zhelnov : Последний остров для обоих.

Любая жизнь имеет свои краски. Жизнь в ссылке на Сахалине приобретает лишь черные и серые оттенки.

За два месяца Иван Дмитриевич со всем смирился. Даже с тем, что теперь он никогда больше не увидит свою любимую девочку. Не сможет больше дотронуться до ее длинных лоснящихся волос, не сможет увидеть ее детскую искреннюю улыбку. И никогда больше не прижмет ее к себе: теперь их разделяли тысячи километров, и у него не было никакого шанса вернуться обратно в столицу. Воспоминания о ней терзали его каждый день. Ее образ — это первое, о чем он думал после пробуждения, и последнее, что он представлял себе перед тем, как провалиться в сон. И если дневная суета еще хоть как-то его спасала, заставляя отвлечься от мыслей о ней рутинной работой ссыльного, то ночная тишина маленькой каморки Ивана Дмитриевича леденящим грохотом страданий и боли звенела у него в голове, горечь утраты испещряла сознание непосильными муками, словно на теле кровоточили рваные раны.

Он перестал стирать себе одежду, перестал бриться и стричься: заботы о внешнем виде давно уже не волновали его. Вся жизнь этого человека теперь была в ожидании, в ожидании воскресенья — дня, когда ссыльным приносили почту. Все, что происходило до воскресного дня и после него, не имело для Ивана Дмитриевича абсолютного никакого значения: шесть дней недели лишь утекали куда-то вдаль, меняясь как одинаковые тусклые черно-белые слайды. Они тянулись мучительно долго, но они приближали заветный седьмой день.
Время проходило, срывая листы настенного календаря, жизнь рассыпалась, как песок сквозь пальцы. И хотя он понимал, что было бы куда лучше, если бы она не писала ему, если бы забыла его навсегда и начала жить без тяжкого бремени утраты, что-то в нем заставляло испытывать страшное волнение каждый раз, когда почтальон доставал из своей сумки письма.

Стоило Ивану Дмитриевичу увидеть почтальона, невысокого мужчину средних лет с перекинутой через плечо сумкой, его сердце замирало. В этом потрепанном временем рюкзачке таился весь смысл жизни ссыльного, потерявшего свою любовь. Письмо, написанное ее аккуратным почерком, бережно свернутое и упакованное в конверт, отправленное ею лично в почтовый ящик, прошедшее тысячи и тысячи километров и еще не потерявшее неповторимый запах ее ласковых рук, среди общей кучи посылок могло терпеливо ждать своего адресата.
Но каждый раз среди белоснежных конвертов письма для Ивана Дмитриевича не было. Даже шесть месяцев спустя.

Прошел год его ссылки, но она так и не написала ему. С одной стороны, Иван Дмитриевич был этому рад: он слишком любил ее, что бы злиться, он желал ей лучшего. Он надеялся, что она нашла себя в жизни, вышла замуж за достойного мужчину и обзавелась семьей. Все, казалось, идет так, как и должно идти, и Иван Дмитриевич понимал это. Вот только какой-то червь продолжал точить его изнутри, застилая разорванную душу ссыльного пеленой отчаяния.

В конце концов, он сдался. Сахалин не терпит слабости: стоит поддаться хандре и мрачная атмосфера этого места съест тебя с потрохами.
Прошел год его ссылки, и первый раз за все время Иван Дмитриевич не пошел на почту воскресным днем. И тогда жизнь лишилась всякого смысла. Единственная причина, по которой он держался все это время, теперь превратилась в пыль. Нахлынула депрессия, голову стали посещать смутные мысли.

И именно в это воскресенье, когда, казалось бы, угасла надежда и запас жизненных сил был исчерпан, когда мысль о самоубийстве забиралась в сознание все глубже и глубже, в дверь маленькой каморки Ивана Дмитриевича постучали. Отворив дверь, он опешил — это была она.
Она. Его возлюбленная. Здесь, на Сахалине.

Несколько минут понадобилось, что бы осознать реальность происходящего. Первые мгновения Иван Дмитриевич считал, что в конец помешался и съехал рассудком, но ее голос, объятия и слезы вернули его к действительности. Она кинулась ему на шею, осыпая поцелуями, сквозь слезы прося прощения за столь долгое молчание, а он лишь стоял молча, и тело его онемело настолько, что обнять девушку он был не состоянии. Единственная эмоция, которая охватила его сейчас с ног до головы — страх.
Она сказала, что приплыла так быстро, как только смогла.

- Уходи. — холодно сказал Иван Дмитриевич. — Возвращайся обратно. Ты мне не нужна.

***

Вечер выдался особенно морозным.
Сахалин — не для романтики, этот остров не знает счастливых концов.

Иван Дмитриевич лишь хотел для нее счастья. Он прекрасно понимал, что здесь не место для хрупкой девушки из светской семьи. Он был вынужден так с ней поступить. Жизнь здесь превратилась бы для нее в настоящую каторгу.
Пусть забудет. Пусть уезжает и проживет жизнь в городе, подальше от суровых нечеловеческих условий Сахалина. Пусть спасается…

В ту минуту, когда тело Ивана Дмитриевича уже несколько часов висело в петле, девушка шла прочь из города. В ту минуту тридцатиградусный мороз не сильно ее беспокоил. В ту минуту она еще не понимала, что уже окончательно заблудилась в лесу.

Владимир Желнов.
2013.