Владимир Павлов : Ытрэг (IV)

***********************

Уже глубокая ночь, а мне все не спится: зачитался. Самое время теперь писать дневник.
Ыгу сегодня (а, точнее, уже вчера) я назначил консультацию. Он принёс мне статью для научного журнала на корректуру, кроме того, несколько параграфов диссертации. Я ставил править эти параграфы, растолковывал, как нужно писать определённые вещи, и всё боялся посмотреть ему прямо в глаза, спросить о чём-то главном, и думал: как же он ко мне относится? Действительно ли уважает? Или относится терпимо, как профессионал – к старому ветерану, но при этом неисправимому дилетанту? Наконец, не выдержал, спросил:
– Ыг, а вот как вас учили на теологическом факультете...

Факультет открыли в нашем вузе не так давно. Рассказывают, что аудитории изнутри сплошь увешаны ритуальными вантусами, от педагогов требуют регулярного посещения капищ, преподаётся преимущественно обсирание, а основы других религий даются только в курсе «Гавнецо». Отец Ыг вдруг развеселился (иногда он бывает удивительно ребячлив, что двадцатитрёхлетнему самцу не совсем к лицу), ни к селу ни к городу он принялся рассказывать мне: был-де у них преподаватель, некий Ыц, флегматичный толстяк, который мог уснуть прямо на паре, и они, когда тот засыпал, вставляли ему в жопу шланг от работающего насоса и смотрели, как спящего толстяка раздувает и уносит течением из аудитории. Очень остроумно, ничего не скажешь.

– Я не о том, – прервал я с досадой. – Обсирание считает ныне, что оно – единственно истинная религия, всё остальное – ложь и мерзость, так?
Ыг посерьёзнел, развел руками.
– Господин Ыс! Это ж очевидные вещи! И потом – эко вы… Резкий, как понос. Слышали, как Великий Магистр говорит про другие ветви? «Это – наши младшие сёстры...» – Ыг довольно заржал.
– Почему?
– Не могу я понять, зачем бы это вам нужно...
– Хорошо, Ыг, представь на минуту, что я язычник. Какие аргументы ты бы тогда использовал?
– Я бы с вами тогда ещё и не разговаривал, – фыркнул мой аспирант, нельзя было понять, шутит он или говорит серьёзно. – Ну, какие аргументы… Вот на священном изображении Великого Ануса тот забивает насмерть свою паству вантусом. Это вам как, а?
– Да… – протянул я. Примитивная и хамская сущность такого возражения, призванного защищать сложнейший теологический вопрос, меня просто поразила. Я задумался и затем с гневом выговорил. – А когда Великая Жопа раздавил грешников аки глистов в Книге Ила, это что, оправдание убийства выходит?
Вопреки ожиданию, Ыг вновь развеселился как ребенок, и объявил, что эту мою остроту он обязательно перескажет знакомым священнослужителям. Я так и не добился от него ничего путного. Вообще, он не хочет говорить со мной серьёзно: вероятно, щадит моё самолюбие, имея в виду своё подчинённое положение, это так понятно.

Пока я общался с Ыгом, на кафедре появилась и Ычег. Мы выпили мочи, завели разговор. Пересказывать его дословно не буду: Ычег похвалила меня, что я решил заняться кураторством, посетовала на нынешнюю молодежь; попросила заменить её лекции на инъязе в следующую среду; порадовалась, взглянув на Ыга, что духовность и религия теперь не преследуются; выразила предположение, что я, наверное, очень рад моему теперешнему аспиранту… (Я ответил неопределённо.) Поинтересовалась о том, как обстоят мои дела с Ырэлой.
– Она мне предлагала брак, – вдруг рассеянно сказал я. Не думал раньше, что дойду до таких откровенностей, но что мне таить от самки, с которой я проработал десяток лет вместе? Перед лаборантом, молоденькой самочкой, я тем более не скрывался. Лаборанты и без того всегда всё знают, и стесняются их меньше, чем скребков для задницы.
– А что, и хорошая идея! Ты не подумай, Ыс, я тебя ни в коем случае не осужу, я очень даже за… – проговорила она с чувством. В её глазах почти блеснули слёзы. Ещё минут пять Ычег развивала мысль о том, что самцу нужна самка в доме. Ычег чуть не сказала «в хозяйстве», я еле заметно улыбнулся.

Моя коллега – очень добрая, сердечная самка, хотя, конечно, перед студентами она никогда не становится сентиментальной. Уверен, что никто больше из моих коллег (не исключая Ырэлы, будь я ей чужой) не стал бы мне сочувствовать, не стал бы вообще со мной говорить на такие темы. Но и её поддержка не ободрила, а почти огорчила меня. Не с Ычег же мне советоваться о важнейших решениях в жизни! Если я – отчасти идеалист, то она в своём идеализме в сотни раз превзойдёт меня и ещё многих. Из года в год Ычег встречается с тяжёлой, навозной работой, видит безразличие студентов, детей, внуков, начальства… И продолжает, как и тридцать лет назад, верить в святую сущность своей профессии, и перед началом любой педагогической практики говорит студентам, едва ли не со слезами на глазах, что сейчас начинается важнейший этап в их жизни, всё абсолютно искренне, готов дать хвост на отсечение. Если это не глупость (а глупостью язык назвать не поворачивается), тогда – великое самоотвержение.
О том, в чём я сомневаюсь, надо говорить с умным и сильным трематодом, таким, как Ык – он был таким. Увы!
Из года в год ничего не меняется, это давит невыносимо, хочется кричать. Ыыыыыыыыыыыы!!!

По пути домой я заплыл в магазин дешёвых книг (уценка, складские остатки) и купил роман ындырского писателя Ыпла под названием «Ыш». Классик прошлого века, я видел когда-то экранизацию другого его романа с ындырским названием. Книга толстая, но я читал её с вечера до глубокой ночи и уже закончил. Роман захватил меня.
Скульптор Ыш имеет «интересную, творческую профессию», жену, любовницу, и при этом серое, заурядное, полное мелких дрязг существование, и вот решает исчезнуть, как бы убить себя, спрятаться в гигантскую говнорубку общественной столовой, только бы прочь из этой жизни, где всё знакомо до омерзения! Его находят в виде живых говорящих котлет, опознают – а он отказывается признавать себя собой. Как это всё знакомо! Вот только я, доцент кафедры илософии, никуда не убегу в говнорубку, и ужимки вроде отказа от своего имени и переделки себя в котлеты мне тоже не к лицу.

Такие мысли – признак болезни. После них следует обычно апатия, разочарование во всем, нежелание выплывать на работу. Сама болезнь услужливо является, как облегчение. Остается только просить судьбу о том, чтобы она послала мне какое-нибудь происшествие на этой неделе, которое отвлечет от мрачных мыслей.