Питающийся крохами залупогрыз : Грибы съедобные, обыкновенные

-Кать, давай грибами закусим?
- Ты чего? Я не буду, и ты не смей!
- Да это же сыроежки, люди не зря название придумали. Я их сто раз ел и ничё. Сок кончился. Когда ещё родной Реми Мартин ты сможешь закусить свежесрезанными лесными грибами?
- Не знаю, Серёж, они какие-то бледно зелёные, как поганки…
- Да сыроежки это. Ты что сыроежки от поганок не отличаешь?
***
Дальше болото, а здесь его причина. Лесной ручеёк по центру не заросшего ещё мелкого овражка. Ключ кто-то заботливо обложил камнями. Вода течёт сквозь пальцы, отдавая вместе с брызгами все цвета радуги мне на откуп, словно просит не смыкать ладони. Только вышел из леса, а уже хочу ополоснуть лицо. От палящего солнца зудит кожа, она просит живительной влаги. Конечно же да, брызги по ушам и ароматы свежести всей окружающей флоры набрасываются на меня. Это чудесно, но в следующий миг туча уводит в тень все краски летнего леса. Нет больше карманной радуги. Напился жизни истинной, окунулся практически в неё, а удовлетворения нет. Радугу вернуть хочется.
- Кать, ты где?
- Чего Серёж? – Вот же она, совсем близко, из-за ёлочки низкорослой выглядывает. Всё так же прекрасна, но уже не столь обворожительна. Кровь перестала кипеть и биться в висок с неделю назад. Никогда не смогу привыкнуть к этим сраным состояниям. Постылое чувство тупой скотины, которую в очередной раз объебали, свидетельствует о неотвратимом начале депресняка. Запретный плод слаще всего пока на нем ещё блестит печать запрета. Это типа правило, которое ещё никто из всех известных мне людей пока не обошёл. Конечно же я снова пытаюсь быть не таким как все, или обладать не такой как все, но уже без энтузиазма, с долей веры в обречённость.
- Поди сюда, здесь родничок, вода прямо сладкая. – зову её я.
Присевши на пенёк возле воды, я отгоняю от себя все эти мысли. Как-будто ловлю свой остекленелый взгляд со стороны и навожу фокус на действительность. Её резиновые сапожки мягко приминают мох, приближая её ко мне. Её обтягивающие джинсы заставляют сконцентрироваться на её бёдрах. Да чёрт с ней, с проходящей романтикой, сейчас я просто отдеру её на этой мягкой подушке из мха. Я пытаюсь обхватить её за талию и усадить к себе на коленки.
- Подожди, зайка,- отталкивает меня Катя, — я хочу пить.
Она присаживается на корточки возле родника и тянется к воде. Солнце окончательно скрылось за непроницаемой тучей. Лес густыми ветвями деревьев словно окунает нас в сумерки. Ах какая у неё попка! Рвать и метать! Да нихрена, походу, ничего не прошло, сейчас Серёжа будет делать мастер класс!
***
Я был готов сорваться с места, но она встала первой. Ёё Фигура, точнее её спина заставила меня присесть обратно на пенёк, так и не совершив фактически состоявшийся блиц крик. Катя поднявшись сгорбилась. Этой позой она совершенно растеряла в моих глазах всю свою привлекательность. Взгляд упрямо буравил её задницу. Надежда меня не оставляла до тех пор, пока она не повернулась. Кажется, внезапно наступила ночь, хотя на часах должно было быть не больше трёх пополудни…
Краски леса превратились в серые тени своих хозяев. Катерина тоже ушла в тень, но не вся. Горели её глаза. Горели красными неестественными пуговицами.
Я вообще сова. Ну знаете, есть люди – жаворонки, а есть люди – совы. Моё зрение быстро адаптировалось к внезапной смене времени суток. Лучше бы я этого не видел. Те милые губы, которые совсем недавно притягивали меня магнитом к себе… сейчас с них безостановочно лилась тягучая слюна. Нижняя челюсть с ускорением улитки «Турбо» вытягивалась вперёд. Верхняя за ней не поспевала, но стремилась в том же направлении, одновременно превращая милый курносый носик в свиной пятак. Когда Катя встала на четвереньки и начала обрастать шерстью, я понял, харэ втыкать, пора линять. Я прыгнул в сторону леса.
- Стоять, зайка! – произнесла спокойным тоном не своим тяжёлым голосом Катерина.
Я повиновался. Она продолжала мутировать, превращаясь в реального кабана. Между делом она жрала прямо из-под ног какие-то лесные травы и, чавкая ими, продолжала разговаривать со мной.
- Бросить меня решил, поскуда? – Дальше в мои уши влились витиевато составленные бранные выражения, почему-то в стихах, повествующие о моём ничтожном месте в этом мире и приписывающие мне всяческие нелицеприятные извращения. Я с ужасом наблюдал как кабанина закончила жевать свою траву и двинулась на меня.
- А теперь я буду есть тебя! – самодовольно хрюкнуло животное.
Как уж я сообразил, не знаю. И мысли вроде в голове не промелькнуло. Рука сама нарисовала крест. Оцепенение мгновенно спало и я рванул к ближайшему дереву.
До спасительной сосны я добежал первым. Лихорадочно перебирая руками и ногами, пока пытался забраться как можно выше, я даже умудрился заехать бывшему предмету обожания мыском ботинка в пятак. В итоге я оказался на высоте около двух метров от земли, комфортно ухватившимся за толстую ветку спасшего меня дерева.
- Сука! Сука! – хрипел внизу кабан, крутясь волчком и пытаясь ухватить себя пастью за хвостик. Когда сие действие получилось, огромное животное завалилось на спину и забилось в конвульсиях, словно эпилептик. Минут через пять тучи слегка растянулись по небу, в лес вернулись тёмно-зелёные краски, а на подушке из мха извивалась в истоме чудовищно похорошевшая и ставшая от этого ещё более привлекательной, абсолютно голая Катерина, судорожно теребящая себя между ног обеими руками. Её упругие груди впились одеревеневшими от неистового желания сосками в мои глаза. Выражение её мордашки требовало и одновременно умоляло немедленно спуститься к ней на помощь.
Секунду посомневавшись, я достал из кармана и раскрыл перочинный ножик. Я спрыгнул с дерева прямо на неё, сразу же придавив зовущее тело и приставив нож к её горлу. В глазах Кати я читал страх и непонимание, Словно это я, а не она в кабана превращалась. Это меня конечно смущало, но, скажу я вам, такого умопомрачительного отъезда в страну сбывшихся желаний у меня никогда не было. По-моему ей тоже понравилось, кричала во всяком случае она точно натурально.
И всё.
Да. После этого солнце вновь вышло из-за туч, она обессилила, я свернул ножик и ушёл. Больше я её не видел, ибо ссыкотно.