Владимир Павлов : По дорогам Реальности (III)

У крыльца стоял знакомый черный седан. Катя выбежала навстречу и крепко-крепко меня обняла. Потом, когда мы ехали, она рассказала, что мужчины, которые меня освободили, были из Иерархии.

Впервые я увидел других Достигших. Индус в тонкой розовой рубашке и белых брюках спросил почти без акцента, что у меня болит. Он дал Кате желтую коробочку с каким-то лекарством и сказал рецепт. Второй, высокий, с длинными волосами и бородой, походил на священника. Они тут же уехали на своих машинах.

После рассасывания леденца из этой коробочки мне полегчало.

Катя привезла меня домой и трогательно ухаживала. Я лежал на кровати и пил загадочные микстуры, от которых мне сразу становилось легче. К концу дня мой желудок потребовал обильного ужина. Вот так я выздоровел. Казалось, за этот день прошли месяцы. Все так изменилось! Катя подолгу смотрела на меня, и ее глаза были как две свечи, только вместо воска текли слезы. Она говорила:
– Я так боялась тебя потерять… Как я боялась!
И опять смотрела.

Вечером я уже уверенно стоял на ногах. Конечно, надо было еще поднабрать вес и придти в форму, но меня это абсолютно не волновало. Мы вышли прогуляться.

Когда луна раскаленным краем коснулась дерева, ее золотой свет прошел электричеством по нашим венам. Мы стали, как блаженные. Дом плевался пустотой из окон. Катя показала рукой на крышу и произнесла:
– Хочешь, пойдем сейчас по этой крыше с закрытыми глазами?
– Но ведь мы разобьемся?
– А, может, мы полетим, откуда ты знаешь?
– Я предлагаю просто идти. Не по крышам, забыв про карты. Город кончиться, но мы все равно пойдем дальше. Забудем, что мы важные люди. Что у нас привилегии. Станем, как странники. Пока не поздно…
– Ты такой красивый… Я не могу налюбоваться. Почему ты не хочешь меня обнять?
– Я хочу, чтобы ты была со мной всегда. Но вот сейчас… я вижу, что мы расстанемся. Я этого очень боюсь… Просто мне сейчас ясно-ясно это увиделось.
– Ты этого хочешь...
– Нет, что ты… Хотя, возможно, это Синий Свет насылает ложные видения. Он бы так хотел, чтобы мы расстались!
– Конечно! Ты, наверное, хочешь моей смерти, раз такое говоришь...
– Даже мысли такие выброси! Прости, милая, что поддался наваждению.
– Я не могу от тебя оторваться… Я тебя всю жизнь ждала. Ты ведь не исчезнешь? Мы ведь уйдем завтра?
– Мы уже ушли. На месте лишь наши тени. Прошлое – только тень будущего. Мы пойдем туда. А наши тени останутся и будут выполнять свой долг.
– Мне страшно! Обними меня!

Катя плакала у меня на груди, изливая потоки одиночества. Потом висла на моей шее, словно проверяя, крепка ли опора и не исчезнет ли она. Потом каждое утро просила обнять ее покрепче, наверное, боясь, что я сон и не существую.

А город строил, рожал, хоронил, показывал клыки. Унылые супермаркеты, наполненные ненужными предметами, всасывали и вышвыривали людей. В каждом магазине сидело невидимое существо, подключавшееся к мозгу посетителей и внушавшее им необходимость бесполезных покупок. С фонарей планировали похожие на стрекоз Сплетницы, приклеивающиеся по утрам к прохожим и наполнявшие их обидами и завистью, побуждая плести интриги против коллег, строить козни подчиненным, лгать начальству. Вечером в людей вгрызались осоподобные Язвы, впрыскивавшие в мозг яд ненависти и раздоров. В чиновничьих кабинетах расселись Драконы, устроившись прямо на головах власть имущих и заразив их своей тираничностью. В клиниках титанические Акулы летали по коридорам и кабинетам, ожидая ужаса и боли. Университеты заняли Крысы, проникавшие в ум преподавателей и терзавшие студентов. Разные монстры таились в канализации, крались по изнанки вентиляционных труб, выползали из мусоропроводов. И только Система выдворяла их в то небытие, откуда они явились.

