саша кметт : Репетиция

Поздно вечером, прозвенел звонок вызова на гостиничной стойке – никто не появился. Прозвенел ещё раз нетерпеливо, и ещё раз, и ещё…
Где-то хлопнула дверь. По полу холла потянуло сквозняком, и зашелестела брошенная на журнальном столике газета. Страницы развернула, продемонстрировала любопытным взглядам местное объявление: «Мэр города, А. С. Башмаков, приговаривает своего заместителя к прилюдной порке сапогом. Экзекуция подошвой пройдет на центральной площади в полдень. Явка приговоренного обязательна. Форма одежды праздничная»
— Однако, — удивился объявлению молодой человек. – Странный город.
Свою спутницу притянул к себе поближе и снова ударил по звонку.
— Потерпите, иду, — раздался голос из-за стены. Внушительный и недовольный. Толстую муху разбудил, явил, спустя минуту, своего хозяина.
Подчинился вызову консьерж, появился торжественно в облаке пара, словно гостиничный джин. Его мокрые волосы были всклочены рожками, а на банном халате горели оранжевые круги. Молодых людей вскользь осмотрел, чихнул простужено и почесал бороду. Радости от поздних клиентов не испытал, но выполнять пожелания, все-таки, приготовился.
— Номер для молодоженов свободен? – спросил парень. Подмигнул заговорщиком, показал убедительные купюры.
— По-моему, вы не женаты, — ответил работник гостиницы. Брови назидательно поднял, как святой отец, купюры его не убедили.
— А у нас репетиция, — не растерялся потенциальный жених. – Ездим по стране, репетируем первую брачную ночь. Пробуем свадебные номера на вкус, проверяем свои чувства.
Девушка заморгала обоими глазами — не смутилась, не покраснела. Повела себя как опытная, но продажной выглядеть не стала.
— Нет у нас номера для молодоженов, — развел руками консьерж. – Местные жители предпочитают домашние диваны со счастливым скрипом. Скрипят такие диваны в ответственный момент, предсказывают золотую свадьбу.
Поморщился «гостиничный джин» идейным холостяком. Беруши из кармана в карман переложил и продолжил:
— Есть номер для уфологов-следопытов, есть для лесорубов-романтиков. Имеются апартаменты для стриптизеров-проповедников и одноместный номер для коммивояжёра без ноги.
От этих слов накрыло всех троих воображением. Услышали они грустную песню бензопилы о членовредительстве, увидели темпераментную проповедь: на лунной поляне голые проповедники танцевали и оставляли протезом неизвестной конструкции следы для потомков.
— К сожалению всё занято, — бесцеремонно прервал видения консьерж. – Могу предложить комнату для палачей-путешественников с широкой кроватью. Карающая семейная пара обещала приехать ещё прошлым утром, но задержалась в пути. Ничего не поделаешь — городков в нашей округе много…

— Вот это да! – присвистнула девушка, как только в номер вошла. Удивилась дизайнерским решениям, поразили её с ходу желтые обои. Парень тоже застыл на ковре будто приклеенный. На необычную мебель с интересом уставился, представил себя на эшафоте.
Мебель в комнате для палачей была с колоритом профессии. С виду пыточная, на ощупь мягкая. По периметру удобно разместилась, манила к себе посетителей для отдыха. Справа, прижималась к стене широкая кровать — вся в подушках и плюшевых кандалах, слева платяной шкаф гильотиной возвышался. Рядом со шкафом расположились глубокое кресло с массажными шипами и круглый столик на колесиках. Окно закрывали шторы в маковых цветах, а под потолком раскачивался абажур в виде красного колпака.
— Да, не топорная работа, — подвел итог осмотра парень. На кровать упал, опробовал её поверхность спиной. Пару раз подпрыгнул и вставил руки в кандалы.
Девушка в это время у платяного шкафа крутилась. Заглядывала внутрь, раскладывала мысленно свой небогатый гардероб и волнительно вздыхала. Не шкаф, а мечта будущей хозяйки. Отделений множество, размеры впечатляли. Тут и полочки для меховых воротников, и вместительная обувная пещера, и ниша для перчаток. Даже большая шляпная коробка стояла в углу и призывала пользователей шкафа-гильотины снимать головные уборы в восхищении.
— Береги голову, Марта! – крикнул парень весело.
— Не уберегу, Матвей, — улыбнулась девушка в ответ.
Лезвие дверцы захлопнула, приблизилась к широкой кровати вплотную. На своего спутника в плюшевых кандалах посмотрела лукаво и присела рядом. Захотелось ей чистосердечных признаний, пожелала она темпераментных слов. Тот час голову потеряла, пуговицы от рубашки рассыпала и вырвала у Матвея признание в любви с мастерством нежного палача.

