: Розовая кошка

Кошку Элка украла в магазине. Тихонько топая ногами, загнала ее в угол между вонючим рыбным прилавком и распахнутой дверью подсобки. Перепуганное животное втиснулось в щель между грязным ведром, с торчащей из него шваброй и заерзанным половой тряпкой плинтусом, взъерошило редкие, пегие космы, и вытаращило на Элку водянисто-зеленые, бессмысленные глаза. Девушка присела на корточки, уцепилась за кошку обеими руками, выволокла ее из укрытия и сосредоточенно впихнула в плоскую студенческую сумку. Кошка плохо помещалась между учебниками и тетрадками, портфель раздулся и Элка, сурово сдвинув брови, потихоньку, чтобы не разъехалась змейка, тянула на себя пластиковый язычок застежки. Кошка пыталась вырваться и маленькой, скомканной мордочкой судорожно тыкалась в незастегнутый проем сумки. Элка раздраженно толкнула ее вглубь, резко дернула замок, потеряла равновесие и шлепнулась попой на кафельный, в грязных разводах пол. Падая, она умудрилась зацепить ногой ведро и деревянная, затертая до блеска ручка швабры, плавно накренилась и увесисто щелкнула Элку по лбу.
Злая, красная, с растущей на лбу шишкой, Элка неслась в общагу. В вытянутых перед собой, негнущихся руках девушка гордо тащила сумку с кошкой. Проходя мимо вахтерши общежития, Элка сделала брезгливо-независимое выражение лица, небрежно кивнула и выдавила из себя «Здрасте».
Перед входом в общежитие, сумку с контрабадным товаром она повесила на плечо и, заслонив ее собственным телом, протащила мимо бдительной вахтерши.
Придя домой, Эльвира молча и сосредоченно выгребла кошку из сумки, выставила на стол перед Нардином и гордо уставилась на украденное сокровище.
-Ну! — требовательно потянула она: — Ты видишь?!
- Что?! Кошку?!
- Ты видишь, что она розовая!- спрашивала Элка, любуясь блекло-палевой, тусклой и сбитой в колтуны шерстью кошки.
- Ты знаешь, что это редчайший в природе окрас! Да это королева среди кошек! Ты что не понимаешь, какая она породистая! Да, ты вообще ничего не понимаешь, — махнула Элка рукой на непонятливого мужа и принялась кормить кошку.

Три месяца назад Элка вышла замуж за студента из Марокко и гордо называла себя женой иностранца. Родом она была, из маленького шахтерского города под названием Павлоград, но после заключения брака именовала малую родину не иначе как Свиноградом.
- Ну что там у вас, в вашем Свинограде,- лениво интересовалась она у матери и подружек, прижимая к себе липкую от прикосновения множества студенческих ушей, шей, губ и рук, телефонную трубку и пиная носком туфли потрескавшийся, местами лопнувший, дермантиновый пуфик в кабинке переговорного пункта.
-Да, все у нас хорошо! Вот только дядя Вася умер, да Светка родила, пенсию немного задерживают, так я тебе денюжку чуть погодя вышлю. Ты-то как? Не болеешь? Как муж? Не обижает?! Не бьет?! Ну, а если и ударит, стерпи, промолчи, не горячись, доча! На то он и муж. А я тебе рецептик от синячков счас расскажу. Ты лицо помажешь, вот никто и не узнает, что бьет — тараторила в трубку истосковавшаяся мать .
После свадьбы Элка домой ни разу не приезжала. Матери было немного обидно, что молодые не захотели справлять свадьбу в Павлограде. Не по-людски как-то все вышло: с родственниками за столом не посидели, мужа родне не показали, подружкам похвастаться не удалось. Вот и не верят они сейчас, что Элка замуж за иностранца вышла, посмеиваются над ней. Ну да ладно, чего уж там, лишь бы дочка счастлива была, лишь бы муж хороший попался.

