Шева : Фредегонда и Псих

Он не был готов к этому.
Умом – да, подспудно понимал, что когда-нибудь это произойдет.
Но всегда отгонял эту мысль, а вернее – загонял ее в самые дальние закутки памяти, да еще и приговаривал – чур, чур на тебя!
Пусть — но когда-нибудь.
Потом.
Не в обозримом будущем.
И, конечно, не вот так.
Сначала он даже ничего не понял. Ну, занято да и занято.
Когда прошло минут двадцать, начал злиться. Послал эсэмэску.
Одну, вторую, третью.
В ответ — ничего. Хотя обычно на эсэмэски она всегда отвечала быстро.
Через пару часов он понял, что это не телефон занят.
Она просто не хочет с ним говорить.
Глупо. Нелепо. Необъяснимо. Но факт.
Он еще не осознал, что произошло страшное. То, чего он все время боялся.
Как слабоумный, начал звонить и посылать эсэмэски каждые пять минут.
Бесполезно. Звонки сбрасывались, эсэмэски оставались без ответа.
Вечером он напился первый раз. Текст его пьяных эсэсмэсок варьировался в диапазоне от «Что случилось?! Ответь!» до «Тогда — нахуй».
Бесполезно.
Это было с ее стороны бессердечно и безжалостно. Как в детстве во дворе говорили — нечестно.
Четыре года вместе.
И будто по мановению волшебной палочки какой-то злой феи его девочка, такая нежная, добрая, родная превратилась в Снежную королеву.

Первую неделю пил просто. Пока в конце недели не получил эсэмэску.

«Нам нет смысла больше видеться».

Вторую неделю, когда понял, что на его звонки отвечать она не намерена, начал пить по-черному.
Пошел по проституткам.
С удивлением понял, пока мозги окончательно не «поехали» и мог соображать, что секс ни на йоту не уменьшает боль.
Что как бы он не вертел на известном предмете этих девиц, никакого облегчения ровным счетом это не приносит.
Единственный ощутимый результат – скорость таяния денег.
Которые уподобились пиву без водки…

.Очнувшись как-то в чужой квартире на кровати между двумя шлюхами, и будто со стороны услышав свой же пьяный рассказ о своей беде, вдруг понял — это пиздец.
Пора завязывать.
Ибо в этом туннеле света впереди нет.
В памяти почему-то всплыл так поразивший его в юности рассказ Стефана Цвейга «Амок». И он понял, что в этом горячечном, бредовом состоянии конец может быть только таким. Камнем — в воду.

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Срочно надо было выехать в командировку. В Москву.
В пятницу, с трудом пересиливая свой же организм, в рот уже не взял ни капли.
Но понял, что сам не выберется. Вызвонил людей.
Субботу и воскресенье пролежал под капельницами.
Ехать надо было в понедельник вечером. Ушел с работы в обед.
В голове непрерывно будто молоточками клавесина стучало — бросила — бросила — бросила…
Дома на журнальном столике вдруг увидел DVD с последним, предсмертным фильмом Балабанова – «Я тоже хочу».
По его просьбе записал ему Игорек, приятель. Сказал, правда, при этом, — Такая чушь! Не ожидал от Балабанова.
До поезда еще было время. Решил посмотреть фильм, чтобы хоть как-то отвлечься от своих тяжких дум.
Может потому, что он был в таком «разобранном» состоянии, может, потому-что Балабанов, фильм потряс. Показалось, будто он эти две недели тоже ехал в джипе, прихлебывая «из горла» водку, и мечтая о чуде.
До глубины души тронули слова музыканта в церкви.
Когда тот ставит свечку и говорит – Боже, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не могу изменить…Пусть будет воля твоя, а не моя.
Зачем-то даже повторил вслух — …принять то, что я не могу изменить.

