. Подхожу ближе, плохо изображая должную уверенность. Обнимаю ее, ощущая аромат духов. Наклоняюсь ближе и в сладком полузабытье нахожу ее губы своими. Мы задыхаемся в поцелуе таком нежном и страстном, что кажется уже начинет мучать нас своей бесконечностью. Она поднимается с кресла, ее многообещающее: «Сейчас» только роззадоривает меня. Она поднимает юбочку, скатывет вниз трусики, поворачиваясь ко мне задом опирается на стол. Дальше нет нечего, точнее память напрочь спрятала, отбросила наше бешенные лобзания, но до сих пор, осталось сладкое забытье, невероятное наслаждение. Прося, умоляя продлить эту вспышку, молнию, тону в короткой сладкой мгновенной и одновременно бесконечной истоме, в бешенстве припав к ее ягодицам прижимаюсь к ним, уже кажется не слыша ее стонов, криков, всхлипов, слившихся для меня теперь в единый самый сладкий желанный звук. Но тут мои воспоминания внезапно обрываются и в предрасветных сумерках я чувствую несмелые прикосновения ее губ к моим. Но я не спешу отвечать, продолжая плохо имитировать сон, не отвечаю даже на эти более смелые и откровенные ласки, я просто продолжаю вспоминать.