Антоновский : Захваченная Медиа-Частота

1.
Новость часа. В помещение телецентра спецподразделением по сопротивлению экстремизму был пущен неизвестный газ. Начались штурм и паника.

Бывшие хипстеры с автоматами и самодельной взрывчаткой. Девушки в коротких платьях и на каблуках. Утренний туман над улицей Бутлерова. Лошадиный топот по коридорам телецентра. Темная нечеловеческая фигура иногалактического монстра.
Последний раз я употреблял наркотики, когда мне не было ещё и двадцати. С тех пор моё сознание чисто и, кажется, я до сих пор могу понять и поверить в логику происходящего. Несмотря на газ.
Нам ничего не подвластно, а мир космически отчуждён от нас. Он оградился. Я дёргаю дверь – из неё валит парной туман. Качество тумана как на VHS кассетах. Контрастность в глазах резко падает.
Бывшие хипстеры с автоматами — группа людей, захвативших телецентр. Рыжебородые смурные экономические сектанты — адепты сингулярной экономики, новые христиане, метафизические реалисты.
Из глаз течёт кровь, я дёргаю ещё одну дверь, и оттуда вылетает Алёна Каштанова, моя давняя подружка. Она совершенно голая, пахнет, как будто мы только что трахались. Она проходит сквозь меня, и каждым внутренним органом я чувствую её разгорячённое тело.
— Снята информационная блокада с правительственных источников, — доносится откуда-то сверху. Но я не уверен, что правильно расслышал.

Всё вокруг в тумане. Кажется, осень. Я вышел из подъезда, и мне стоит дойти до работы. Я хочу зайти в ларёк за сигаретами, купить минеральной воды – в горле худо. Я ненавижу себя за то, что вышел, не почистив зубы. Мне нравится продавщица из киоска, и это моя тайна. Я думаю, ей хорошо за 30, у неё не очень свежее лицо, но что-то я в ней нахожу. Она русская, впрочем, наверное, откуда-то с юга, из Ростова или Ставрополья.

Я дёргаю дверь ларька, и на меня что-то летит, всё оказывается шкафом, с ужасающим хламом, изъеденным временем, слипшиеся бумажки, игрушки в протухшем жире, гнойные дырки платьев.
Тяжело дышать. В глаз лезет какое-то насекомое. На мне пьяное тело Лёхи Николаева. Его звали так же, как Агента Национальной Безопасности, и поэтому мы называли его Агент. Он ужасающе пьян, перегар его недельной давности.
Я слышу, как проносятся конные отряды, как кричат что-то в громкоговоритель на платформе. Где мы? В Кирилловском? Сколько осталось до последнего поезда на Петербург?
Сегодня ужасное осеннее воскресение. Нет ничего хуже — воскресения осенью. Печаль перед долгой зимой. Я всё ещё в кроссовках, где-то на подошве трещина, и стужа забирается под носки.

Ты накапала слюной под подушку. Лето. Твоё дыхание горячее, и если я во что-то влюблён, то именно в него. Более мне ничего не надо. Я теряю нить реальности в первой сюрреалистической дреме. Мозг думает так, что остаются лишь ощущения, и ни за что не зацепиться.

