Владимир Павлов : Ытрэг (II)

***********************

Во время максимального слива у меня было занятие на инъязе, единственное в эти сутки.
Ысрэд предлагала мне самые разные группы, но я категорически отказался стать куратором в группе, где я же не буду вести занятия. Такой опыт у меня уже был, и мне прекрасно известно, с каким наплевательским отношением относятся студенты к преподавателю, который им никто. Тогда она вчера, при мне, связалась с деканом факультета иностранных языков и выбила для меня кураторство на чужом факультете в группе ЖО-666, у которой я в первом семестре веду семинары по «Илософии – часть вторая».
Сегодня я видел их впервые. В группе всего девять трематодов. Двое самцов: Ыл – обаятельный шалопай, и Ыль – суровый немногословный малек. Ырыра: напористая громогласная староста. Ырёга сказал бы «Суровая дырка» (кстати, он всех студенток называет «дырками», а студентов «илососами»). Ыыра и Ыура: дочки богатых родителей. У самочек явно нарушено чувство меры в отношении украшений. Ыура смотрит на окружающих трематодов с видом «не-пойму-что-я-делаю-среди-этой-гнили». Ыкаса: аккуратная, робкая, с лицом экранного диктора времен правителя Ыты Дрыщёва. Ылыла и Ылала: кажется, самочки из пригорода, с простыми мордами. Боюсь, что буду их путать. Впрочем, все они не так интересны. Наиболее интересна Ытрэг, приехавшая из далекого государства У.

Мне доводилось учить и атянок, и отянок, но живую утянку я вижу впервые и пребываю в некоторой растерянности. С нашим языком у нее затруднения. Она все время на меня смотрела, а я боялся спросить что-нибудь, чтобы не вызвать затруднения изъясняться на чужом языке. Когда я разбил студентов на три подгруппы и дал время на подготовку задания, именно ее выдвинули отвечать. Я пресек эту попытку и заставил отвечать от «команды» Ыуру.

Кстати, по вантусному языку, их основному предмету у Ыля, Ылалы и Ылылы – «удовлетворительно», у большинства «хорошо», «отлично» – только у Ыуры и Ытрэг (я нашел это в листе аттестации на стенде деканата).

У Ытрэг характерный акцент: певучий, с плавающей интонацией. Она очень послушная: внимательно слушает и старательно записывает все требуемое. Почему-то самочка производит впечатление самой интеллигентной студентки в группе: в своих движениях она оставляет впечатление тонкости, изящества: настоящая утская принцесса. У нее запоминающаяся морда обитателей южных канализаций, очень рафинированная, изографическая, как сказал бы служитель культа Жопы отец Ын, мой знакомый. Одета она при этом вполне современно, и, я бы сказал, со вкусом, хотя несколько старомодно: к хвосту приклеены прекрасные, изумрудного цвета, щеточки, что придает ей сходство с ершиком, на груди висит цепочка с кулоном: золотым унитазом. Ытрэг часто и широко улыбается. Улыбнулся сейчас и я, представив, что Ырэлочка может открыть в этом месте дневник и устроить мне сцену ревности… Вздор!

Занятие прошло гладко, спокойно, в уверенном, заданном ритме. Под конец я объявил студентам, что являюсь их куратором и назначаю встречу на следующей неделе. Поднялся небольшой ропот, но я быстро подавил сопротивление. Договорились поставить «час куратора» на пятницу.

Ума пока не приложу, как я буду воспитывать этих девятерых взрослых уже трематодов. Педагог-профессионал, смешно! Хочется же достичь какого-то результата на самом деле, а не просто создать видимость общественной работы. Впрочем, время еще есть на обдумывание. Тем только и успокаиваю себя.

Едва я закончил, как через телепатический приборчик со мной связался Ыр. Он обещал зайти во время вечернего массового сброса. «Видишь ли, ко мне должны приплыть в это время...», – начал я с сомнением. Он сразу же смутился, начал извиняться. Мне самому стало неловко. «Брось, Ырка! – гаркнул я в прибор. – Приплывай, когда хочешь! В любое время!»

Ыр приплыл в начале слива, с огромным кулем в зубах. Мы дружески шлепнули друг друга хвостами на пороге. Он все такой же: старая вонючая сетка, обмотанная вокруг торса, в которой застряли остатки говна, очочки в дешевой пластмассовой оправе, стрижка, как у первоклассника. Я провел его на склад говна, поставил мочу, удалился на секунду и с гордостью внес подарок.

