zhelnov : Дружба это подразумевает.

Мы отдыхали на веранде загородного дома. Безоблачное небо затянуло тучами, знойная жара сменилась ветром, и в скором времени нам стало холодно. Может быть, это и к лучшему, учитывая то, сколько спиртного мы уже употребили сегодня — быстрее протрезвеем. Шон выпивал молча, уткнувшись в свой телефон, Сара докуривала сигарету, опустошая вместе со мной очередную бутылку текилы, а Крис был с нами рядом…

*
Поздним вечером мне звонит Шон и просит срочно прилететь, добавив в конце, мол, «давай быстро и без лишних вопросов, пожалуйста». И я тут же звоню знакомым в авиакомпании, собираю вещи, хватаю документы, а затем заказываю билет в один конец и сразу же еду в аэропорт — короче говоря, делаю все без промедления. Я часто списывался со своими друзьями, но позвонить друг другу в последнее время руки не доходили ни у кого из нас, поэтому я удивился, услышав на другом конце провода голос Шона, и мне сразу вспомнилась наша последняя встреча полугодовой давности. Успешно защитив свои дипломные проекты, наша троица направлялась от университета на стажировку, и так получилось, что все в разные города. Дата отправления была следующим днем после защиты, поэтому, не успев отойти от празднования, на вокзал мы пошли полупьяными. Наш поезд прибыл, время до его отправления истекало и пришла пора прощаться. Крис и Шон уверяли меня, что в скором времени нужно будет обязательно встретиться и хорошенько оттянуться, и я конечно же ответил им взаимностью, добавив, что «встретимся теперь только в аду, ублюдки. рад от вас наконец избавиться, до встречи!». За это Крис прописал мне хлесткий в живот, Шон взял меня на удушающий и мы, взрослые мужчины в костюмах, повалились втроем на бетонный пол перрона и стали бороться, сопровождая все это дикими криками.

Я их очень любил.

И вот, полгода спустя, мне звонит Шон и просит прилететь «чем раньше, тем лучше». В других подобных ситуациях я бы уже стал упаковывать в сумки бутылки виски или бурбона, переводить со своих депозитов на текущий банковский счет крупные суммы денег, с целью их просаживания в ближайшие два-три дня, и в ускоренном темпе оформлять на работе больничный, но в этот раз голос у Шона был подозрительно нервный и напряженный, и что-то мне подсказывало, что пьяная тусовка по поводу встречи старых друзей отменяется. Шон обычно собирал всех у себя в загородном доме, а сейчас он почему-то сказал мне приезжать в город, в котором жил Крис. Меня сильно насторожил этот факт: все праздничные даты Криса, учитывая его первый секс, первый прыжок с парашютом и золото на межвузовский соревнованиях, а также все пустяковые, но знаменательные события, которые мы могли бы отметить в кругу друзей были еще слишком далеко, и естественно, в голову мне сразу полезли смутные мысли. Но, как и было уговорено, вопросов я задавать не стал.

Шон встретил меня в аэропорту, и его мрачное опухшее лицо сразу дало мне понять, что крепких объятий и радостных возгласов по случаю моего приезда ждать бессмысленно. Сколько я его помню, он всегда смеялся, улыбался и шутил, отпуская остроты направо и налево, так что, когда я увидел его похожего на высушенного кальмара, мне сразу стало не по себе. К тому же, он жевал гамбургер и это только усилило мое удивления. Конечно, бесконечные пьянки Шона не позволяли мне говорить о нем, как о человеке здорового образа жизни, но вот питался он всегда правильно.

- Мамочка завещала тебе свою печень, что о своей ты решил больше не заботиться? — сказал я ему вместо приветствия, и Шон улыбнулся. Он ответил мне чисто в своем спартанском стиле:
- Заткнись, идиот. — и это был первый признак того, что он рад меня видеть. Я заявил ему, что не задавал вопросов по телефону, но теперь прилетел и требую объяснений. Дожевывая свой гамбургер, он лишь сказал, что объяснит мне все по дороге.

Крис жил со своей девушкой — Сарой, с которой был хорошо знаком Шон, и это объясняло, почему он знал больше меня: родственников и родителей у Криса не было, так что не составило бы труда догадаться, кому первому наберет Сара, случись что с ее парнем.

*
Пасмурная погода сегодня совсем не кстати. Последняя бутылка текилы кончилась, и я пошел в дом за очередной порцией горячительного. На кухне обнаружились большие запасы бурбона, пива и красного вина, я, недолго думая, выбрал первое, собрал в охапку четыре бутылки сорокоградусного и пошел обратно на веранду. С того дня, когда мне позвонил Шон и попросил срочно приехать прошло уже несколько недель, а я до сих пор не могу отойти от всей этой ситуации. Но теперь все позади.
Все прошло…

*
Мы с Шоном вышли из здания аэропорта. Крис жив — это первое, что он мне сказал мне, как только мы сели в машину.
После таких слов тянет покурить. Это все равно, что представить, что чувствует парашютист во время полета в тот момент, когда стропы его парашюта взмывают вверх, но тут же безнадежно запутываются, перекручиваясь несколько раз. Без шансов на выживание, человек камнем летит вниз, но вдруг, новый резкий порыв ветра, перекручивает стропы в обратном направлении и купол парашюта благополучно раскрывается — примерно то же самое испытал и я.