А муж Элке попался странный, так она сама думала. Не совсем такой, каким должен быть иностранец. Не получалась у них красивая семейная жизнь.
До свадьбы Элка с Нардином сексом не занимались. Элка считала, что как только дашь мужику, так у него сразу пропадает желание жениться. Она не раз убеждалась в этом. Мужчины, с которыми павлоградская студентка встречалась раньше, после секса сразу теряли к ней интерес и исчезали. Поэтому, познакомившись с Нардином, Элка строила из себя девушку задумчивую, честную и внушала ему, что дорога к сексу лежит через ЗАГС. Элкин марокканец почти не понимал по-русски, он год назад только приехал в эту чужую страну и ему очень нравились короткие юбки, открытые платья и улыбчивые лица местных девушек. А Элка была первая и единственная женщина, которая обратила на него внимание и уже не отпустила до самой свадьбы. Нардин посоветовался со студентами, давно живущими здесь, и решил, что ничего страшного не случится, если он для начала женится на украинке, Аллах не запрещает, а родители не узнают, а вернется домой, женится на той, которую выберут ему в жены родители. Нардину было уже 25 лет, а с девушками он спал всего пару раз, когда приезжал к двоюродному брату в столицу и тот водил его к проституткам.
Всю свою марокканскую жизнь Нардин прожил в деревне и в Россию попал случайно, по какому-то государственному обмену, его определили в университет изучать философию, ну он и изучал, как мог. Учился, но сильно хотел секса. Вот и женился!
Уже в первую брачную ночь, в общий коридор общаги выскочил, ошарашенный, обливающийся потом Нардин. Перепугано озираясь по сторонам, он бросился в читалку в конце коридора. Не включая света, парень забился в самый темный угол за дверью, скукожился на жестком фанерном стуле и затаился. Через минуту в коридоре раздались грозные увесистые шаги. Дверь в читалку распахнулась, щелкнул выключатель, мелко замигали лампы дневного света и комнату залил стерильно-синий, как в операционной, свет. На пороге стояла Элка и с удивлением взирала на сухонькую, перепуганную старушку, лежащую на сдвинутых вдоль стены стульях. Пожилая женщина часто сучила руками и ногами и судорожно пыталась встать.
- Мама, а Вы что здесь делаете? — строго спросила гневная, одетая в длинное национальное марокканское одеяние, дочь.
- Да, как же доченька, вы же ушли. Ты ж так и не сказала куда мне, и чего делать. Вот я и не стала мешать, я тут тихонечко, до утра перекантуюсь. А там и поезд скоро, я себе и поеду. Или чего? Нельзя? Заругают тебя? Из общежития выгонят? Так я пойду. Ты только скажи. Что пора?
- Не говорите ерунды, мама. Спите уж до утра. Чего теперь суетиться, Раньше надо было думать, скривила густо намазанные темно-сиреневые губы дочь и нервно добавила:
- Вы Нардина случаем не видали? — не дожидаясь ответа, махнула широким рукавом халата, выключила свет и громко топая, побежала обратно по коридору, а затем вниз по лестнице. Ослепнув от мгновенно наступившей темноты, мать Элки и Нардин затаились каждый в своем углу и молчали. Нардин мелко дрожал, потом грузно, как-то боком, свалился на пол, заскулил и быстро пополз в сторону тещи. Он стал перед ней на колени, уткнулся носом в кисло пахнущий подол и тихонько, жалобно заплакал. Мать Элки помалкивала, не успокаивала его, не гладила, не тормошила. Вздохнула тяжело да вымолвила: «Нууу, бывает. Ниче-ниче. Дело молодое. Стерпится – слюбится».