Пробило полночь – не спал городок. В темноте затаился, замер в ожидании.
Вздыхали деревья под полной луной, дожидались своего лесоруба романтика. Флюгеры застыли на крышах воздушными кораблями, ждали попутного ветра. Обманщик рыбак надеялся на хвастливый улов, его жена рядом с ним мечтала о счастье.
И лишь справедливые жители города, наконец, дождались. Вспыхнул свет в комнате для палачей-путешественников, позвал справедливых жителей к себе. Путеводной звездой зажегся, вывел самых нетерпеливых с фонарями на улицу. Спешили люди к заветному окну на нижнем этаже, у каждого в кулаке желание. До утра дома не усидеть – всем хотелось быть первыми.

Пока народ к гостинице тянулся, Марта с Матвеем начали испытание на прочность. И собственных чувств, и чужой мебели.
Закрутился круглый столик, заскрипел деревянными деталями. Колесом для четвертования завертелся, соединил молодых людей в единое целое: четыре руки, четыре ноги, головы в разные стороны…
Во входную дверь неожиданно постучали.
На желтых обоях запрыгали тени резвыми приматами. Вверх подскакивали, внизу соединялись, сплетались узором…
В дверь продолжали стучать.
Врывался ветер в открытое окно – то плавно, то рывком, надувал паруса штор покрасневшими щеками. У входа громко выл и опрокидывал на пол декоративные вазы…
В дверь стучать не перестали
— Консьерж — гад, — не выдержал парень. — Просили же его, не беспокоить.
Как только Матвей со стола слез, выпрямился и стал похож на человека, стук прекратился. А когда он за дверь выскочил, то никого уже там не обнаружил. Исчез назойливый посетитель в неизвестном направлении, оставил после себя бумажный конверт. В конверте письмо белело таинственным сообщением и возбуждало любопытство.
«Мне только возбужденного любопытства сейчас и не хватает», подумал Матвей нервно, однако интерес свой удовлетворил. Конверт ногтем вскрыл и прочитал вслух напечатанное на машинке послание:
«Уважаемые палачи-путешественники! Коллектив дружных соседей тринадцатого дома приговаривает энтомолога-распространителя из шестой квартиры к суровому наказанию обедом. Запечённые в фольге тараканы должны быть им съедены до последнего хрустящего насекомого. Соус на ваш выбор. Оплата наличными по прейскуранту»
Чуть ниже была видна приписка от руки: «Чтоб он фольгой подавился, зараза!»
— Глупая, неаппетитная шутка, — высказала свое мнение Марта. – По-моему, нас приняли за других.
Матвей согласился. Письмо в сторону отбросил, но сам облизнулся как голодный кулинар. Марта тут же на «стол накрыла», волосы поправила, огласила праздничное меню. Себя основным блюдом подала, соблазнила перспективой десерта. Шепнула на ухо парочку пикантных ингредиентов, и в глубоком кресле с Матвеем утонула.

