rak_rak : Про сраных голубей.

Когда я в детстве слышал эти слова, меня корёжило от злобы. Бля, голуби - это самые вредные и жестокие твари, не считая людей. Только они и могут просто ради забавы заклевать насмерть более слабую особь, этот факт довольно распространён, и даже, в силу своей уникальности по отношению к животным, поставлен как пример эгоизма и жестокости в животном мире.
Наверное, чисто интуитивно предполагая их сволочную сущность, будучи от силы лет шести от роду, я принялся за истребление этих тварей. Методов отлова и последующего умерщвления голубей великое множество, поэтому описаны будут лишь самые практичные, имеющие место в прошлом.
Когда мой отец работал на какой-то зарубежной, у нас дома появлялись различные вещи, которые в советские времена купить было практически невозможно, среди которых оказалась катушка с ярко-салатовой и очень прочной и скользкой капроновой верёвкой. Отмотав нужное количество, я с горбушкой хлеба отправился к месту скопления этих летающих крыс, горя жаждой истребить их как можно больше. У помойного бака их не было, но голуби обладают способностью появляться ниоткуда, если есть что поклевать. Я разложил на земле скользящую петлю, раскрошил в центре её горбушки, и ждать пришлось недолго. Послышалось хлопанье крыльев, и рядом с петлёй приземлилось штук пять. Отталкивая друг друга, они в мгновение ока склевали все рассыпанные по краям крошки, и забегали по внешнему периметру кольца, не решаясь ступить в него, вытягивали шеи к центру и, выхватывая по кусочку, отскакивали на безопасное расстояние. Я невозмутимо ждал, стоя в трёх шагах с верёвкой, будучи уверенным, что жадность поганых птиц пересилит их благоразумие. Когда в пределах досягаемости не осталось ни кусочка хлеба, голуби с минуту побегали вокруг, и один из них, перебежав верёвку, с остервенением принялся склёвывать приманку. Другие, увидав, что их сородич безнаказанно сожрёт сейчас всё лакомство, бросились к нему и присоединились к трапезе. Я изо всех сил дёрнул за веревку и моя рука почувствовала сладостное биение пленённого беззащитного существа. Радостно загоготав, я, не выпуская добычу, кинулся к своему велосипеду, и стал гонять по всему микрорайону выставляя казнь на всеобщее обозрение. Ветер бил мне в лицо, а за спиной привязанный за лапу голубь исполнял фигуры высшего пилотажа: он уходил в "штопор", и летел по спирали, пока не въёбывался в асфальт, а потом какое-то время чертил по нему развёрнутыми крыльями, снова поднимался в воздух и даже пытался лететь вровень со мной, пока мой неожиданный поворот не прикладывал его об угол или дерево. Забава длилась довольно долго, комментируемая негодующими воплями прохожих, пока голубь не зацепился за что-то, и рывок верёвки не сообщил мне об окончании веселья. Я вернулся назад и увидел голубя, застрявшего между вывернутым из земли бордюрным камнем и водостоком, с вырванной лапой, уже дохлого или в болевом шоке. Я удивился - неужели, чтобы вырвать голубю лапу, надо приложить такое незначительное усилие? Желая проверить это, я взял верёвку метров тридцать, поймал голубя, и в безлюдном месте за бойлерной станцией, на поляне лопухов, провёл злодейский эксперимент. Я смотал верёвку в бухту, и, дав птице свободно лететь вперёд, дождался, пока верёвка не размотается до конца, и в этот момент дёрнул её в сторону, противоположную движению птицы. Я даже не почувствовал сопротивления и подумал сначала, что верёвка отвязалась от лапы, но голубь, кувырком пошедший на снижение и его вырванная лапа, летящая в моём направлении, развеяли мои предположения. Я поспешил к месту трагедии, проламывая высокие лопухи. С той точки пространства, где лапа голубя отделилась от туловища, до места его падения, в радиусе метров трёх трава была усыпана бисером кровавой росы, которая покрывала листья всё гуще, по мере того, как изувеченная птица приближалась к земле.
Если лапа так легко отделяется, подумал я, голова должна отрываться ещё легче. Добыв голубя привычным способом, я, чтобы не смущать прохожих предстоящей экзекуцией, спустился в подвал. В подвале было темно и вонюче, что превращало банальное убийство в обряд, подобный православному таинству. Голубь трепыхался у меня в руках и ворковал, ему наверно «нравилось», как когда-то я втирал своему другу, тогда ещё не погрязшему в грехе и не запятнанному кровопролитьем, - гуляя «под окнами» мы вместе изловили голубёнка, только-только научившегося летать, и стали вырывать ему из крыльев лишние, по нашему мнению, перья. Он от боли стал издавать воркующие звуки, и друг обеспокоено попросил:
- Ему больно, давай отпустим его нафиг.
- Ничего, - шумно сопя, я продолжал выдирать перья, - ему это нравится, голуби всегда воркуют, когда им что-то нравится!
Друг ещё попричитал и отстал. Потом мы отнесли ощипанную птицу на набережную, кинули в воду, и стали наблюдать, как голубь может плавать брассом. Плавал он плохо, поэтому мы стали бросать в него кусками глины, отламывая их руками от земли. Удары глиной по спине птицы отзывались звонким стуком и веселили нас, а мой друг, впав в радостное исступление, стал швырять в голубя горстями гравия. Голубю это не понравилось, и он опустил голову в воду, покончив жизнь самоубийством.
Вернёмся в подвал. Сняв с лапы голубя петлю, я перекинул её на его шею и встряхнул. Птица неистово замолотила крыльями, а я стал с силой трясти повешенную жертву на верёвке, пытаясь оторвать ей голову. Не тут-то было. Голова держалась настолько крепко, что отскочила только тогда, когда я уже с рычанием разрывал птицу, наступив ногой на туловище и дергая верёвку вверх обеими руками.
Оторванная голова выглядела забавно – глаза вылезли, вздулись и покраснели, а клюв неестественно широко раскрылся, - вы видели когда-нибудь у голубя язык? Я тоже нет. А он у него есть. Но больше всего меня поразили глаза. Я захотел увидеть такое ещё раз. Для подобных целей петля не годилась, и я решил использовать сдавливающую силу крысоловки, на пластинку которой я в качестве приманки насадил хлебный мякиш, а вокруг рассыпав семечки. Устройство было незнакомо падальщикам, и они крутились возле страшного орудия смерти без малейшей опаски, безжалостно уничтожая жареных зародышей подсолнечника. Суета продолжалась до тех пор, пока один из самых прожорливых не клюнул взведённую пластину. После удара пружиной по голове он стал весело кувыркаться на асфальте, а остальные разлетелись по сторонам. Я подошел к голубю, продолжающему свой агональный пляс, и, наступив на него ногой, прижал тварь к земле. Сила удара была такова, что один глаз у него вылез и повис на сосудах, а второй вынесло нахуй. Запечатлев в мозгу картинку, я понял, что голубей мне уже мало. И я обратил свои адские помыслы на котят и щенят. С годами перешёл на жеребят и телят, потом на цыганят и бомжат, а сейчас в моей практике исключительно дети старше шести лет, для сдавливания голов которых приходится использовать гигантские тиски, сделанные на заказ одним знакомым слесарем-людоедом, с которым мы часто пьём водку и едим детские глаза, выдавленные из голов, после чего, покатавшись на костях и внутренностях растерзанных детей, засыпаем прямо на полу и видим сны, наполненные добротой и светлыми воспоминаниями о терзающих уши криках убиваемых в тисках девочках и мальчиков.