Владимир Павлов : Ытрэг (I)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Мое имя вам ни о чем не скажет. Название моей расы только введет вас в заблуждение. По виду мы похожи на древнеегипетских богов, людей с головами животных. Существуют целые подземные города, о которых вы не знаете. Они которые густо населены неизвестными вам расами, из которых мы – одна из самых развитых, подчинивших многие.
Сейчас я отшельник и изгой, пытающийся наладить контакты с людьми. В прошлом – крупный номарх, советник Самого Нептауи, Величайшего из Величайших, имя которого да не произносится всуе. Собственно, на этом и все про меня. Весь текст – это «дневник» существа «низшей» расы (если дневником можно назвать хаотический поток эмоций, зафиксированный на магнитном приборе). Раса трематодов обитает в канализации и примыкающих к ней пластах грунта. Внешне они напоминают ваших сказочных персонажей: тритонов и русалок, только с конусообразным, без плавников, хвостом и уродливой головой с огромной нижней челюстью. Вырастают в длину не более метра. Их рацион состоит из человеческих фекальных масс, обильно сбрасываемых в канализацию. Самые изощренные могут иногда изловчиться и, всплыв по трубам до унитазов, схватить «еду» в момент выделения, «пирожок из печки», как они выражаются. У них есть подобие государства, довольно примитивные технологии, социальные институты, магазины, даже учебные заведения, включая «высшие». Мы давно подчинили этих созданий, используем как рабочую силу и в качестве пищи для наших боевых чудовищ. Разумеется, мы защищаем их от враждебных рас и помогаем развиваться, так что им же от этого лучше. Раньше я тоже так считал, пока не прочел «дневник». Все-таки, я понял, они более развиты в сфере чувств, чем мы считаем.

Записи я нашел у погибшей в результате несчастного случая молодой самки трематода, преподавателя в университете Фаэцес. Звали ее Ытрэг. Дневник принадлежал другому трематоду, доценту того же университета, скончавшемуся раньше.

С уважением.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

*******************

Я решил вести дневник. Не знаю, почему. Наверное, больше никому нельзя высказаться. Не Ырэлочке же открывать душу! Ыс умер, и трематодов, с кем я мог поговорить откровенно, не осталось. И как удивительно быстро он умер, ведь еще в начале притока грунтовых вод мы присутствовали на его открытом занятии. Помню, как он говорил, будто не видя ничего перед собой, словно не аудитория была перед ним, а бескрайние просторы канализации. Ысрэд, в своем репертуаре, устроила «разбор полетов». Как нелепо трематоду, близкому к смерти, говорить, что он недостаточно использует современные образовательные технологии! И эта ее изумительная фраза в начале сезона ремонтов канализации: «Умер, а даже карточку не успел оформить! Давайте все делать вовремя, коллеги!»

Ыс был на месяц старше меня. В этом сезоне на кафедру пришла работать Ынгрид, молодая самочка с покорным выражением лица, скромная и невыразительная. А ведь она даже не знает покойного! Вот так и мою фотографию когда-нибудь отправят в мусорное ведро...

Из ближайших друзей остался у меня только Ыр. Моя поездка в Руфад, соседнее канализационное государство, была его подарком мне. Ыр – ведущий специалист по Ырыру. Он отговаривался нехваткой финансов. Университет должен был оплатить ему расходы, я обещал подбросить унитазных осколков, но ничего не помогало. Он наотрез отказался. Наверное, основная причина была в его жене Ытрече. Властная и жестокая, она полностью подчинила его, мягкого интеллигента. Наверное, научная поездка казалась ей менее важной, чем домашнее хозяйство.

Ыр – илдолог, это не его профессия, а научная страсть, начавшаяся еще во времена нашего «братства». Поэтому я не мог не купить ему в Руфаде подарок: глиняную статуэтку Анала, восседающего на золотом унитазе.

За входом в мою нору видно мощное течение воды. Великая канализация уносит время, уносит воспоминания, уносит частицы моей жизни. Зачем я жил? Для чего? Кто вспомнит обо мне? Кто прочитает этот дневник?

А вдруг я завтра умру от загноения желудка, как Ыс, или от переизбытка коричневых клеток в мозгу? Тогда тем более надо писать, чтобы хотя бы что-то осталось от меня.

********************

Сегодня я с двухнедельным опозданием приступаю к лекциям у историков водоочистных систем. На этот семестр у меня еще значатся говновозы и специалисты по обработке кала, а также семинары на инъязе.

