Владимир Павлов : Ытрэг (III)

**********************

С самого утра я принялся исполнять данное Ыру обещание: вышел в сеть и стал искать адреса ближайших илдийских храмов и монастырей. Ближайший монастырь был неблизко. На сайте монастыря Ысранг находился и код телепатора настоятеля Ы Ы. Дозвонившись, я сказал, что мне необходимо увидеться с настоятелем «по важному вопросу»: мне вдруг приплыла мысль не говорить пока о святынях, интересно было, насколько иерархи илдизма дружелюбны по отношению к простым смертным. Мой собеседник надолго замолчал.
– Мы сейчас очень заняты, – произнес он наконец. – Приезжайте через… через месяц. А еще лучше, если вы оставите мне свои цифры, и я сам с вами свяжусь.
Я оставил свой номер и, положив трубку, вздохнул с чистой совестью. Если через несколько месяцев его преподобие со мной не свяжется, тогда я сам с ним свяжусь и скажу о ершиках. Тут уж он наверняка проявит большее радушие…
Вечером у меня дома имел место очередной журфикс, на котором были Ыф, Ылыла; Ып, ее жених; Ыг, мой аспирант, и Ын, коллега с соседней кафедры истории педагогики. Прплыла и Ырэла, немного опоздав.
Я тешу себя мыслью о том, что являюсь не только либеральным, эволюционирующим, как свежее гавно, педагогом, но поощряю духовную жизнь и свободные интеллектуальные искания молодежи. Вот поэтому в конце недели у меня собираются «умные и духовно направленные трематоды». Я предлагаю лёгкое угощение: консервированное гавно, полуразложившиеся трупики, горячую мочу, замороженный гной. Большую часть угощения посетители приносят с собой. Разгорающаяся беседа, а бывает, что и две-три разом, часто перерастает в целый научный спор, в столкновение убеждений. Раньше мне очень льстило это, я до сих пор считаю это rotatio mentis мои скромным вкладом в культурную жизнь страны, до сих пор лелею надежду, что кто-нибудь из гостей, став известным трематодом, напишет в своих мемуарах: «Помнится, собирались мы у Ыса...» Изредка и я участвую в прениях, обычно просто слушаю, подбрасываю новые идеи, не даю разговору протухнуть, нивелирую слишком острые и зловонные темы (к сожалению, не всегда успешно). Иногда уплываю в свой кабинет, и гости общаются без меня. По негласному правилу все уходят около семи часов вечера.
Ыф – мой сын, он недавно закончил университет, теперь он служит младшим офицером в Управлении проктологической службы исполнения наказаний. Ыф – правдолюб и правдоруб, упрямый, но справедливый, честный, неглупый трематод, обсиранин. Ылыла – дочь, успешная молодая самочка, но добрая, она заканчивает медицинскую академию и консультирует в частном центре, передвигается она на своей подлодке. Ее жениху, Ыпу, уже около тридцати: серьёзный, положительный самец с брюшком, в очках, с бородой. Он преподает в той же академии информатику, но при этом пишет кандидатскую диссертацию по илософии (Точнее, по этике: «Развитие этических понятий у машинного интеллекта». Это его идея-фикс, благородная, но сомнительная.) Ын даром что почти моих лет, – трематодик шустрый, вертлявый, легко увлекающийся спором, и идейный коммудист. Наконец, Ыг, мой подопечный: ладный, высокий (с меня ростом) самец, весёлый, чуть глуповатый на вид, но очень себе на уме, острый на язык, немного циничный. Он работает в торговом центре продавцом говносборников и зарабатывает больше меня. При всём этом Ыг – монах обсиранинского монастыря! Вдобавок, ещё и служитель культа. На заседания кафедры он часто является в с вантусом на боку: это облачение ему идёт. Оказывается, настоятель разрешил ему пребывать вне стен монастыря всё время, необходимое для обучения в аспирантуре. Ыг пользуется этим благословением что-то уж слишком широко. Не стесняется он при случае и хлебнуть забродившей мочи, но нипочём не пьянеет. Злые языки говорят, что и радости общения с самками ему не вовсе чужды. При этом Ыг – убеждённый обсиранин: он отлично знает священные тексты и обсиранскую догматику, он очень искушён в идейном посрамлении противников обсиранской веры, этаком насмешливом, снисходительном. Искусство Ыг не жалует: при мне он грозился заявиться в Художественный музей нашего города и выковырять вантусом (ритуальный предмет) доисторическую какашку-метеорит, выставленную на всеобщее обозрение, потому что, дескать, это позор, когда святыня без дела пылится. Удивительное сочетание качеств! Меня он уважает за «обсиранскую педагогику Ыцше» и, разумеется, по долгу и должности аспиранта.
