Владимир Павлов : Ытрэг (V)

*********************

Вот и происшествие, да и не одно, а целых два! Не знаю, больше ли радоваться первому или огорчаться второму, или обоим радоваться, или обоим огорчаться.
С группой «бидешников» я проводил семинар на тему «Художественные способности и их развитие». (Приятно, что игнорирует меня только Ыура, впрочем, я сразу предупредил, что каждый пропуск они обязаны будут отработать.) Их домашним заданием было разработать и провести на занятии фрагмент любого воспитательного мероприятия, направленного на развитие художественных способностей.
Это задание они выполнили плохо. Самцы не подготовились вообще. Ыл, впрочем, пытался что-то сымпровизировать, действуя на слушателей своим обаянием. Обычная тактика молодых самцаов, но я быстро прекратил его поток слов. Ырыра, спрошенная, начала читать обстоятельный доклад. «Мне нужен не доклад, Ырыра, мне нужен фрагмент классного часа». Она села, растерянная. Ылала на мой вопрос, как она будет развивать, к примеру, любовь к калописи, предложила прочитать лекцию о Сальмонедоре Дальняке, и я засомневался, есть ли у этой самочки вообще мозги. Наудачу я спросил Ытрэг.
Самочка поднялась с робкой улыбкой и стала говорить, коверкая фаэцесские слова, впрочем, кажется, что-то дельное. Её соседки с усмешкой переглядывались.
– You may speak Bidet <вы можете говорить по-бидетски>, – предложил я вдруг. Я сам неплохо говорю по-бидетски, конечно, мой бидетский скудеет в отсутствие практики.
– May I <можно>? – так и просияла она. Группа зароптала.
– В чём дело? – осведомился я, подняв бровь. – Вы разве не изучаете бидетский? Это разве не ваш основной предмет? Continue, please. <Продолжайте, пожалуйста.>

И Ытрэг стала рассказывать о воспитании любви к музыке и музыкальных способностей. О том, как можно с детства развивать у малька абсолютный слух, давая ему угадывать высоту ноты с помощью семи цветных флажков. Петь, начиная с несложных мотивов в четыре ноты, усложняя их, сначала вместе с голосом учителя, потом повторяя мелодию по памяти. Развивать относительный слух, учить изменять тональность, слышать интервалы. Затем перейти к двуголосию, после импровизировать на заданную тему. Сочинять песенки для разных целей: для марша, для свадебного торжества, для работы в канализации. Петь одну мелодию с разной интонацией. Читать нараспев древние сказания. Устроить соревнования певцов. Играть на простых инструментах, начиная с сифона и тройника, причём откопать их вместе с мальками. Сопрягать художественное, музыкальное и словесное творчество: рисовать образ музыки, сочинять сказку о мелодии, придумывать слова для неё, придумывать мелодию для слов… – Строго говоря, это не было планом мероприятия, но из предложенных идей можно было сделать два десятка мероприятий, можно было сделать целую программу для музыкальной студии на год. Я не запомнил всего и жалею, что не записывал сразу. Я заслушался её рассказом: говорит она по-бидетски очень хорошо, хотя и с неизбежным акцентом. – Конечно, начинать это воспитание нужно с детства, с колыбели. Буйному мальку ещё в колыбели нужно петь спокойные, задушевные песни, а вялому, тихому, напротив, нужны быстрые, ритмичные. Согласен ли я?
– Yes, – сказал я почти испуганно и добавил, чтобы только что-то сказать, не быть невежливым. – I never heard U music, you know. I wonder what does it look like. <Вы знаете, я никогда не слышал музыки империи У. Интересно, на что она похожа.>
Тут она запела, свободно, непринужденно, красивым, чистым, точным голосом. (Охуеть!) Очень простая и одновременно необычная, хватающая за душу мелодия. Боюсь, за спиной этой самочки другие крутили пальцем у виска. Когда она закончила, Ыл изобразил три издевательских хлопка.
– Господин Ыс! Вы хоть поняли, о чём она?
– Разумеется. – Внутри меня защемило: значит, не понял больше никто. Как же их учат бидетскому языку? – Это, между прочим, оскорбительно: спрашивать так в присутствии трематода, который отвечал, это – дремучее бескультурье. Очень хороший ответ. A very good answer. Excellent. <Очень хороший ответ. Отлично.> – Ытрэг снова просияла, села на место. Мне показалось, что она на миг сложила руки на груди и еле заметно мне поклонилась. Остальные принялись перешёптываться. – Слушайте, ребята, вам не стыдно? Единственный трематод в группе готовит хороший ответ, и это – самочка из У!
– Да, – грудным голосом сказала староста. – Нам стыдно, господин Ыс.
Кое-как я довёл семинар до конца, разбирая одну за другой главы из учебника, чего раньше обычно не делал. Конечно, студенты-звёздочки вспыхивают время от времени, работать с ними – счастье, но они очень редки, и появляются последнее время всё реже. Самое грустное то, что все эти звёздочки когда-нибудь уходят, и ты не увидишь их больше. Эта самочка действительно настоящая принцесса империи У, явившаяся из иллюстраций к «Шиз-дзинь». Неужели другие не замечают этого? Она кажется мне чистейшим унитазным осколком среди кучи мусора (очень непатриотичная мысль, увы). Ох, нелегко ей здесь придётся! И подобрала же мне Ысрэд группу! Тут, видимо, и впрямь воспитательной работы целые поля орошения.