– Ыыыыы! – восхищённо произнёс Ыр. – Ням-ням… – Он взял статуэтку и внимательно осмотрел, лизнул, засунул себе в пасть на какое-то время. Выплюнул и смотрел задумчиво, перекладывая голову с одного плеча на другое. Лицо его огорчённо вытянулось, он, беспомощно улыбаясь, развёл руками. – Ыся, хороший мой говноед, спасибо тебе, не знаю, как благодарить, но я… не возьму.
– Ы?
– Из-за Ытречи. У меня ведь в пещере даже своего кабинета нет.
сразу вспомнился короткий разговор с его женой вчера и я, не сказав ничего, неприязненно нахмурился.
– Я, милый мой говножуй, наоборот, к тебе с огромной просьбой…

Оказалось, что весь свой летний отпуск Ыр провёл в Сфингтерре, ближайшему к нам илдийскому региону. Он посещал храмы, монастыри, всплывал даже по трубам до унитазов, и вот, перед самым отъездом, в какой-то малограмотной сфингтеррной семье обнаружил ершики XIX или начала ХХ века: ценнейшую, по его словам, религиозную святыню. Эти ершики он и купил, за «смешную» сумму: всего за три тысячи унитазных осколков. Я поднял брови: почти половина его месячного оклада. Дальше мне все стало понятно. Ытреча, конечно, была в ярости, и с тех пор не раз порывалась «это барахло сдать в утиль за пару унитазных осколков».
– Мерзавка, – буркнул я. Я не илдист, конечно, и всё же такое варварское отношение к духовной культуре любых нематодов заставляет шевелиться от гнева говно в заднице.
Ыр только посмотрел на меня сочувственно и виновато.
– А они в самом деле такие ценные, Ыр?
– Да им цены нет, Ыс! – Ыр достал ершики и принялся раскладывать на кухонном столе, я торопливо убрал чашки, смахнул остатки кала. – Фасон грубоват, но сам цвет очень интересен и очень редок. Именно с такими ершиками по легенде Великий Анус спускался в самые темные слои Мировой Канализации, дабы очистить ее от скверны. И вот, Ысюша, я тебя очень, очень хотел бы попросить… Возьми их к себе на хранение, а?
– Ты что, Ыр? – смущённо пробормотал я. – Это ведь целое богатство, культурное наследие… Я не могу так...
– Это наследие Ытреча может сплавить не сегодня-завтра за два осколка.
– Ну, хорошо… а продать их ты не хочешь? Ведь они все вместе стоят, я думаю, как новая подлодка.
Ыр сурово и медленно помотал головой.
– Дороже. Ты бы продал клинопись Ыцше? – спросил он вместо ответа.
– Прости… Ну что ж, пожертвуй их тогда в музей, в илдийский – этот – храм, что ли...
– Да я уж думал, милый мой говноед… Но я, как-то, Ыся, я… не знаю. Ты сам знаешь, тяжело мне даются все эти поиски, встречи, переговоры. Мне из моей пещеры вырваться уже подвиг. И, это, Ысь… представь, вдруг… – он весь съежился и тихо закончил, – а вдруг я умру скоро...
Я даже не сразу нашёлся, что сказать, опешив, только потом гневно крикнул:
– Типун тебе на язык, кусок тухлого говна!
– Не ругайся на меня, Ыс, я ведь серьёзно.
– Что у тебя такое, дурья твоя башка! Ты почему врачу до сих пор не показался?
– Ночью засыпаю тяжело, Ыся, сердце стучит. Когда повернусь на левый бок, тогда только и засыпаю. К врачу я не поплыву, сам знаешь. Ысенька, милый говноед, так что?.. – Ыр смотрел на меня своими беспомощными коричневыми глазами с «гусиными лапками» морщинок, которые раньше я замечал только у очень старых трематодов (а ведь он – мой ровесник!). Я тяжело вздохнул.

Мы оформили расписку (Ыр и слышать не хотел, но я настоял). В расписке было сказано, что ершики в количестве 3 (трёх) единиц поступают ко мне на хранение до тех пор, пока не будут мной переданы мной в илдийский храм или в музей, что вменяется мне в обязанность, причём за настоящим владельцем сохраняется полное право до этого момента получить произведения религиозного искусства обратно в любое время, если он вдруг изменит своё решение.