Я лежу на полу в телецентре. Я нахожусь под воздействием газа, пущенного спецподразделением по противодействию экстремизму.
С утра позвонили и сказали, что умерла классуха. Ей было слегка за 50, ты не видел её все 13 лет с момента окончания школы. Нет, видел. Значит, лет 10 не видел. Она преподавала физику, ужасно любила ваш класс. В день похорон ты должен был лететь в Прибалтику и, покачав головой, сообщил об этом Ленке Столешниковой. Очень жаль. Вы, наверное, там здорово нажрётесь, —подумал ты и испугался своей мысли.
Над тобой проехал поезд метро. На плакатах в кабинете ОБЖ рисовали, что надо закрыть уши и открыть рот. Лежать спокойно. Но ты не успел так сделать.
Теперь у тебя нет ног.
Постарался дальше ползти и углубился в туннель. Вот вы собрали гербарии, положили их в книгу про Урфин Джюса и его деревянных солдат. Никогда не вспоминал об этом гербарии. Знал, что Аня вырастет вредной девочкой, а Ленка была своим парнем, никогда не понимал, представить не мог, что будет, если начнёшь к ней приставать? Как она прореагирует?
Это всё проклятый фэйсбук и твиттер, не мог больше терпеть, проснулось гражданское самосознание. Стало невыносимо сидеть дома.
С утра ходил на турники. Уже схватывал холод. Ладони мерзли. Холод ладоней был чем-то похож на водку.
Вот и теперь, лежа на полу, ты попытался несколько раз подтянуться, но не выдержал и на пятый раз упал. Упал прямо лежа на полу. Тебя подобрала бабушка. Старая с чёрными зубами, все тело её было сморщено, на промежности росли огромные черные кучерявые заросли, складки на коже источали прокисшее сливочное масло. Тебя вырвало прямо на пол. Она пыталась заставлять тебя пить молоко из своей груди, но ты сбежал. Мир представлял из себя цветные квадраты. Они хранили тайны и хищно поглядывали в твою сторону. Ты бежал и бежал по ним, опрокидывая и разливая их в свинцовые лужи, которые морозили отросшие вновь ноги.

Ты боялся, что застрянешь в трубе, как это часто бывает с беспризорниками или просто с пацанами, которые решили залезть в бесконечную трубу.

Утром надо было идти в школу ко второму уроку. Ты думал, как быстро пролетает время между девятью, когда ещё радуешься, что ко второму уроку, и девятью двадцатью, когда уже надо обречённо, не выспавшись, всё равно собираться и выходить. По истории должна была быть контрольная, какая-то очень опасная. Ты чувствовал, какая она жуткая, эта контрольная по истории. В окне пролетела твоя парта. Ты узнал надписи, которые оставлял на ней шариковой ручкой. Курт Кобейн страдал – и я страдаю.
ОМОН начал топтать людей, пробежался и по твоей спине.
У соседей по даче завыли их собаки. Поехала первая электричка, и ты вспомнил, что с утра хотел в город.

2.
Захваченная медиа-частота — это ужасающий эксперимент по превращению человека в волну информации. Согласно информационной теории личности, мы являемся лишь самосознающей информацией, и её самосознание также является неким информационным процессом.
Во время очередных беспорядков в Москве группой радикальной молодёжи был захвачен телецентр. Во время штурма телецентра спецподразделением по противодействию экстремизму было применено психотропное оружие.
Учебники истории искажают. Контрольная провалена. Светка! — вот это уже неожиданность, заболела, а ведь с неё надо было скатывать.
Большинство захватчиков погибло в результате действия газа.

— Скажите, профессор, но как человек может стать медиа-частотой?
— Мы используем субъективное восприятие человеком информации о мире и о его прошлом, как мембраны.
Я не употреблял наркотиков, не пил алкоголь, занимался в основном спортом. По утрам ходил на турники. Как я оказался лежащим на рельсах метро, а на меня несётся с огромной скоростью поезд, ума не приложу.

Он не может больше монтировать куски информации в единую фазу. На него оказывается сильнейшее воздействие газами. Читатель в процессе чтения повествования начинает понимать, что имеет дело с бредом. С неким галлюцинирующим разумом. Он пытается найти ряд нарративных спаек, но, впрочем, очень скоро теряет интерес к написанному.
Ему нужны постоянные монтажные склейки, которые сформируют для него время.
Звенит звонок, и, плевав на будущее, можно сдавать эту бредовую контрольную. Следующий урок — химия, и с неё можно запросто свалить.
Хорошо бы уломать Аньку и Лену пойти бухать ко мне, пока мать на работе, и устроить оргию. Но этого не будет. До подобного безумия ещё года 4 жизни.
Я чувствую женскую ногу. Кажется, эта бабища уже померла, ползу к ней. По ноге стекает моча, ощущаю это ладонями. Как турник.
А что может произойти с памятью телецентра? Ничего. Будет вот программа «Давай поженимся». А Светлана Юрьевна её смотрит всегда. Заваривает крепкие чаи, она молится. Ей хорошо. Она любит своих учеников — знает просто, что сейчас трудный возраст.
— Кем вы работали до того, как пойти в сопротивление?
— Работал дизайнером в детском издательстве. Делал вёрстку – «Сказки старой Англии», «Истории о привидениях», «Корпорация монстров». Огромные книжки, цветные картинки. Иллюстраторство на досуге. Вот оформлял тут даже афиши гастролям The Leftpunks.
— Прекрасно левитируете.
Были майские праздники, целый день показывали «Битву экстрасенсов». Ну, я там наслушался историй. Вы про сожжённую дачу слышали?
Я потом стал представлять героев. История, собственно, одна. Они садятся в машину впятером, кто-то едет на электричке. Закупаются бухлом в Ленте.
Откройте эту дверь, там Лента.