На улице, тем временем, росла очередь. Вытягивалась в длину, толстела, словно сытый удав. Голова её в гостиницу уперлась, а хвост у магазина пуговиц вилял.
Со всех концов города, стекались жители с решительными лицами, кормили очередь собой. По тропинкам прибывали одинокие горожане пешком, по асфальтированной дороге приезжали на автомобилях целыми семьями. Неподалеку парковались, будто на пикник, спорили за лучшие места, выпускали детей из заточения задних сидений поиграть на газон.
Удлинялась очередь новыми звеньями, освещалась фонарями. Новоприбывшие сразу её за хвост хватали и задавали один и тот же вопрос:
— Кто крайний?

А в номере для палачей молодые люди ничего вокруг себя не замечали. Не видели странные тени за окном, не слышали голоса с улицы. Навязчивые шорохи игнорировали, и на топот ног внимание обращать не собирались. Будущие молодожены занимались исключительно собой. Репетировали изо всех сил, передвигались по комнате в темпераментном танце, использовали мебель не по назначению.
Вокруг парня с девушкой все тоже заходило ходуном. Поднялась пыль с укромных мест, захлопал забытый кем-то сборник сказок в твердом переплете. Замигала лампочка в ярком абажуре, замелькали отражения в тусклом гостиничном зеркале. Даже шторы у открытого окна зашевелились — раздвигались слегка и соединялись. Затем раздвигались снова и опять соединялись. Волновалось море цветов на ткани, качало красными головками. До шторма ещё далеко, но народ на улице уже толкался.

Двигалась там возбужденно очередь к открытому окну, беспокоилась разноцветными участниками: одежда на всех разная, а мысли одни и те же.
Не давало покоя жителям города чувство справедливости, гудело в животах стремление к мести. У кого по крупному, у кого чуть-чуть. На лицах уверенность в собственной правоте, в кошельках оплата за справедливость наличными. Заветные желания все в кулаках сжимали, скрывали от посторонних глаз написанные от руки приговоры.
Подойдет к окну очередной доморощенный судья, шторы руками раздвинет, пустит ткань волной. Внутрь послание закинет и сразу в сторону. Главное, очередь не задерживать — в ней все судьи. Все, дело сделано, можно отдыхать. А если по дороге на отдых сомнения одолеют, добро пожаловать к лечебной телеге с одной лошадиной силой. На ней бар передвижной открыт круглосуточно, и извозчик-бармен искореняет все сомнения крепкими напитками. Стояли под осиной местные судьи в грязных ботинках, пили на брудершафт самодельный ром как морские волки: без закуски и поцелуев.

— Как вам не стыдно, — причитала старая дева. Лицо стыдливо от резвящихся за шторой силуэтов отворачивала, не краснела по состоянию здоровья. – Зачем детей с собой привезли. Им тут не место.
Беспокоилась дева в очереди седьмым звеном, прижимала к опавшей груди потертую кошелку. Внутри потайной карманчик, в карманчике приговор подруге детства. Полдня его старушечьим почерком писала, вкладывала в обвинительные слова душу с морщинами. На взаимность не рассчитывала, собиралась провернуть все в тайне. И зря. На то она и подруга, чтобы быть всегда рядом. Стояла она чуть дальше, между тучным участковым и рыжей домохозяйкой, и приветливо махала рукой. Свой ответный приговор в старомодной шляпе держала, прятала его тщательно за потертым гусиным пером.
— Уведите детей домой, — поддержала старую деву подруга в перьях. – Рано им ещё в общественной жизни города участвовать.
А детям не до общественной жизни, детям некогда. Расселись они сплоченной группой на лысом газоне и играли в присяжных. Заседали дружно прямо на земле, пачкали штаны. Юридическими дебатами увлеклись не по-детски, судили строго кастрированного кота за похищенную сметану.