Поначалу наши отношения были идеальными. Все казалось сказкой. Но потом, после нескольких моих вспышек, когда я потерял контроль и наговорил не того, я стал замечать, что Катя переменилась. Мои попытки понять, что же происходит и почему она делает из мухи слона, встречались подобными репликами:

– Я даже мухи не вижу. Вечно ты накручиваешь.

Или:

– Ты совсем не понял, что я хотела тебе сказать. Мда, я не мастер слова, раз ты начинаешь это мусолить.

Однажды мы поговорили про ухаживания. Катя спросила, как бы я описал кому-нибудь, допустим, другу, как я за ней ухаживаю. Я задал встречный вопрос, считает ли она подарки, разные знаки внимания ухаживаниями.
– Подобные ухаживания и проявления заботы были в моей жизни. Но я всегда считала это ухаживаниями дружбы. Ухаживания принца, в моем представлении, немного в другой стороне. И можно сказать, что их вроде и не было в моей жизни. Но дружба для меня важнее и ценнее сказочных фантазий.
– Ты, наверное, раскаиваешься, что называла меня принцем?
– Я называла тебя принцем, потому что ты ухаживал, как принц, или вел себя, как принц. Я не раскаиваюсь. Просто я чувствовала, я ждала, что принц вот-вот проявит себя во всей своей красе…

Во многом мы были похожи. Я и Катя. Он и она.

Любовь жгла его дождями хмурого лета. Затягивала петлей проводов. Пронзала уютом чьих-то окон. Поила горькой микстурой фонарного света. Набивала рот сырой древесиной парков. Хлестала равнодушными взглядами.

Любовь кружила ее хороводом бабочек. Сдувала пыльцой цветка. Обманывала обещаниями ветра. Обескураживала непрошенными облаками. Кусала злыми москитами. Била по голове дверными косяками.

Он и она сошлись в диком танце, где трение высекало лед.

Прогулка не предвещала ничего плохого. Деревья цеплялись за низкие облака. Окна тревожно вспыхивали и погасали. Машины в своем тихом кошачьем движении затаили хищный прыжок. Мы шли по улице и разговаривали о предстоящей поездке на природу. Я предложил изменить маршрут и заехать на дачу.
– Что-то не то настроение.
– Киса, ты отказываешься от поездки?
– Я от варианта отказалась. Почему ты все переворачиваешь? Ты меня не понял.
– Ну, вот, опять не понял. Маленькие киски умеют превращать мелочи в катастрофы.
– Нет катастрофы. Ты сам себя до инфаркта доводишь, истеричка.
– Ну, я же просто предложил вариант. Я не навязывал. Что тут плохого? Ну, я же хороший, меня шлепать по попке не надо!
– В нашем случае это отталкивает. Раз уж договорились, что будет то или иное мероприятие, надо направлять мысли на реализацию этих вариантов, а не придумывать новые. Ладно, мне уже все равно. Просто грустно стало.
– Киса, ну, мы же договорились… Ну, вот. Как всегда все срывается… Имеет ли смысл о чем-то договариваться?

Мы сели на лавочку в незнакомом дворе. Дом, казавшийся синим в сумерках, сверлил нас десятками желтых глаз. Где-то играли дети, абсолютно невидимые. Я проделал пару трюков на турниках, пытаясь привлечь внимание Кати. Она сидела, не поднимая головы. Я старался говорить без всякого раздражения:
– Поднял настроение?
– Поднял настроение, миллион раз повторив: договорились – договариваться.
– Ну, прости меня. Сегодня не то нашло. Я не должен впадать в мелочность. Это была слабость.
– Ты первый мужик, с которым я общаюсь, который в подобных ситуациях начинает все мусолить, припоминать мои слова, изматывать мне нервы, говорить про договоры и прочее. Это бабские черты.

После очередного такого разговора Катя сказала, что все кончено. Я в ужасе умолял ее не торопиться и подумать. Мы договорились, что она дает мне еще один шанс. «Безупречность» – вот что должно было стать моим девизом. Целую неделю я старался во всем быть идеальным. Мне удалось даже мысленно не выходить из себя при любых обстоятельствах. Но, как это всегда бывает, за таким искусственным подъемом последовало стремительное падение. Все началось с утра. Мне еще предстояла одна работа: надо было внушить одному ученому идею, которая должна была привести к революционным открытиям в биологии. Катя сказала, что вечером мы едем в Собрание: так называлось место, где Достигшие со всего города по каким-либо причинам проводили встречу. Совершенно механически я задал глупый вопрос:
– А Собрание в городе находится?
– Съешь шоколадку – голова заработает.
Катя ответила в своей изменившейся, грубоватой манере. Раньше она говорила со мной совсем не так. Эти изменения стали происходить уже давно, но в этот раз самолюбие взяло верх.
– Мне, пожалуй, все равно, где оно находится. Я просто хочу прогуляться туда пешочком. Один.
– Мда.
– А, может быть, плюнем на Собрание. Пообщаемся с ними мысленно, а сами посидим в каком-нибудь злачном месте. Ты хоть раз видела голых танцовщиц?