…С делами в командировке справился в первый день. Во второй день до поезда решил просто погулять, развеяться.
С утра пошел в храм Христа Спасителя. Будто что-то или кто-то толкал его поставить свечку.
Попросить. А вдруг?
А оказалось – пришел рано. Закрыто еще. Пришлось возвращаться несолоно.
Надо было себя куда-то девать, и, будучи на Волхонке, решил зайти в Пушкинский музей изобразительных искусств. В тот корпус, где западноевропейское искусство.
Поднимался по лестнице как слепой, не замечая ничего вокруг.
В голове, как птица в клетке, билась одна мысль – Почему?! За что? Неужели из-за того, что в последний раз, когда они разговаривали, он бросил в сердцах — Если тебе похуй, то, может — нуегонахуй?
На душе было так паскудно, что хотелось выть. Как зверю, попавшему в капкан.
Всплыло страшное воспоминание из детства, когда на твоих глазах убивают кутенка или котенка. А ты стоишь, зацепенелый, и подошвы сандалий будто прилипли к асфальту.

В музее ему понравилось.
Тихо. Спокойно. Красиво.
Атмосфера умиротворяющая. Призывающая не бежать, а остановиться.
Опять же — картины.
Знакомые по репродукциям, телевизору. Матисс, Ван-Гог, Гоген, Утрилло, Рубенс. Не будучи знатоком, подолгу останавливался, вглядывался, рассматривал.
С удивлением обнаружил, что живопись «великих» не трогает его. Как когда-то давно метко выразился герой Янковского – «не греет».
Но в одном из залов взгляд неожиданно зацепился за одну картину.
Даже сердце застучало по-другому. Встревожено.
Его внимание привлекло лицо молодой красавицы в центре картины.
Удивительным образом выражением её лица художник сумел передать целую гамму чувств.
Презрение, самодовольство, осознание победы, любование поверженным врагом, смакование его унижения и вот-вот грядущей кончины.
А если одним словом – удовлетворение.
I Can‘t Get No Satisfaction — я не получаю удовлетворения, в свое время пели Ролинги.
Здесь же глубочайшее удовлетворение ситуацией просто выпирало из красавицы.
- А ведь это — мой случай, – с неподдельным удивлением, горечью и мистическим ужасом подумал он.
Подошел ближе, прочел текст на табличке под картиной.

Лоуренс Альма-Тадема.
«Фредегонда у одра епископа Протекстатус». 1864 год. Дерево, масло.
Сюжет картины «Фредегонда у одра епископа Протекстатус», посвященный королеве Фредегонде, супруге короля Хильперика, почерпнут автором из «Истории франков» Григория Турского и «Повести о Меровингах» Огюстена Тьерри.
Согласно легенде, Фредегонда — бывшая служанка при дворе Хильперика, сумевшая сначала стать фавориткой, а после гибели королевы Галесвинты и супругой короля. С именем Фредегонды связано множество кровавых событий, происходивших в государстве Меровингов во второй половине шестого века.
В частности, после смерти Хильперика по ее приказанию был убит Протекстатус, занявший место епископа Руана против воли королевы.

Сделал два шага назад. Еще раз пристально вгляделся в лицо Фредегонды.
И негромко произнес вслух – Сука…Дрянь…Ты же убиваешь меня.
Кого он имел в виду, было непонятно.
То ли Фредегонду, то ли…
Глуховатая бабуля — смотритель зала посмотрела на посетителя удивленно, но с уважением – вроде не мальчик, взрослый уже мужчина, а как эмоционально переживает.
Вот она – сила искусства!
Но умудренная житейским опытом, затем передумала – А может, просто псих.

Уже перед тем, как ехать на вокзал, зашел в книжный на Тверской. Который возле памятника Долгорукому, напротив мэрии.
Опять же – чтобы как-то отвлечься, не думать о ней.
Покупать ничего не собирался, но внимание привлекла лежащая на раскладке стопка запечатанных в целлофан книг. На обложке был изображен хлопец, своим одиночеством и неприкаянностью показавшийся таким же несчастным, как и он.
На обложке прочел – Брет Истон Эллис, «Американский психопат».
С горечью подумал – И я, наверное…Разве что не американский.
Взял книгу и пошел к кассе.

А свечку таки поставил.
В храме «Большое вознесение». Что на Большой Никитской. Где в тысяча восемьсот тридцать первом Сергеевич венчался со своей Натальей.
Тоже — вон как вышло…

Он еще не знал, что впереди будет много долгих дней и бессонных ночей, пока…
Пока все не вернется на круги своя…
И они опять встретятся.
Еще в этой жизни…

Боже, дай мне разум…
Пусть будет воля твоя, а не моя.