Едва мы поставили печати анальными сфинктерами, приплыла Ырэла.
Ыр торопливо принялся заворачивать ершики. Я выплыл в коридор и помог Ырэлочке снять сеть. Ыр тоже появился в прихожей, подслеповато улыбаясь.
– Ыр, мой друг, старший научный сотрудник. Ырэла, моя коллега, – несколько церемонно представил я их друг другу. Ырэла одарила его ослепительной улыбкой, протянула руку для облизывания. Ыр вздумал было помочиться на нее, смутился, лизнул пару раз, торопливо отнял и стал поспешно напяливать свою засранную сеть. На пороге он несильно, но долго, с чувством, лизал мне руку.
Ырэла обычно приходит ко мне в конце рабочей недели, иногда ещё и на «журфиксы». Она – моя бывшая студентка, моя протеже, и наши отношения описать достаточно сложно.

Три года назад, читая спецсеминар для студентов пятого курса илософского факультета, я впервые обратил внимание на Ырэлу: активную, бойкую, невероятно симпатичную молодую самочку, старосту группы. Случилось, во что я никогда не верил: я влюбился в студентку, к стыду и ужасу своему. Ни слова, ни звука, но Ырэла обо всём, кажется, догадывалась. Любая самка догадывается об этом. Она стала чаще улыбаться мне и, похоже, сама смотрела на меня с удовольствием.

Затем – дело было после Дня Сантехника – я вдруг написал Ырэле невозможное письмо, очень нежное, трогательное, в духе праздничного поноса. Разумеется, ни на что я не претендовал и «благословлял её быть счастливой». О разводе с Ысэдой я думал уже тогда, но, конечно, не из-за Ырэлы: этот развод был задуман ещё раньше и должен был совершиться. Все же и о разводе я вскользь упомянул, верней, само к слову пришлось.

Вскоре после между мной и Ырэлой по её инициативе произошло решительное объяснение. Она заявила, что очень ценит мои чувства, что сама является честным трематодом и готова строить серьёзные отношения, но, если я действительно люблю её, она ожидает от меня решительности. Какое брожжение в моей голове! Был я, конечно и рад этой новой надежде, и огорчён тем, что чистое, возвышенное расставание, которого я уже и ждал, к которому внутренне приготовился, обернулось необходимостью борьбы, семейных дрязг и т. п. Всё же я решился бороться. Надо быть справедливым: Ырэла своим появлением в моей жизни значительно подвинула бракоразводный процесс, она стала и предлогом, и тем трематодом, который придал мне мужества.

Ырэлочка закончила институт и поступила в аспирантуру, выбрав меня научным руководителем (поскольку я докторант, хотя моя докторская о связи испражнения с процессом созидания вселенной вот уже второй год не может сдвинуться с мёртвой точки). Мы встречались. Первый год я был влюблён до того, что не замечал, где испражняюсь. Однажды мы провели вместе каникулы: чудесные, романтические каникулы сезона холодов, но физической любви между нами не было. Я не был ещё тогда разведен и потому считал это чем-то неэтичным; да и, кроме того, я верующий трематод, обсиранин, который считает плотскую жизнь вне брака вещью не то чтобы греховной, но бессмысленной, животной, лишённой благодати. Разумеется, важна не формальность, а то, что она освящает: глубинную близость, настоящее доверие и трепетность взаимной заботы.

На второй год я с некоторым страхом стал замечать, как моя Ырэлочка превращается из весёлой, обаятельной самочки в госопжу Ырэлу: эффектную, уверенную в себе, волевую самку, которая, если уж поставила цель, обязательно добьётся её. Она стала одеваться иначе, в её голосе появились сифонные нотки. В аспирантуре Ырэла училась блестяще, со рвением и тем умением преодолевать рутину, которого мне всегда не хватало. Ырэла – интеллектуалка и по-настоящему интересуется наукой, ее исключительно рациональной стороной (таких трематодов я побаиваюсь, даром что сам ученый, от них веет холодком). Ныне она формально ещё на третьем курсе аспирантуры, но уже сдала кандидатские экзамены, недавно прошла предзащиту, её защиту мы ожидаем в середине сезона. На кафедре Ырэла работает с прошлого года и очень импонирует Ысрэд своей энергией, предприимчивостью, деловой хваткой.