Уже через месяц вся общага дружно ржала над незадачливыми молодоженами. Каждую ночь мокрый, потный, измочаленный Нардин стучался в комнаты к соседям и просил спрятать его от слишком темпераментной жены. Он забивался в угол и нервно твердил:
- Я все делаю, как она говорит. А ей все мало и мало. Я не могу больше. Я ее боюсь. Она меня убъет.
Через некоторое время, разъяренная, настырная Элка отыскивала мужа, устраивала скандал и тащила его обратно в их семейную комнату.
Глупая, провинциальная дурочка, начитавшись иностранных женских романов и эротического самиздата, вбила себе в голову, что чем чаще и яростней супруги будут заниматься сексом, тем больше Нардин в нее влюбится и тогда уж точно заберет с собой за границу. Она перестала ходить на занятия, целый день сидела дома, красила ногти ярко-ядовитыми лаками, густо мазала губы дешевой, расплывающейся в уголках рта помадой, и придумывала все новые и новые сексуальные игры для супруга-иностранца.
У перепуганного, несчастного, не опытного и неискушенного в сексе Нардина, эротические фантазии Эльвиры не вызывали ничего кроме ужаса. Постепенно его сексуальная потенция пришла в полную негодность. Соседи по общаге его сторонились, друзья подшучивали и дразнили, жена обзывала импотентом. Он практически перестал выходить из дома, повесил поперек комнаты тяжелую гобеленовую штору, установил в углу маленькую электроплитку и, заунывно напевая родные песни, готовил ярко-желтые, подкрашенные шафраном, мароканские блюда. А затем, усевшись с тарелкой в продавленное кресло, тупо смотрел в экран телевизора.

И вот сегодня Эльвира принесла домой кошку.

Элка и кошка были удивительно похожи. У обеих были маленькие, аккуратные головки со слегка торчащими ушками и огромными бледными, невыразительными глазами. Длинные изящные худые туловища, и непропорционально большие, мосластые руки и ноги с венчающими их огромными, плоскими кистями и ступнями. Из-за этих ступней походки у них тоже казались одинаковыми. Когда кошка злилась или пугалась чего-то, то на спине у нее вставали дыбом несколько длинных, доставшихся видимо в наследство от породистого папы, торчащих как мокрые куриные перья, розоватых клочков шерсти. Элка же в приступах ярости растопыривала длинные, худые с узловатыми костяшками пальцы и, пытаясь расцарапать Нардину лицо, скрючивала их таким образом, что кисти ее рук становились похожими на крупные куриные лапы с закрученными вниз ярко накрашенными когтями.
От нечего делать Элка принялась дрессировать кошку. Кошка была нервная и дрессуре поддавалась плохо. Единственное чему удалось ее научить, так это затаиться в углу, дождаться пока Нардин сядет в кресло и начнет засыпать, а потом разогнаться и, со всей дури, прыгнуть ему на колени. Дремлющий марокканец пугался до обморока.
Или же, утром, кошка замирала в изголовье раскладного дивана, и, неотрывно глядя в спящее лицо Нардина, терпеливо дожидалась, когда у парня дрогнут веки и он откроет глаза. Вот именно в этот момент тело кошки начинало дрожать, она сжималась в комок и одним молниеносным движением прыгала парню прямо на лицо, грузно присаживалась и оттолкнувшись огромными лапами, под довольный хохот Элки, уносилась прочь. Затравленный женой и кошкой марокканец ненавидел их обеих лютой ненавистью. Нерешительный, добрый по натуре парень, был в отчаянье, и только близкие каникулы и скорый отъезд на родину позволили ему не свихнуться и не прибить их обеих.