Первая лекция по курсу «Илософия – часть вторая» – это «Взгляды ранних илософов на устройство мироздания». Разумеется, я читаю ее уже много лет и успел выучить наизусть. Но я же не робот, не могу говорить одно и то же. Вот я и решил сделать отступление.
Я спросил: что вообще является источником мысли? Ответа, конечно, не было, лишь одна молодая самочка на первом ряду робко предположила, что мысль – это некое загноение в мозгу, нейтрализуемое общим кровотоком. Нет, ответил я, и принялся рассуждать.Когда мы абсолютно здоровы, мы все равно думаем. Когда абсолютно сыты, все же думаем. Даже если у нас все есть, мы думаем. Значит, мысль сродни желудочному соку, только переваривает он действительность, непрерывно поступающую в наше сознание.
Обводя взглядом аудиторию, я в отчаянии заметил, что слушают меня немногие, верит мне – никто. Я прекрасно понимаю, что илософия интересна меньшинству студентов. Здесь же не было ни одного заинтересованного взгляда, а вот издевательских, презрительных, насмешливых – сколько угодно. Современные мальки стали, пожалуй, умнее нас, но и гораздо эмоционально суше, даже грубее. Они очень быстро взрослеют, и уже к выходу из школы знают, что мир устроен просто. Просто, как сифон, и в этой простоте нет места идеализму. А ведь в их возрасте мы – я, Ыс и Ыр – основали свое студенческое «братство», с высокими иделами и прекрасными целями. Это поколение даже не поняло бы нас, словно пришельцев из другого мира.
– Уважаемый господин Ык, – наконец, не выдержала одна студентка. – А это надо записывать?
Ее вопрос отдавал укором: мол, чего ты, старье, разводишь тут илософию на пустом месте, которая не пригодится нам на экзамене! Я почувствовал стыд, будто начал рассказывать им факты из своей интимной жизни и был с негодованием оборван.
– Да, запишите, – ответил я сухо, жестко. – «Мысль подобна желудочному соку, переваривая действительность, непрерывно поступающую в наше сознание» Войдет в первый билет на экзамене.
Самочка облегченно кивнула, студенты застрочили, примолкнув.

Кафедра сегодня, как всегда, была мучительно-долгой и нудной. Решались организационные вопросы. Под конец, когда всем уже не терпелось сбежать, Ысрэд предложила всем выдвинуть предложения по совершенствованию педагогического процесса. Прекрасно! Понятно, что она – робот, но это ведь не значит, что и остальные тоже не живые трематоды!
На свою голову, я взял слово и стал говорить, что мы забыли об основной нашей функции: воспитании студентов.
Ычег встрепенулась и слушала меня внимательно, со страдальческим выражением и еле заметно кивая, Ынгрид сидела с испуганным взглядом (это её обычное выражение), Ырэла отводила глаза, Ывира изучала проплывающие какашки за окном, аспиранты засыпали, а Ырёга, не успел я сказать и пары слов, недовольно пробурчал: «Завел свою шарманку!» Всё же я довёл свою мысль до конца.
– Согласна, Ыс! – подытожила завкафедрой. – Забыли мы, кто мы такие. Коллеги, в конце концов, кому это нужно, если не нам? Неужели мы не можем отвечать за свою работу? Мы кафедра илософии, а сами-то любим великий ил? – Тут Ысрэд переключилась на злоупотребление мочой и ещё полчаса сокрушалась о том, что студенты пьют мочу на крыльце. Потому что «нет воспитательной работы»! Я-то, конечно, не борьбу с мочепитием имел в виду… Ырёга за это время посинел.
– Ыс, а вот и займитесь-ка воспитанием! – предложила она под в конце своей пламенной речи. – Покажите молодежи, как надо работать, пусть пример берут! Хотите взять кураторство?
– Кураторство? – Я опешил. Ырёга издевательски захихикал. – Я… не то имел в виду… в глобальном смысле...
– Да это понятно, голубчик, но нужно ведь начинать с чего-то! Займись этим, а? Ты же знаешь, у нас с наставничеством дело, откровенно говоря, неважно.
– Ээээ...
– А ты сделай так, чтобы звание куратора поднялось на должную высоту! Сделай нам такую группу, чтобы на любой кафедре обзавидовались! Любую тебе подберу! Мы потом на основе твоего опыта издадим пособие по воспитательной работе… Ну, Ыс, молодец! Ценные идеи!
Все рассмеялись (кроме аспирантов, конечно).
– Я ведь не против...
– Умница, Ыся, умница! – горячо подержала меня Ычег. – Умница! – И посмотрела на меня сияющими глазами.
Ычег всего на четыре года меня старше. Мы с ней на «ты». Она – прекрасный педагог, искренне любит свою профессию, но, вместо того, чтобы заниматься ей всецело, безропотно везёт целый воз всяких общественных дел. Это судьба всех добрых трематодов. Хорошо, я сумел отмазаться в своё время и от олимпиад и конференций… Да вот сегодня я попал в просак, как наивный новичок.