Вечером я ожидал Ырэлу, и она действительно явилась – озорно глянула на меня с порога, поёживаясь.
– Ы-ы-ых! Совсем замёрзла!..
– Правда, вода холодная… Давай сеть, Ырэлочка, я сейчас мочу поставлю… Святая Канализация, что это на тебе такое!.. Ырэла прибыла ко мне в ажурной, почти прозрачной сеточке. – Ты что же, в этом работала сегодня?
– Что вы, Господин Ыс! – расхохоталась она. – Я так только к вам хожу...
– Да уж, да уж, Ырэла…
Мы пили мочу, Ырэла всё задорно, искоса поглядывала на меня, молодая, крепкая, откровенная.
– Милый, а хочешь послушать диск? Поставь, пожалуйста...

Я поставил музыку: что-то несложное, умиротворяющее, что она мне дала. Мы сели на балке – точнее, я сел, Ырэлочка полулегла, положив мне голову на плечо.
И мою руку она тоже положила себе на плечо. И её же усилиями моя рука оказалась на её боку, её пальцы положили мою ладонь на тёплое, упругое тело. Меня бросило в жар. Сладко это было, жутко, опьяняюще, ведь Ырэла не противилась мне, а сама приглашала к тому, чего между нами ещё не было. И это уже могло бы случиться –
– Стой, Ырэла, – воскликнул я. – Стой! – Я поднялся. Она тоже испуганно выпрямилась, села прямо, как школьница.
– Ырэлочка, милая! Это чудесно, это упоительно, но я ведь… не могу так! Не подумай плохого: я не импотент, я нормальный, здоровый самец, но я же… истинный обсиранин!

Ырэла насмешливо подняла бровь. У неё теперь тёмные брови, тёмные волосы, тёмные губы. О, насколько глупо на гладкой бетонной балке при интимной музыке с молодой красивой самкой говорить о религии! Каким бестактным идиотом я себя чувствовал!
– Ведь если нас свяжет это и ничто больше, никакой духовности, никакой чуткости, то это худо, худо! Ну что ты, Ырэлочка! Думаешь, сам я не чувствую, какой я болван! Хочешь, я сейчас свое говно жевать буду! Ну, прости меня, старого дурака!
– Господин Ыс! – с чувством произнесла Ырэла. Редко она меня так называет наедине. – Что вы! Я ведь… (тут она закусила губу, будто боясь улыбнуться) очень, очень уважаю ваши убеждения. За них-то мы вас все и любим. И вы обо мне плохо не думайте...

Инцидент был исчерпан. Ырэла уплыла в обычное время, я проводил её до остановки.

Ырэла живёт вместе с мамой, наверное, ей утомительно после работы плыть на окраину города в переполненном транспорте. А у меня ведь просторная пещера, и притом в центре, на работу я плаваю сам. Но о совместном проживании мы (точнее, я) ещё не говорили. Это – ответственность, это – шаг, после которого сложно будет повернуть назад, это – фактически брак, пусть и гражданский. А хочу ли я этого брака? Всё чаще ловлю себя на мысли о том, что существующее положение меня вполне устраивает.

Ырэла, Ырэла! Как искусно ты взялась за дело! А ведь, наверное, и глупо, и бесчестно было бы провожать тебя на подлодку после совместной ночи, провожать, а не сказать: живи со мной. Неужели ты этого не понимаешь? Нет, скорее, понимаешь уж слишком хорошо. Стоило мне сегодня оказаться чуть более податливым, и было бы по-твоему. И мне ли тебя осудить за это? Говоря откровенно, дело отнюдь не в моей религиозности. Дело в том, что нас связывает много хороших воспоминаний, но мало общих взглядов. От неё далёк мой «догмат», от меня – её карьерное рвение. Поэтому искренни мы друг с другом только наполовину, даже только на четверть. Беда не в том, что служитель культа не сочетал нас, а в том, что ещё сотню раз я подумаю, стоит ли нам сочетаться, таким разным. Мой «обсиранский страх» был просто великолепной находкой, отличной полуправдой: не говорить же правду, её просто стыдно говорить, эту правду. Поняла ли она? Если и поняла, то должна взять на себя хоть часть ответственности. Значит, почувствовала, но предпочтёт не понять. Я буду для неё старомодным обсиранским дедушкой, так легче.

О, надо же что-то решать, наконец! Но что решать? Мысль о маленькой и честолюбивой тиранке у себя в пещере мне отвратительна, здесь и решать нечего. Чтобы нам быть вместе, ей или мне нужно измениться, но трематода нельзя переделать под желаемый образ, особенно когда ему двадцать пять лет. И я меняться точно не желаю: не от примитивной косности своей, но ведь хоронить в иле из прихоти самое ценное в душе, её стержень, то, что сложилось всей жизнью! Или я должен поддаться ходу вещей и не приносить страдания окружающим трематодам? Но так ли уж Ырэлочка будет без меня страдать? Или будет: клянется же она мне в глубокой и нежной привязанности? Проверить это можно, найдя предлог, чтобы приостановить отношения, и наблюдая. Но, раздави меня трубой, я не вижу ни одного предлога. Что ж, время покажет. Отчего-то мне кажется, что моё время медленно ускоряет свой ход.