В один прекрасный весенний день, Элка заболела. Приступ аппендицита случился с ней прямо на улице. Элка с Кошкой гуляли в парке, одурманенная весной тварь, понеслась за потерявшими бдительность воробьями, Элка бросилась следом, долго пыталась поймать очумевшую любимицу, а когда наконец-то схватила и потащила домой, то рухнула от боли на скамейку перед общагой. Вахтерша вызвала скорую, Элку положили на носилки и, подоспевший в последнюю минуту, Нардин, успел выдрать из ее оцепеневших курьих рук, взъерошенную, жалкую кошку. Элку увезли в больницу. Мароканец забросил кошку домой и умчался в гости к землякам.
В этот вечер он нажрался, как последняя неверная свинья, никого не боясь и не скрываясь, притащил домой, и остервенело трахнул, потрепанную, уличную проститутку. Выпихнул ее за дверь, не раздеваясь, упал мордой вниз и яростно захрапел вглубь распахнутого красного общежитовского дивана. Нардин чувствовал себя сильным, независимым, гордым мужчиной. Сегодня он никого и ничего не боялся. Он был по-настоящему пьян, счастлив и свободен. Студент спал долго, почти до обеда, никто его не будил, никто не дергал, не стучал ногами по полу, только яркое солнце светило ему прямо в глаза, пробиваясь сквозь дырчатые ветхие шторы. Потихоньку Нардин стал приходить в себя, веки его дернулись, от тяжелого похмельного шума в голове, уголки глаз слегка сморщились, а губы, невольно, расплылись в довольной и безмятежной улыбке,
- Элка в больнице! – радостно осознал Нардин, и беспечно распахнул глаза.
Взъерошенная, злая и голодная, с растопыренными и поднятыми вверх перьями кошка, прыгнула всем своим корявым телом на счастливое лицо Нардина. Она вцепилась в его кожу острыми вывернутыми куриными когтями и, казалось, хотела выдавить ему глаза. Она люто мстила ему за его удачный вечер, за свой несостоявшийся ужин, за отсутствующую хозяйку и за счастливую улыбку.
Когда Нардину удалось наконец-то отодрать от себя взбесившееся животное, он швырнул кошку на пол и стал, остервенело пинать ее ногами, как попало, куда только мог достать, до тех пор пока она не перестала визжать, марокканец отфутболил ненавистное, бездыханное тело кошки в коридор, принял душ, смыл с лица запекшуюся кровь, продезинфицировал царапины и ушел к друзьям.

Всю неделю, пока Элка была в больнице, Нардин дома не показывался, в больницу к жене не ездил и в университет он тоже не ходил. Парень жил у приятелей гулял, пил, веселился и всячески пытался забыть, что у него есть жена. В тот день, когда Элку выписывали из больницы, вахтерша отыскала его и пристыдила, сказав, что мужчины так не поступают, что уж добраться-то домой больной женщине он обязан помочь.

Хмурый марокканец пришел в их комнату, немного прибрался, поинтересовался, не видали ли соседи кошку и, услышав отрицательный ответ, хмуро поехал забирать жену.
Всю дорогу домой Элка стонала и всем своим видом показывала как ей плохо, без конца упрекала его в бесчувственности и непонимании и даже сообщила, что она обо всем расскажет его матери. Нардин молчал
Элка все время расспрашивала о кошке: «Как она? Что ест? Что делает»? — Нардин молчал.
Как только жена переступила порог комнаты, она принялась звать кошку, затем, невзирая на боль в боку, встала на колени и принялась шарить веником под диваном. Не обнаружив, любимицы, Элка грозно двинулась в сторону мужа.
- Где кошка? – злобно шипела она, — Нардин молчал.
Он развернулся спиной к взбешенной жене, снял пиджак и подошел к шкафу. Как только марокканец распахнул шаткую, скрипучую дверцу плательного отделения шкафа, из темноты сверкнули желтым огромные глаза и, с верхней перекладины молниеносно прыгнула ему на голову и вцепилась когтями в волосы, розовая элкина кошка.

Марокканец ушел от Элки в тот же вечер. Через месяц он сдал сессию и уехал в Марокко, за время каникул женился на местной крестьянке. Обучение Нардина на этом закончилось, в университет он так и не вернулся и никогда больше не встречал Элку и никогда не видал ее бешенную, мстительную розовую кошку.