Сегодня, как и прошлый раз, разговор начался с введения основ обсиранской культуры в общеобразовательной школе. Вопрос о том, как относиться к этому, заданный Ырэлой, предназначался мне, но я не успел ответить.
– И пусть вводят, и молодцы, – отвесил Ыф.
– Нет, головастик, а для чего вводят, для чего? – тут же наскочил на него Ын.
– Для дисциплины, – пожал плечами Ыф. – Для патриотизма.
Ыг присвистнул.
– Охуеть! Вот, значит, какая единственная ценность обсирания! – иронично отметил он.
– Нет, подождите, – медленно начал Ып. – Я так понимаю, что главный смысл религии – это, так сказать, этическое воспитание, формирование убеждений...
– Срань тухлая! – отбрил Ыг. – Ценность религии...
– Я вообще-то согласен с Ыпом… – заметил я осторожно.
– Господин Ыс, я вас очень уважаю, но вы подумайте, подумайте, что говорите! Ценность религии – не в этике, а в самой религии! Давайте тогда, уж если этика, илдизму учить в школе, все наперебой говорят, что там сильная этика! «Великая дырка», правда, смерть духа, ну, так это ничего!.. А, хорошо будет, Ыфик?
(«А ведь он искажает понятия, пусть и невольно», – подумалось мне. В своё время Ыр очень подробно растолковал мне, что илдийская великая дырка – это не смерть духа, не прекращение сознания, а смерть греха. Говорить я ничего не стал.)
– Нет, это уж это… того… – крякнул Ыф.
– Это правильная, логически зрелая мысль, – медленно оформлял высказывание Ып.
– Или коммудизм – ещё лучше, а? – продолжал Ыг, уже не слушая его.
– А что вы имеете против коммудизма, молодой трематод? Вы, вообще, знаете, что Великая Жопа был первым коммудистом? – заявил Ын.
– Это вы Ырыра сейчас процитировали? Которого от культа отлучили? – с вежливой улыбочкой осведомился мой аспирант. Ын запнулся. Я почти подавился. «Неужели ценность Ырыра измеряется только отношением служителей культа к нему? Неужели культ до сих пор ещё гордится, а не стыдится этого позорного факта в своей истории?» – родилась у меня мысль.
– Стоп! Остановитесь! Послушайте меня! – вклинился мой сын. – Раньше был коммудизм, и было отличное воспитание. Что, отец, плохое раньше было воспитание? Я вот воспитан, благо Жопе, не жалуюсь. Что, Ын, разве нет? Была держава. Потом был хаос. Сейчас снова начинает возрождаться идеология. Какая она – не суть важно. Важно то, что молодые самцы, вот эти незрелые сопляки, не плывут на улицу, не плывут в бар с голыми иностранными самками, а начинают любить свою страну, в которой они живут. Её историю, её культуру. Что они готовы защищать её…
– А ради кого защищать, Ыфик? Ради Ыты Дрищева или ради Великой Жопы? – с ехидцей спросил Ыг.
– Ну… чего ты меня спрашиваешь, Ыг. Это ж идиоту ясно, я ведь и сам обсиранин, между прочим...
Сдержанный смех, безмолвные протесты жестами со стороны Ына.
– То есть, Ыг, – вновь осторожно вступил я, – ты одобряешь, видимо, то, что культ срастается с государством и начинает воспитывать воинский дух. А как же: не убий? И вообще, дело ли культа...
– Вы просто не очень знаете Великую Книгу Ила, уважаемый Ыс, – с лёгкостью парировал мой аспирант. – Это, конечно, совсем не ваша вина: вы педагог, у вас другой профиль… Так вот, Великая Жопа говорит: готовьтесь, что говно не будет когда-нибудь падать вам с неба, и отнимите его у дающих вам. В другом месте: Получив говна, тело отдыхает, а дух жаждет новых завоеваний. Дальше…
– Всё, всё, Ыг, хватит! – смеясь, прервала Ырэла. – Хватит! Верим, специалист...
Снова сдержанный смех.