Мы шли на остановку вместе с Ырёгой: он тоже доцент, чуть старше меня, но похоже, что лет на десять. Хотя на такой работе состаришься. Он традиционно ведет занятия у «географов» и на факультете физического воспитания: детки – не подарок. Мы с ним в приятельских отношениях, хотя дружбы между нами нет. Ырёга – грубый трематод, маты в его речи – не диковника. Может он позволить себе такие словечки и со студентами. Хотя, может быть, с его подопечными иначе и нельзя?

Высшее образование снова поднимается в цене. Преподавателей вновь уважают. К сожалению, это не то уважение, которое мы испытывали к своим педагогам. Да, многих из них мы не любили. Придумывали обидные прозвища. Но мы же их трепетали, для нас они были полубогами. Теперь студенты относятся к нам, как к специалистам, нанятым за их же унитазные осколки. Грех жаловаться на это. Но все же иногда невозможно отделаться от шемящей грусти.

Ырёга покровительственно мне посочувствовал, «обнадёжив» потрясающей фразой:
– Нынче молодым только кураторство дают, старички не вывозят. У студентов ведь принято о куратора ноги вытирать. Но ты, Ыс, самец строгий, задай им жару!

Вернувшись домой после заседания кафедры, я решил, не смотря на усталость, ехать к Ыру. Завтра ко мне может придти Ырэлочка, и поэтому завтра быть у него не получится.

Статуэтку Великого Ануса я обернул в ткань и бережно перевязал.

Ыр вместе с женой живёт убогой пещере, которая ему досталась даром, как работнику музея. Получил в наследство городскую пещеру, он отдал её детям. Образованнейший интеллигентный трематод, бессребреник, мягкий, робкий, с вечной неуверенной улыбкой. Плыть мне нужно было через распределитель, и удалось сесть в маршрутное судно.

В маршрутном судне ко мне привязался какой-то алкаш. Видимо, статуэтка по форме напоминала ему бутыль с забродившей мочой. Он очень обиделся, когда я не налил ему, и принялся на чем свет ругать всяких жлобов и кровососов, сидящих на народной шее.

Дверь мне открыла Ытреча и, как я смотрел на алкаша, уставилась на меня в упор, с вызовом, стоя на пороге.
– А Ыр где? – спросил я растерянно.
– Работает.
– Чего же он так поздно…
Она немного посторонилась, я заплыл в нору.
– Да откуда ж я знаю! – бросила Ытреча зло. – Чокнулся он со своей наукой, стал похож на кусок тухлого говна. Даже от свежей дрисни сегодня отказался, не ест ничего. Всю пещеру захламил, скоро буду в утилизацию за пару унитазных осколков это все сдавать. А ты чего пожаловал, Ыс? – Она с недоверием уставилась на мой сверток.
Оставить Великий Анус в руках этой самки мне показалось кощунством: того и гляди, она отправит святыню в утиль.
– Да просто… – пожал я плечами. – Давно не видел.
– Так иди в музей, там он наверняка.
Сам музей Ырыра от жилья Ыра находился недалеко; но я очень устал, плыть с нелёгким грузом в музей, не будучи уверен, что мы там встретимся, я не мог.
Я оставил жене Ыра записку на древнем языке и настойчиво просил передать.
– Это насчёт унитазных осколков, которые я должен, – солгал я интуитивно.
– Ну, так и давай сейчас! – вскинулась Ытреча. Я не выдержал ее взгляда, но нашел силы сказать «нет» и вышел. Мы даже не простились. Она энергично захлопнула дверь.

Назад мне пришлось плыть на пригородном судне. Я бережно прижимал левой рукой к груди статуэтку, а правой изо всех сил держался за поручни. К этому времени, после всех дорожных перипетий, я успел пропитаться к ней материнскими чувствами.
– Плывут тут со всяким барахлом! – крикнула билетерша, грубо меня толкнув, чтобы пройти. Видимо, ей не понравился мой взгляд, потому что она продолжила комедию:
– Да что это ты везешь, воняет так?! Говно наверное протухшее!
От такой наглой лжи я опешил:
– Да не воняет тут ничего, вы что, тут вообще ничего такого!
– Еще огрызается! – крикнул капитан судна, «благородно» заступаясь за самку. – Вонь какую-то везешь, весь салон завонял!

О, грязное наше бескультурье! Но не воспитывать же мне самку моих лет!
Несколько сезонов назад, на какой-то научной конференции, я видел книгу о Великом Анусе. Символично, что вышла эта книга в серии «Великие илософы». Великий Анус! Ты, конечно, ответил бы достойно своей оскорбительнице, и даже молчание Твоё было бы исполнено такого великого смысла, что раскаяние не заставило бы себя ждать. Любой основатель религии – великий учитель, гений педагогики. Мы же – незаметные ручейки в великом океане познания, с упорством, настойчивостью, огромными усилиями несущие капли живительного знания в пустующие умы, чтобы лишь на миллиметр продвинуться к великой цели.
Неужели каждый учитель приходит к таким мыслям? Снова канализация полна мути, и снова приступ невыносимой тоски.