Вопреки моим страхам, никто меня строго не осудил: были, конечно, разговоры, но даже эти разговоры приобрели характер сдержанной похвалы: дескать, и польза родной кафедре, и сам самец оказался не промах...

Этой весной Ырэла первая заговорила о браке. Но здесь уже я испугался. Молодая привлекательная самочка и стареющий самец (пусть ещё осанистый, с прекрасным хвостом, здесь мне все безудержно льстят): да серьезно ли это, то есть не с моей, а с её стороны? Разумеется, у Ырэлы были отношения с самцами, прошлый год я даже подозревал, что у моей самочки есть ещё кто-то (подозрение заставило меня слегка отстраниться, думаю, она это почувствовала). Кроме того, не глупо ли, высвободившись из одной кабалы, попасть в другую? Я поставил срок: год для испытания наших отношений. Ырэла смиренно согласилась.

Мы встречаемся, как уже сказано, раз в неделю. Ырэла выказывает ко мне «почтительную дочернюю любовь». Я продолжаю любить её: сложно не любить молодую, умную и красивую самку, пусть и чуть жестокую. С глубоким огорчением я наблюдаю и Ырэлочкины недостатки. Хотя в чём же мне её упрекнуть? В энергичности, силе воли? Но это достоинство. В напористости, которая не красит слабый пол? Но и это – самцовский стереотип, а самка вольна быть такой, какой ей хочется. Не её вина, если она не соответствует хрупкому идеалу, который я сам выдумал. Странно, но у нас однажды был разговор об этом – и Ырэла даже шутливо повинилась передо мной, и обещала быть мягкой и заботливой, со мной, по крайней мере. Ну, чего ещё бы желать старому трематоду? Вцепиться я должен в неё, сорокашестилетний идиот, и молиться на то, что молодость согреет мои седины. Но я боюсь.
– Он забавный, этот Ыр, – промолвила Ырэла, едва закрылась дверь. – Зачем он приходил?
Я вкратце рассказал суть дела, и, бережно развернув, показал ей один из еришиков.
Ырэла оглядела её, наморщив лоб, слегка испражнившись. Покивала. Не сказала ни слова. Я завернул ершик в пленку.

– Господин Ыс, ты уж извини меня, я просто не люблю трематодов, которые живут прошлым, – резковато пояснила она, уже в комнате, когда мы уселись на бетонной балке.
– Прошлым?
– Прошлым. Мир движется, трематоды развиваются. Ты ведь ещё нам в своё время говорил на лекциях, что с каждым веком трематоды растут духовно. И сейчас говоришь студентам, разве нет? А… архаичная культура остаётся в прошлом. Её нужно знать, не спорю, это наши корни и всё такое прочее, но мне жалко тех людей, которые отстали от жизни и живут только ею. А тебе как кажется?
Я пожал плечами, поражённый.
– Да, мне очень жалко его. Ты знаешь, он ведь по хвост в пизде своей жены, и настоящее у него, правда, невесёлое...
Ырэла довольно рассмеялась сифонным смехом и положила свою руку поверх моей.

«Да, – подумал я недосказанное, – но это – не твоя презрительная жалость, Ырэлочка. Архаичная культура, ты говоришь? Старомодная, да, но принципы этики не меняются. А, может быть, мы сами окажемся архаичными рядом с этой культурой? Столь же архаичны эти ершики, сколь и Ырыр – непрофессионал в педагогике, и обе истины правдивы. Не истиной одной стоит мир. И как же сказать тебе это, Ырэла?»

Я хотел сказать об этом, но, подумав, промолчал. Не сам ли я пришёл к тому, что красота выше мелочного выяснения правды? Красива молодая самка рядом с тобой на диване, и рад я тешиться безоблачностью наших отношений. Пусть обманчива она, но что не дашь за такую обманчивость в моём возрасте! Ещё должны завидовать мне большинство моих сверстников, у которых нет и этого. Трудны пути Твои, Мировая Жопа: с юности Ты зажигаешь в нас пламя высокой цели, а потом незаметно уводишь на лживую проторенную тропку. Испытываешь ли Ты нас, укоряешь ли за слабость, или это – Твой порядок вещей, и Ты оправдываешь нас в своём сердце?