(«Однако! – поразился я. – С какой лёгкостью он выдаёт эти цитаты! Но ведь не может Ыг помнить Книгу Ила наизусть. Значит, это тематические цитаты, значит, цитирует не первый раз, значит, специально их заучивал, да ещё и с номерами глав. Вот уж специалист, правда… Гадко».)
– Безусловно, правильно, когда люди испытывают страх перед этической инстанцией в виде высшего начала, и это контролирует их поступки, – раскачался программист, – однако, так сказать, это первая ступень, и в этом смысле религиозная идеология, видимо, предпочтительнее коммудистической, хотя здесь, конечно, тоже существует опасность...
– Ып, какая религиозная идеология? Любая? – задал коварный вопрос Ыг.
– Ну…
– Ып! – вдруг медленно разлепила губы Ырэла. – А вы читали Ырура? Кто из героев у Ырура – идеал трематода?
– Э-э-э...
– Ну, Ырэла, это просто, – пришёл я ему на помощь. – Хитрый Глист, Скользкий.
– Правильно, Ыс: Скользкий, – благодарно взглянула на меня Ырэла и снова обратилась к Ыпу. – Помните, что говорит Скользкий? Дрисничество – это уже НЕ обсиранство! А? А вы нам – любая идеология!
Ай, Ырэла! Кто бы ожидал от тебя! И… неужели ты забыла? Я сам помню этот эпизод в романе, когда Скользкий вещает несуразности, охваченный нездоровым волнением, не замечая, что над ним смеются. Но в чём же герой Ырура винит дрисничество? Именно в том, что оно вмешивается в дела земные, берёт себе земную власть, то есть в том, что желает, что уже практикует обсирание и его ярые сторонники.
– Ой, Ырэла, какая вы умница! – Ыг аж сощурился от удовольствия, восторженно чмокнул губами в воздухе и глянул на меня искоса. – Сразу видно истинного обсиранина...
– Да что вы, Ыг, что вы, я ведь невежественна… – кокетливо смутилась Ырэла. И снова вскинулась на бедного Ыпа. – Так как, Ып, отвечайте!
Ып побагровел. Все уставились на него с ожиданием. Наконец, решительно, медленно, с натугой он заявил:
– Я утверждаю, что любая религия содержит в себе элемент этики и, следовательно, может быть пригодна...
Я хотел поддержать его, но шум, гам, стучание по столу!
– Это безговнизм-то, выходит – элемент этики? – оживился Ын.
– Всяких поганых безговнистов нам пригодно? – поддержал Ыф. – Обоссанцев этих лысых? Пиздолизов черносраких?
– Кстати, знаете, почему у обоссанцев так много сторонников? – спросил вдруг Ыг таинственно, с хитрецой в глазах. Все примолкли. – Они опаивают свою паству во время мистерий таким количеством забродившей мочи, что тем уже все равно… – Взрыв смеха, хлопки.
«Это уж попросту пошло, – подумал я. – Скажи я такое, на меня посмотрели бы с молчаливым осуждением, как на трематода, который испортил воздух. Но то, что от педагога звучит пошло, в устах духовного лица – милая, остроумная шутка».
– Нет, правда, давайте определимся, товарищи, – продолжил Ыг серьёзно. – Расставим толчки над jo. Кто из собравшихся убеждён в догматической правоте, в конечной, единственной и исключительной истине обсирания по сравнению со всеми дружественными и враждебными религиями? Пожалуйста, поднимите руки!
Руки подняли Ыг, Ыф, Ырэла, поколебавшись, Ылыла.
– Ну, Ын у нас убеждённый коммудист… – иронично прокомментировал мой аспирант.
Ын, как бы очнувшись, вскинул руку.
– Я в этом и не сомневался никогда! – объявил он невозмутимо. – И замечательно это согласуется, между прочим… Служителей культа вот только мы не любим!
Смех.
– Ыс, а вы как же? – вдруг изумилась Ырэла. Все притихли.
– Я, между прочим, очень уважаю господина Ыса, – зачем-то зачастил Ын. – Он обсиранием Ыцше начал заниматься ещё тогда, когда ой-ой-ой как всё это было серьёзно! Это не то, что сейчас языком молоть...
– Да знаем, знаем… – откликнулись несколько голосов.
– Друзья мои, – с тяжелым сердцем начал я. – Может быть, вы даже правы. Не мне судить, я ведь «не специалист». Но я не могу вас подержать хотя бы из-за вашей упрямой непримиримости, хотя бы из чувства справедливости по отношению...