Я чувствовал, что срываюсь в пропасть, и что от «безупречности» не осталось и следа. Но остановиться перед соблазном разрушить вмиг то, что так долго и с таким трудом строилось, уже не мог.
– Ты заболел?
– Мне больно.
– Бывает.
– Я думал, что мы все начали заново.
– Робот-робот.
– Мне неприятна эта твоя новая презрительно-едкая манера говорить со мной. Я стараюсь ее не замечать, но иногда мне очень больно.
– Презрительно-едкая манера говорить с тобой? Поверь, ты заблуждаешься.
– Ты сильно изменилась ко мне.
– Опять ты что-то выдумываешь. «Манера», «неприятна», «боль», «я думал», «заново», «стараюсь не замечать» – ай-ай-ай! У меня волшебство в душе, а ты...
– Вспомни, как все начиналось...
– Глубокий вдох. Выдох...
– Ты ведь почти сделала из меня принца. Ты так верила в меня, что пробудила во мне невероятные духовные силы. Где же сейчас твоя вера? Тебе немного не хватило, чтобы довести процесс до конца…
– Чем больше ты манипулируешь своими формулировками, тем ты дальше.
– Каким образом я манипулирую?
– Если из последнего примера: ты якобы внушаешь человеку, что он сдался, и обвиняешь в том, что он не доделал свою работу до конца.
– А если я поеду в твой поселок, чтобы посмотреть на те места, где ты родилась и выросла?
– Ты знаешь мое мнение.
– Нет, не знаю.
– Мне эта идея не нравится.
– Почему? Пройдемся с тобой, проведешь для меня экскурсию.
– Странно, что ты не понимаешь, почему я против. Со мной пройтись – нет. Уж если вдруг приедешь, не удивляйся, что после я перестану с тобой общаться. Поверь, я бы очень хотела провести экскурсию в моем селе для моего Принца.
– Ну, так проведи.
– Мда, как туго у тебя работает голова.
– Ты, видать, бесповоротно решила, что я не твой принц. И никогда до него не дозрею.
– Я так не решала. Но, я гляжу, ты решил, что дозрел. Нет, не дозрел.
– А когда-нибудь дозрею?
– Я не знаю...
– Наверное, путь еще долог. Фанфары успеют заржаветь… Белый конь состарится.
– Да ты еще в земле лежишь. Семечко.

Катя собралась уходить. Но мне нужно было как-то завершить разговор.
– Теперь хочу прогуляться одна.
– А с тобой можно?
– Ты же занят. Это во-первых. А во-вторых, я же сказала, что хочу одна прогуляться.
– Нам по пути. Я недолго с тобой пройдусь.
– Блин, ты работаешь, я гуляю. Ты почему такой назойливый? Работай спокойно, а там посмотрим.
– Ну, вот… Ты даже не хочешь побыть со мной еще немного...
– Что не так? Я впервые за долгое время могу так чудесно провести время наедине с собой, а ты без конца жужжишь, чем-то опять недоволен.
– Да… Помню, как мы гуляли часами… Давно ли это было?
– Угомонись.
– Ладно, займусь своей работой.
– «Спасибо», что не разделил моего волшебного настроения и опять поставил свою заезженную пластинку.

Вечером Катя заехала за мной. Я старался что-нибудь придумать, чтобы развеять неприятное впечатление утра. Но в голове было пусто. А она молчала.
Я заметил, что мы следовали за двумя машинами. Постепенно к нашей колонне присоединились еще шесть.