— Куда лезешь без очереди, — возник где-то в хвосте конфликт. – Я тебе сейчас как приговорю.
— Я тебя сам так приговорю, — конфликт разрастался, — до страшного суда помнить будешь.
Владельцы угрожающих слов выскочили на дуэльный пятачок и приготовились за слова ответить. Рукава закатали, схлестнулись гневными взглядами, обожгли травматическими намерениями. Ладони сжали в маленькие кувалды, начали копить слюну для меткого плевка. Очередь сразу зааплодировала. Весело участников конфликта поддержала, понадеялись на развязку с гематомами. А дуэлянты, возложенные на них надежды, не оправдали — предпочли кулакам слово. На корточки присели, шариковые ручки достали и внесли изменения в готовые приговоры прямо на асфальте.

Катилась ночь к закату, подкрадывалось с востока заря. Утро, пока ещё, в засаде оставалось, но звезды в небе уже растворило. Нагнало свежести до озноба, и заставило вожаков куриных стай прокричать на окраинах свою песню. Очередь от утреннего холода съёжилась, однако особо не укоротилась.
— Смотрите, летят, — воскликнул чей-то хриплый бас.
Сонные взгляды вверх поднялись, а там целая рукотворная эскадрилья. Парили над головами бумажные самолетики, пытались попасть в гостиницу воздушным путем. Все сделаны мастерски, на каждом крыле приказ. Заданным курсом следовали верно, совершали над очередью крутые виражи.
— Смотрите, запускает, — все тот же голос указал на хозяина крылатой бумаги.
За магазином пуговиц маскировался неумело хорошо известный горожанам склочный майор. Из грязного укрытия выглядывал осторожно, думал, что его в камуфляжной форме никто не замечает. Скандально при этом ухмылялся и запускал воздушную флотилию приговоров для всего города из-за угла.

Проникала в номер для палачей-путешественников городская жизнь навязчиво и нетерпеливо. Чужие руки появлялись беспрерывно в окне, сыпались внутрь бумажные осадки: письма, пожелания и записки. В каждом письме «преступление», в каждой записке «расплата». Суровые послания на круглый столик ложились, в ковре барахтались как в океане, терялись в шкафу-гильотине. На шипы кресла натыкались, достигали даже колпака под потолком. Росло волнение с каждой минутой все больше и больше – шторм уже рядом. Парень с девушкой на островок кровати сбежали, спрятались под зонтом одеяла. Укрылись там от городской жизни и влюбленно бушевали.
Внезапно, одна из штор помчалась девятым валом. Стала предвестницей чего-то большого, распахнула проход. Затем громкий звук прокатился и влетел в комнату огромный плакат на картоне. Вверх ногами у стены приземлился, потребовал прочесть крупную надпись в черных чернилах.
Марта любила читать в любом положении: стоя, лежа, во время водных процедур. Даже сейчас, не смотря на давление сверху, она голову с кровати свесила, взглянула на плакатный текст, однако разобрать слова так и не смогла. В глазах плясал алфавит, прыгали буквы с места на место. Вихрем кружились, в разные стороны разбегались и возвращались обратно. Застревали в капканах слов, смешивались в кучу. Шторм интимными баллами нарастал — Матвея уже было не остановить.
Но все когда-нибудь подходит к концу. Добрался финал до молодых людей, накрыл прекрасным мгновением. Сразу загудело все кругом, зашаталось и вдруг замерло. Затихли шторы, остановились пыльные фонтанчики, зависли в воздухе два бумажных самолета. Гостиничная муха, сложив крылья, умолкла, застыл в окне чей-то длинный палец. Тут же и непокорные буквы угомонились — построилось в ряд. Слова приобрели четкость, текст на плакате, в конце концов, обрел смысл:
В кратких предложениях, отправлял плакатной надписью уставший зять свою тещу на лесной курорт. Посылал в оздоровительный отпуск с добрыми намерениями, требовал путевку на месяц. (неделю, хотя бы на три дня). Просил отвезти её в дремучий лес и привязать там к удобному дереву. Раз в день обещал приезжать и заботливо кормить маму жены горячим супом с ложечки… Дальше, шло высокохудожественное описание леса с дикими животными, но Марта его прочесть уже не успела.
— Мама! – выкрикнула она в порыве. То ли от переживаний, то ли от удовольствия. Матвей на крик отреагировал мгновенно, подтолкнул немного и все, снова, пришло в движение.
Дрогнули три восклицательных знака в конце плакатного послания, слились в единую полосу. Широкую, ненасытную, и на первый взгляд, бесконечную. Пропала в ней мебель, исчезли двери, сгинули керамические вазы. А полосе все мало. Проглотила она ещё и желтые обои, съела синий ковер, не побрезговала красным колпаком. Все в себе смешала, переварила и выгнулась радугой.
— Ой, мамочка, – повторила Марта судорожно. Глаза закрыла и поскакала на радуге верхом.