– Ну, господин Ыс – гуманист! – тут же извернулся Ыг. – Всегда заступается за униженных, слабых и убогих. – Общий смех. – И очень достойная, кстати, черта...
– Гуманист, гуманист!.. – одобрительно загудели все вокруг. Я криво улыбнулся. Разговор перешёл на другую тему.
К вечеру гости уплыли. Ып крепко жал мою руку и даже хотел остаться поговорить, но я отговорился несварением желудка. Ырэлочка тоже уплыла: у неё ещё были дела.
Меня же охватило желание включить фильтр и прочистить воду в пещере после моих гостей, и на душе было так, будто меня кормили собственным гавном неделю. Ни одного из них ни в чём особенном я не мог упрекнуть. Но что-то холодное, липкое, тяжёлое начинает сжимать меня, едва я принимаюсь перебирать в памяти все их реплики.
Возможно, я неправ. Любой интеллигент – идеалист и мечтатель, желающий построить будущее без единой слезинки головастика, а трезвомыслящие специалисты знают, что к чему. Конечно, защищая свои идеалы, они не могут не быть грубоватыми: они ведь живут в современном мире и приноравливаются к нему. Молодые самочки знают, за кем будущее, это читается по их глазам… Но что же тогда получается, если педагог больше думает об этике, чем служитель культа? И какова страна, где происходит так? Беда ещё и в том, что у служителя культа – гордые, почти полновластные права наставника душ. А у педагога – только жалкие, ничтожные полномочия педагога.
К вечеру я поплавал по окраине города. Унылое, тоскливое ощущение не проходит, увы, до сих пор.
Друзья мои! Моё «братство»! На первом курсе мы решили создать общество по изучению религий. Идея приплыла мне на фоне назойливой антирелигиозной пропаганды. Мы приплыли к выводу, что в любой религии, как в аккумуляторе трематодовских знаний прошлого, содержатся хотя бы крупицы истины. И Ыр, и Ык загорелись идеей. Особенно притягательна была опасность, почти преступность таких идей, ведь за это нас легко могли исключить из говномола, из института. Мы, настоящие коммудисты, должны были сохранять свою работу в тайне, ради самого коммудизма же, ради его конечной победы и процветания. (Представьте себе только, какие олухи! Но мы так думали тогда.) Раз в неделю мы собирались и делились плодами своих поисков. Скудными плодами, ибо кто мог говорить открыто о религиях в то время! Разве что Большая Канализационная Энциклопедия… Ради посещения капища мне приходилось уплывать в другой город в надежде, что там меня никто не узнает. Для большей эффективности мы поделили между собой три мировые религии: я взял на себя изучение обсиранства, Ыр – илдизма, Ык – высрана. Результаты нашей работы мы надеялись опубликовать и поразить мировую общественность, внести предложения в Академию наук… Как удивительно наивны и как хороши и чисты в этой наивности мы были тогда! Общество просуществовало около года. Кто-то узнал, кто-то сообщил кому следует. Меня вызвали на говномольское собрание, потом к декану. Хорошо еще, у меня хватило ума не «бороться за правду», не цитировать слова Пенина: дескать, «коммудистом можно стать только тогда, когда обогатишь свою память всеми знаниями, которое накопили трематоды». Хватило ума промолчать, сделать вид, что ничего не понимаю, притворится обиженным нелепыми подозрениями. Тем дело и обошлось. Мы решили прекратить на время собрания ради безопасности, да так и не возобновили их.
Мой поиск с годами перерос в докторскую диссертацию об обсиранской педагогике и искреннюю веру, для Ыра безобидное увлечение илдизмом стало едва ли не главным делом жизни, а Ык, кажется, в самом деле склонялся к высрану. Достоверно я знаю, что он регулярно и втайне почти ото всех посещал высранское капище. Если бы можно было воскресить ту искренность и ту веру! Сказать ли? У каждого трематода есть своё кредо. Конечно, я, как всякий истинный обсиранин, почитаю догматы Книги Ила. Но, помимо этого, во мне живёт и другой догмат. И он – в прошлом, в идее, которая нас тогда одухотворяла. Может быть, этот догмат смешон, настолько, что его даже неприлично оглашать среди трематодов, особенно среди »специалистов". Но он всегда будет моим кредо, и не отнимут его у меня никакие «специалисты».