Мы приехали в тот самый двор, где я часто гулял и где меня чуть не настигли преследователи. Четыре длинных дома – три десятиэтажных и один пятиэтажный, развернутые парадными к стадиону и детским площадкам, образовывали огромный квадрат. Между ними имелись проезды. Машины припарковали возле десятиэтажки, примыкавшей обратной стороной к забору базы. Я узнал Софью Семеновну, Марину, Даниила и Владимира, которых видел до этого только внутренним взором, – в реальности они были точно такие же, а также Индуса и Священника. Мы очень тепло поздоровались. Остальных я видел впервые. Двое близнецов, лет сорока пяти, сухого, крепкого телосложения, с немного заостренными носами, яркими синими глазами и золотистыми, вьющимися до плеч волосами, без перерыва разговаривали с пожилой женщиной в темных очках и в шляпе. Одетые в белые брюки и пятнистые широкие рубахи, они были чем-то похожи на американских миссионеров. Их собеседница, сухенькая и очень живая, в бардовом платье, говорила очень быстро, часто одновременно с ними, но, должно быть, они друг друга прекрасно слышали.
Высокий плотный мужчина в черной рубашке и серых брюках, сутулился и смотрел себе под ноги. Он в основном молчал. Бросая короткие ответы, не смотрел на собеседника. В его лице было что-то от лиса и от филина. Я сразу почему-то понял, что это Старший. Ему что-то рассказывала молодая женщина татарской внешности, которую он привез на своей машине. Худенькая, фигуристая, она выглядела очень спортивной. Обтягивающие черные брюки и прилегающая к телу белая блузка выгодно подчеркивали линии тела. Все движения были порывисты и в то же время грациозны. От нее исходили волны энергии. Говорила она очень быстро и импульсивно.
Пятнадцатилетняя девочка производила двойственное впечатление. Тоненькая, с пухлыми щеками и кудрявыми темными волосами, немного угловатая, она производила впечатление подростка. Глаза – внимательные, слишком серьезные – казались «пересаженными» от взрослой женщины.

Здание зрительно разделялось на три части, выдаваясь вперед тремя вертикальным плоскостями шириной в два окна. С обеих сторон к этим вертикалям лепились разноцветные лоджии с верха до середины, с середины до второго этажа они крепились на самих плоскостях, а два нижних этажа опять располагались по бокам.

Рядом с этими людьми я испытывал чувство необыкновенной торжественности и важности всего происходящего. Когда все зашли во вторую парадную, мне показалось, будто я вернулся в детство. Стены словно хранили мое прошлое. Наверное, сидящие во дворе мамаши и старушки думали, что приехали гости на чей-то юбилей. Они и не догадывались, кого им довелось увидеть.

Владимир открыл дверь в подсобку на первом этаже. Она маскировала очень вместительный лифт. Все четырнадцать человек прекрасно поместились. Лифт спускался около минуты. Мы оказались в большом помещении. Оно имело форму вытянутого восьмиугольника. Нижняя половина стен была обита черным деревом, а верхняя – серым материалом, похожим на пластик. Пол покрывала серая плитка. Кроме огромных мягких кресел, расставленных вдоль стен на приличном расстоянии друг от друга, в комнате никаких других предметов я не заметил. Ламп и других источников не наблюдалось, но все пространство хорошо и равномерно освещалось.

Все неторопливо уселись в кресла. В зале было так тихо, что возникали звуковые иллюзии: слышались «шептания», «оклики», «пение». Никто не произносил ни слова. Все обменивались мыслями. На меня обрушилась лавина информации. Я узнал, какие катаклизмы угрожают миру в ближайшее время, о сильном прорыве Синего Света, особенно в сфере искусства, о новых напитках и продуктах, от которых усиливалась связь с тварями. Из Собрания я вышел другим человеком.

В один из вечеров Катя влетела в мои апартаменты и с порога сказала:
– Собирайся. Надо спешить. Потом все объясню.
Она никогда на меня так не смотрела.

Мы приехали в промышленную зону, на то самое место, где произошла наша первая встреча. Возле гаражей стояло несколько машин. Рядом находились люди. Это были Достигшие. Татарочка что-то очень горячо доказывала Старшему. Близнецы пытались казаться оптимистичными, но у них это плохо получалось. Дама в шляпе даже не смотрела на них. Владимир был настолько расстроен и подавлен, что находиться с ним рядом, вопреки обыкновению, было невозможно. Остальные здоровались с нами и улыбались, будто ничего не случилось, но в этих проявлениях вежливости было что-то непривычно-механическое.