По утреннему шоссе мчалась серебристая машина и страдала от жажды. К заправке стремилась, желала напиться горючей жидкости. Впереди поднималось солнце, сзади блестел на горизонте справедливый город в ранних игривых лучах. Острыми крышами небо колол, готовился к показательной экзекуции в полдень.
Матвей сидел за рулем и выискивал глазами на пересохшей обочине бензиновый оазис. Марта рядом тонула в чужих обвинениях. Стопку приговоров просматривала, сортировала их по половому признаку. Раскладывала у себя на коленях, морщилась, время от времени, от грамматических ошибок. Кое-что читала с серьёзным лицом, кое-где не могла удержаться от смеха:
Футбольная команда приговаривала тренера к болезненным пенальти, фермер-писатель литературного критика к бочке с навозом. Троллейбусные пассажиры алчного кондуктора к разорительному штрафу, охотник-неудачник неуловимого зайца к вкусному жаркому. Учителя требовали наказать неуспевающих учеников, ученики опаздывающих учителей. Досталось сантехникам, врачам, гаишникам и синоптикам. Парочке недобросовестных сутенеров и одному коварному продавцу.
— Семьдесят один приговор, — пересчитала Марта. – Да, странный город.
— Город, как город, — пожал плечами Матвей. – Люди, как люди.
За поворотом, в окружении стройных берез, выросла уютная заправка. Поманила машину к себе, отдала в её распоряжение вторую колонку. Матвей расплачиваться ушел, а внимание его спутницы привлек автомобиль по соседству. Белый цвет автомобиля был запятнан следами пройденных дорог, и грязь по бокам сплеталась замысловатыми узорами. На салонном зеркале веселый скелет болтал ногами, на бампере красовалась плаха с топором. Ютилось в красном кругу «судьбоносное полено», безошибочно определяла знаком профессию хозяина. Водитель отсутствовал, а на переднем сиденье привлекательная пассажирка стирала с губ следы недавних поцелуев.
«Профессия, как профессия» подумала Марта. Сомнения отбросила, решительно к белому автомобилю подошла и молча протянула пачку приговоров…
Ранним утром, под маленьким небесным облаком с золотистыми краями, у рекламы ароматного очищенного бензина, приговоры перекочевали в нужные руки и спрятались в бардачке. Из автомобильного окошка выпорхнула благодарность. Красивая пассажирка ни о чем не спросила, лишь подарила доброжелательную улыбку счастливой жены. Марта ответила улыбкой не менее счастливой невесты. Пассажирка приложила таинственно палец к подкрашенным губам, Марта облегченно закивала головой. Никому не хотелось ничего спрашивать, никто не желал ничего объяснять. Вспыхнул хрупкий секрет, загорелся очаровательным огоньком, укутал присутствующих теплом прошедшей ночи. Скоро наступит день, и дорога разведет их в разные стороны: на одном её конце ждали номера для молодожёнов да предсвадебные репетиции, на другом — семейные будни и карательная работа. Но это будет потом, чуть позже. А сейчас, под крики высоко летящего в небе журавлиного клина, у таблички, запрещающей на уютной заправке курить, две влюбленные женщины с легкостью поняли друг друга без слов.