Шон был хорошо знаком с медициной, поэтому он мне все доходчиво объяснил. Крис попал в аварию — на скорости 180 лопнула покрышка, машину, которой он управлял, завертело, она вылетела в кювет и после столкновения была похожа на хорошо утрамбованный снежный ком, а ее металлический корпус пришлось разрезать, что бы вытащить из салона полумертвое тело нашего друга, который каким-то чудом остался жив.
Шон жмет на педаль газа, сворачивает в тоннель и продолжает.
Крис несколько часов был в коме, у него два открытых перелома, сломаны ребра и сильно повреждена поясница. Ему ампутировали обе ноги…
Рассказчик делает паузу, пока обгоняет фуру, перестраиваясь на другую полосу, я же нахожусь в прострации после услышанного. В голове у меня маячат слова:
Ампутация. Обеих. Ног.

Через открытые окна нашей машины мы слышим громкий гул турбин, которые обеспечивают вентиляцию в тоннеле, из-за их шума Шон повышает голос, что бы сказать, что наряду с поясницей, сильно пострадал позвоночник Криса, и после просмотра рентгеновских снимков стало понятно, что передвигаться самостоятельно он уже не никогда сможет. Правая рука, и все, что выше шеи — это единственное, что теперь у него функционирует.
Не сможет. Передвигаться. Самостоятельно.

Все, что сказал Шон дальше, пролетело мимо моих ушей. Я был просто ошарашен.
Было сложно представить Криса в инвалидном кресле. Я помню, как пять или шесть лет назад, после неудачной игры в футбол он сломал ногу и два месяца ходил с костылями, почти полностью ограниченный в движениях — и это были худшие два месяца его жизни. Крис был капитаном нашей сборной по баскетболу и футболу, ему не было равных в беге на короткие дистанции, он также занимался дайвингом и виндсерфингом.
Вся жизнь этого человека была в движении.

Мы подъехали к больнице и направились к палате Криса в сопровождении доктора.
До того момента, как я увидел Криса на больничной койке, всего перемотанного и загипсованного, мне казалось, что все это вымысел, что все, что я услышал от Шона по дороге сюда — лишь удачный розыгрыш. Но стоило мне увидеть Сару, сидящую рядом с моим пострадавшим другом, ее ядерно-красные опухшие глаза и бледное, молочного цвета, лицо, как я понял, что все это более, чем реально.

- Привет. — сказал Крис хриплым шепотом и улыбнулся. Не знаю почему, но после этого я засмеялся, хотя в тот момент у меня стянуло живот и к горлу подкатила кислота. Знаете то чувство, когда, осознавая всю безысходность ситуации, хочется бить в стену снова и снова, разбивая кулаки в кровь.

- Крис! Как ты? — я понимал, что это идиотский вопрос, но ничего дельного я тогда придумать не смог.

- Да пустяки — насморк и горло болит. — тихо засмеялся Крис, наигранно шмыгнув носом.

*
Шон подвинул ко мне четыре стакана под розлив, Сара достала из мини-холодильника кубики льда, кинула по два в каждый стакан, и я наполнил их доверху ароматным бурбоном. Ветер не стихал, от озноба кожа покрывалась пупырышками, но, после выпитого, холода мы не чувствовали.
- Ну что, пошли на пляж? — сказал я, и все тут же молча кивнули.
Сегодня мы, в основном, молчали. Было чувство какого-то опустошения.
Мы пошли на пляж вместе с Крисом…

*

Сара не спала несколько суток к ряду и была похожа на зомби. Мы были в палате вместе с ней в тот момент, когда она попросту отключилась и чуть не свалилась на пол, хорошо, что Шон оказался в тот момент рядом. Он отвез ее домой. Я остался с Крисом наедине, и он сказал мне, что все прекрасно понимает, что последние несколько дней он почти не мог шевелиться, но сегодня все же сделал над собой усилие, кое-как приподнял голову и увидел, что остался без ног.
Понятное дело, что раньше ему об этом никто говорить не стал.
Чуть позже я сказал ему, что все образуется, но он лишь засмеялся, заявив мне, что это жизнь, которая не имеет для него никакого смысла. Крис говорил совершенно серьезно, но я пытался сопротивляться:
«У тебя есть Сара.»
«У тебя есть мы.»
«Все наладится, мы тебя не бросим.»
После чего он решительно сказал мне, что ни при каких обстоятельствах не собирается быть ни для кого обузой, и у меня не было аргументов против его доводов: я знал, что он был прав. И это не какая-нибудь посттравматическая депрессия или апатия — Крис человек трезвого и циничного ума, способный адекватно оценить как саму ситуацию, так и ее последствия.

И вот, спустя неделю, когда мы снова оказались с ним наедине в его палате, он протянул мне вырванный из блокнота лист бумаги, на котором кривым почерком было написано: «Тинзопарин, 200» — и это означало, что Крис все решил окончательно. Я знал его слишком хорошо, чтобы его отговаривать или колебаться, считая это решение необдуманным. Мне было тяжело, но другого пути у меня не было. Конечно, можно было отмолчаться, придумать оправдание и уехать, что бы не выполнять его просьбу, но я просто не мог с ним так поступить. Я знал, что ему больше не к кому обратиться.
Шону и Саре я ничего не сказал, да и, по правде говоря, вряд ли осилил бы это признание.

*

Море волнуется сегодня особенно сильно, пролетавшие над нами чайки зависают в воздухе, пытаясь преодолеть ветряную преграду, время близится к вечеру и морской горизонт постепенно начинает темнеть. И вот я, Шон, Сара и Крис, спустя три недели после той аварии, молча стоим на пляже, уставившись вдаль. Слово, которое написал мне Крис — это сильнодействующее лекарство для поддержания работы сердечной мышцы, а цифра рядом — необходимая доза, превышающая норму в несколько раз. Все предельно просто…

Сара зашла по колено в воду, мы с Шоном смотрели ей в спину. Она открыла банку, а затем медленно и аккуратно высыпала ее содержимое в море. И только теперь я действительно понял, что Криса с нами больше нет.

Владимир Желнов. ©
2012