Старший открыл невысокий гараж. С порога начинались каменные ступени, ведущие вниз. Мы оказались в огромном тоннеле. Длинный коридор с множеством комнат освещался тусклыми лампами. Подземелье казалось бесконечным. Наш отряд остановился возле одной из дверей. Когда ее открыли, я увидел большой металлический шкаф, оказавшийся холодильником. Старший открыл его, приблизив ладонь к считывающему устройству. Из сундучка он достал нечто необычное, похожее на красный камень яйцеобразной формы, слегка ограненный. На каждой грани была золотая пластинка.
– Это Судия, – объяснила мне Катя. – Мы приберегли его на крайний случай. И вот сейчас как раз...

Пока мы возвращались, Катя рассказала мне про новую атаку тварей. Система утрачивала власть. Скоро Страна Синего Света может полностью поработить человечество.
– В этом камне – боль мира, который стонет от зла. Мы выпустим эту боль. Взрыв поразит только тех, кем твари овладели больше, чем наполовину.
В ужасе от услышанного я воскликнул:
– Но ведь погибнут миллионы!
– А так погибнут все, – спокойно возразила Катя. – Духовно.

Когда последний вышел из «гаража», Иерархи без единой команды выстроились полукругом. Старший внимательно посмотрел сначала мне в глаза (впервые за все время), потом Кате, и вручил ей камень, соединив наши руки. Все происходило в полном безмолвии, но в моей голове гремел торжественный голос: «В ваших руках судьба мира. От вас зависит, каким он будет» Еще мне слышалось: «Благословляю вас, дети». Но, возможно, это были искажения, привнесенные моим разумом.

Все сели в машины. Петляя по задворкам и переулкам, мы друг за другом выехали на широкую улицу.
– Нас будут преследовать Служители Синего Света, – объяснила мне Катя. – Они полностью подчиняются тварям и, как марионетки, выполняют их команды. Это не люди, у них нет души.

Через некоторое время я почувствовал себя плохо. Оглянувшись, я увидел, что за нашей колонной следовало целое автомобильное подразделение. Все Достигшие резко развернулись, преградив им путь, а мы рванули вперед.

Стемнело, а мы все ехали, приближаясь к окраине города. Я хотел пить, но не мог себя заставить произнести ни слова. Мелькавшие фонари и огни витрин были как глотки газированной воды, которой нельзя было утолить жажду.

Два автомобиля следовали за нами. Катя прибавила скорости, чтобы оторваться. Но машины Служителей резко приблизились. Не сговариваясь, мы метнули мощный совместный Луч в одну из них. Раздался рев, который исходил словно не от машины, а от чего-то над ней. Невидимый некто рыкнул, и автомобиль задымился, завихлял, зацепил поребрик, отпружинил от светофора на перекрестке и получил страшный удар от встречной легковушки. В бок ему вонзился следовавший за ним джип. В воздухе еще стоял лязг покореженного металла. Я оглянулся, увидев, как возле беспомощно мигающего одним цветом светофора собираются зеваки, жаждущие крови. За толпой этих голодных можно было разглядеть три смятых машины. С особым сладострастием набежавшие заглядывали в автомобиль наших преследователей. Оттуда никто не выскочил, и люди с ужасом отдергивали головы, когда заглядывали внутрь. Огромная красная лужа натекла рядом с дверцами. Ощущавшаяся во всем пустота особенно сгустилась над этим местом. Пустота ожила и строила гримасы, присосавшись к умирающим телам.

Ответный удар не замедлил. От резкой боли я вскрикнул. Катя чуть не потеряла управление. Было ощущение, что между бровями вонзили занозу. Сразу подскочила температура, захотелось лечь. Катя неожиданно поцеловала меня в губы.
– Это последний бой, милый. Потерпи.

Мы проскочили между домом и забором, каким-то чудом не зацепив стен, и вылетели в маленький переулок. Я вздохнул: погони не было. Вдруг ехавшая впереди машина резко затормозила. Меня тряхануло так, что едва не порвался ремень безопасности. До меня не сразу дошло, что мы врезались. Катя почти сразу выскочила из автомобиля и побежала в сторону магазинчиков и киосков. Я едва ее догнал. Мы зашли в магазин. Парень неторопливо называл продукты по списку, а продавщица, узбечка, то и дело уходила в подсобку за товаром. Девушка с ребенком на руках говорила о лекарствах для него с пожилой женщиной, по-видимому, своей мамой. Катя подвела меня к окну и сказала:

– Видишь, за киоском? Они следят. Надо разделиться. Ты иди прямо, а я двинусь по проспекту.