Лента темнее Окея. Мне больше нравится Окей.

Они едут бухать. У них свои отношения. Ну, я ничего не знаю о них. Сашка мучается с задержкой, она Тимуру изменяла с Ромой, и если теперь беременная, то это вообще пиздец. Почему? Ну потому что Ромка, он, если она беременная, с ума сойдет, что, может, от него. В том плане, что он будет говорить с Тимуром, он такой. И это пиздец. Надо что-то придумать…
Они чуть не попадают в аварию по дороге.
Майские праздники на дворе. Нет, они-то в июле ездили.

У меня на лбу маленький рот вырос и блюет. Вам смешно?
О Господи, как страшно, что они не попадают в аварию и думают, что самое страшное позади, а ночью все сгорят до единого.

Танцевать неуютно, если танцевать, то и трахаться сразу хочется, и если танцевать, то потом когда потрахаешься тут же. Потрахаешься, и кажется, ну чуть-чуть можно не нервничать.
Я думаю, им очень было страшно гореть. Но ничего же не сказали.
Я прочитал статью, мне стало так обидно за власть, за Россию, я ходил на митинги, знакомился. Я считал, что меня оправдывают турники, что я не тусовщик, что мы реально свежая кровь. У меня было такое мужское понимание революции, но кому оно надо.
Там ведь был и вандализм. Я встретил Максима, ему вообще до пизды политика, но они обнесли магаз, взяли продукты, бухла. Сожгли Гранд Витаро.
Ком. Знаете, Ком. Абсолютно. Так тяжело было. Я трахался с Юлей, она инструктор по фитнесу. Я думал, идеальное тело, ну конечно там – ощущения.
Откройте мне дверь, пожалуйста. Уже стариком ничего не видел, были какие-то иллюзии.
Они же страшно горели, страшно. Там экстрасенсов затошнило. Знаешь, что осталось за кадром в поле чудес? Как им всем было плохо. Всей тройке игроков. Космически плохо. У них была такая эйфория, а муравьи и черви сжирали их. Трогай моё лицо, глаза, ноздри, рот, челюсть…
Мамочка…

3.
Дрочил по 9 раз на дню. Решил побить все рекорды и дрочил 9 раз. Известная тема. Родители уехали, я весь день сидел и решил ставить рекорды. Ну 9-й очень сложно. Это известно. Являлось опустошение. Он оказался закрыт от разговоров на эту тему. Мне было 14, или 13 всё ещё.