Ветхие пятиэтажные дома вдоль дороги были отделены от нее широким тротуаром, переходящим в аллею, и зелеными насаждениями. Катя вышла на тротуар, а я направился через дворы. Мне не верилось, что кто-то следил. За киоском никого вроде бы не было. Но на всякий случай я оглянулся. За мной бежал кто-то. Я не видел его, зато слышал шлепанье башмаков за спиной. Кусты и небольшие деревья делали эту часть двора почти не проходимой. Единственная тропинка шла рядом с двухэтажными зданиями. Растительность казалась самим мраком. Он уплотнился и пророс в стены, в забор и в прохожих. Внутренний голос подсказывал свернуть с тропинки и ринуться через заросли. Два силуэта, отстающие от меня метров на двадцать, метнулись следом. Я бежал по грязи, с механической быстротой двигая ногами. Ноги были не мои: так проще. А тело пыталось отдохнуть перед тем, как настигнут. Цель жизни только одна: уйти от жестоких, крепких, которые дышат в спину. Мы с ними были опасно едины. Доли секунды, отделявшие их от меня, включали их в тот же временной поток. Воздух, которым я дышал, тут же становился их воздухом. Почва, мчавшаяся мне навстречу с бешеной скоростью, тут же становилась их почвой. Мои мысли переходили к ним, чувства перетекали в их глаза. Они хотели догнать, повалить, бить до смерти, тем самым сделав мое время полностью своим. Мы являлись одним целым, и разорваться со своими убийцами было мучительно трудно.

Я выбежал на проспект. Наконец, воздух перестал пахнуть кровью. За мной давно никто не бежал, но чувство, что кто-то следит, подкрадывается, не отпускало. На крыльце магазина стояла худенькая девушка. Это была Катя. Она сказала:
– Попробуем зайти в арку. Там подходящее место.

В шестиэтажном здании была небольшая арка. Мы зашли во двор. Проход к девятиэтажным домам загораживало одноэтажное строение, соединявшее две стены П-образного дома. Катя вскрикнула. Я оглянулся и увидел в проеме арки трех мужчин. Они быстро шли к нам. В их глазах была какая-то нечеловеческая ненависть. Мы попали в ловушку. Выход был только через арку.

Три девятиэтажных дома дырявили ночь желтыми глазами. Меня охватило странное чувство неземного покоя, как будто я вернулся в прошлое. Эти дома будто были теми, возле которых ми гуляли, счастливые и влюбленные, когда все еще было хорошо. Это длилось несколько секунд. Катя схватила меня за руку и крикнула:
– Усиливай то состояние, в котором ты сейчас, усиливай!

Я пытался вновь почувствовать прошлое, искусственно вызвать это состояние, но реальность не поддавалась. В бессилии я смотрел на приближавшихся нелюдей, ощущая, как пахнет моя кровь и сколько весят мои кишки. Но вдруг я понял, с необычайной отчетливостью осознал, что мир един, что бесконечная вселенная представляет из себя маленькую частицу, иллюзорно разделившуюся на множество, что пространство – не более, чем отношения между этими иллюзорными частицами, что времени нет, и прошлое, настоящее, будущее существуют сейчас. И тогда все изменилось. Мир остался прежним, но что-то неуловимое в нем поменялось. Служители Синего Света необъяснимо потеряли нас из вида, хотя мы стояли прямо у них перед глазами. Движения Кати, побежавшей из тупика мимо растерянных убийц, казались мне совершенными. Я с наслаждением повторял их, стараясь мысленно слиться с ней в одно.

Когда мы миновали гаражи, я со всего размаху наскочил ногой на железный штырь, торчавший из земли. Пока я бежал через квартал, боль размахнулась и резанула с чудовищной силой. Волшебное состояние, в котором все было легко и жизнь казалась доброй игрой, прошло. Мы оказались во дворе, окруженном с четырех сторон домами. Три десятиэтажки и одна пятиэтажка очерчивали огромный квадрат, где умещалось футбольное поле, три детских площадки и множество лавочек. Качели и турники смотрелись в темноте жутко одинокими. Катя подошла к песочнице и вытащила из внутреннего кармана Камень.

Из-за угла выбежала стая собак: три среднего размера и одна крупная. Крупная, наверное, была помесью кавказца с чем-то. Они дружелюбно виляли хвостами.
– Собачки, уйдите, уйдите! – сказала Катя. – Нам некогда вас кормить.

В глубине двора что-то зашевелилось. Это была тварь. Собаки тут же взбесились. Я загородил Катю и швырнул булыжник. Он полетел мимо, заставив псов отдалиться. Крупная очень быстро подбежала ко мне. Руки лихорадочно подняли другой булыжник. Здоровенная дворняга перешла с лая на хрип, а потом вдруг вцепилась мне в ногу. От боли я потерял контроль и испугался. Мне с трудом удалось освободиться из горячей пасти, но пес прыгал рядом, готовясь к атаке. Началась цепная реакция. Другая подпрыгнула, порвав зубами мой рукав. Я упал на землю и закрыл лицо руками. Мне хотелось разжалобить их, но собаки еще больше свирепели. Катя все это время хладнокровно отбивалась от них палками. Увидев, что меня рвут, она жутко закричала и бросилась на животных, испугав и отогнала их на время. Она скомандовала:
– Держись за мою руку! Ничего не делай, просто доверься мне.
В то же мгновение мне показалось, что с меня содрали кожу. И сразу одолела слабость: ноги чуть не подкосились. Целый град рубиновых лучей вонзался в монстра. Я вздрогнул от жуткого визга. Чудовище затихло, превратившись в серую аморфную массу. Псы как-то вяло лаяли, но уже не нападали. Вскоре что-то привлекло их внимание, и звери убежали. Катя помазала мои ноги неизвестным кремом. Боль сразу прошла.

Я не могу себе объяснить то, что сделал. Она была так прекрасна, что хотелось выть, хотелось прижать ее к груди с неистовой силой, а потом просто смотреть, бесконечно долго. Положив камень в песок, Катя нагнулась, чтобы привести в действие его загадочный механизм. Я изо всей силы мотнул сгусток энергии и ударил ее Лучом в голову. Катя сразу обмякла, – я едва успел ее подхватить, – и как-то беспомощно смотрела в небо. Я плакал, уговаривал не умирать, но все было тщетно. Конечно, я старался объяснить себе этот поступок тем, что спас миллионы жизней. Но что мне эти миллионы, если у меня нет этой одной?

Да и верил я своим объяснениям слабо.

Не помню, как я добрался домой. К себе. В старую, тесную, обшарпанную квартиру. Потому что информацию о местонахождении апартаментов из моей головы тщательно вынули. Словно и не было никаких апартаментов. Я тщетно бродил каждый день в поисках того дома. Иногда казалось, что вот он, тот самый. Но никакой такой квартиры там не было. Мне открывали незнакомые люди. Я понимал, что ошибся, искал дальше. Но все было напрасно. Все пошло по-прежнему.

Сверхспособности тоже сошли на нет. Уже в тот день, когда я вызвал скорую и, услышав, что надежды никакой, все равно поехал истерить, становиться на колени перед врачом, рвать зубами простыню перед бездыханным телом, – уже тогда в голове что-то щелкнуло. И скорость мышления на порядок замедлилась. Я пробовал упражняться, но способности не возвращались. Видимо, для их раскрытия не достаточно было упорной практики. Требовалось еще что-то, нежное, как цветок, и мощное, как пламя.

Прибор в магазинах перестал срабатывать. Пришлось вновь заниматься меркантильными делами: думать о восстановлении в университет, искать временную работу.

Со временем видеть существ, созданных иной материальностью, я перестал. Иногда возникало смутное ощущение чего-то подобного, но это было ничтожной каплей по сравнению с открывшимся мне когда-то океаном.

Система проиграла. Я ни от кого из Достигших не получал такой информации. Да и не довелось ни с кем увидеться после трагедии. Просто я это почувствовал. Когда больно-больно стало в груди. И даже цвет неба изменился.
«Судия» так и остался лежать в песочнице под деревом. (Привести его в действие мог только человек Иерархии.) Кто-то же нашел камень. Должно быть, ребенок. Так спасение мира стало игрушкой малыша.

Никогда не говорите, что от ваших действий ничего не зависит. Иногда поступки простого человека могут повлиять на судьбы мироздания. Изменить дороги Реальности.

Я скоро опять пойду в Храм Тишины. Я скоро опять пойду в Храм Тишины...