Они пытались во мне что-то нащупать. Слова их были запутанными. Я не вёлся. Я не любил оппозицию, но турники сделали свое дело. Я же дизайнер, у меня было самосознание такое — что, мол, я креативный класс, и я виновен в этом. Поэтому я шёл на турник. На турнике было, конечно, проще. Уже мог что-то предъявить. Ты жил правильно, а значит, конкретно ты мог выйти. Но публицистов я продолжал ненавидеть. Мне было важнее моё ощущение или девушка Ксюша с микроскопической попой.
Классуха умерла, но я покатил в Прибалтику. Бросил курить. Раздражался. Часто мылся.
С мытьём вышла вообще какая-то зацикленность. Ходил в душ 15 раз на дню. Человек по имени Михеев рассказал мне про сингулярную экономику. Я хотел вопить от отчаянья временами. Меня не устраивало, что те пили, тем было вообще похуй. Этот сказал, сохраним пустырь от застройки. Я верил — лайкал. Мне хотелось в утренний осенний туман, воскресение, пусть. Сердце стучалось от того, что меня не пускают в прошлое.
Я хотел сгореть на этой даче. Рома узнал, что у Сашки задержка. Заколотилось сердце. Мне явилась их нерождённая дочь, и я трахал её как мог весь понедельник.
Понедельник — последняя полоска кетчупа на дне бутылки.
Газ не даст нам дышать весь остаток вечности. Если не сможешь дышать сейчас — не сможешь никогда. Вот о чём я знаю. Игла, что зашивает дыхательные пути. Кингисеппское направление, кажется. Перебрался в Москву, столовался с вами, нашёл тут двор с турниками. Слушал лекции по сингулярной экономике. Готовил вооружённое восстание. В четверг вошли в телецентр.
Не держите меня за придурка. Всех двигают личные мотивы. Давайте ещё пару слов напишем. Голову будем держать прямо. Руки будут опускаться. Ничего же не видно, темнота и тишина. Верните туман, коль такие хитрые. Нерв защемлён, знаешь как это.
Зачем ты вынудил меня путешествовать по медиа-волнам, профессор. Открывает книжку, читаешь в такт письма. Начинай читать откуда хочешь, с любого слова. Ничего не изменится. Это мои письма тебе — долгие зимние письма.
4.
Он ориентировался на другой вид литературы, и предлагал модель захваченной медиа-частоты. Получалось, что звучат некие обрывки, которые втягивают в атмосферу, и получается некий странный потусторонний взгляд, какое-то странное радио действительности.
Там была история нашего вооружённого восстания. И он говорил — нам не нужна такая книга. Здесь будут карточки, и на каждой карточке написана какая-то странная мешанина, которая звучала у меня в голове в тот момент, когда я полз. Но они будут читать от начала до конца, и всё одно – это не компьютерная игра, ибо я не могу им управлять.
ОМОН прибыл на чёрных лошадях.

Достали бормашину, начали сверлить мне пупок.
Линейка в животе обломалась. Остались занозы. Каждый раз начинал что-то настраивать заново, и тут же всё обрывалось. Мог держать потолок, сюжет, выпрямлять плечи. Им начинало казаться, что я метаю в них каким-то бесконечным мортал комбатом. Секс же для них ничего не значил, они старались молчать о нем. Но Ксюша и жопа её. Она все время насвистывала песню, я пытался разобраться в её голове. Искренне пытался.

И было жаль. Что она чужая. Что человеку это вообще не возможно. Хотели жертвы? Он пришел к ней, лег, стал жертвовать. Отказался от всего. Но кому они, наши жертвы, в итоге нужны? Кому нужнее?
Он более ничего не понимал. Сидел зависший. Темница, куда меня приволокли, оказалась черным ящиком телевизора. Калейдоскоп, который вставал в глазах, оказался чудовищно невозможным. Несколько раз были озарения, связанные с туманом, но потом всё спадало. Ветераны не оставляют воспоминаний, но вот я пишу. Языком пишу, лижу клавиатуру.
Зимние письма тебе — чужая музыка. Ты всё её слушаешь, продолжаешь, осуждаешь. Непрерывная работа сознания. Сталь. Тишина.
Ноль. Газа много.

Я был хрустально одинок, без единой бабы. Всех просрал и не жалел об этом. Уходил в захватчики телецентра, думая о Родине, которая была утренним туманом осенним днём.
Много было усталости и мало влюблённости.

Ничего не передаст человеческую жизнь. Он писал код из слов, которые следовало воспринимать не как бред — но как волну, одну маленькую волну с метафорой человека под воздействием психотронного оружия в захваченном телецентре.
И спасибо вам, если вы прочитали этот код и волну приняли.
Оставайтесь в эфире.