ТОС : ВОДЫ ПРЕЗИДЕНТУ ПУТИНУ!

«Живущему в колодце неясно, куда девается вода из него»
(Слова Ванталы)

Руки всё ещё дрожали. Тяжелое дыхание заставляло тело ходить ходуном. Кожа стала холодной и липкой, как у жабы. В ногах появилась непреодолимая слабость. Я сел на пол. Проводник всё ещё ковырялся с проржавевшим засовом тамбурной двери. Сквозь разбитое окно со свистом залетал морозный ноябрьский воздух. Выдвижные ступени по-прежнему со скрежетом волочились за поездом, бешено подпрыгивая от ударов о шпалы. Мне теперь всё безразлично. Мы внутри, и следующая остановка будет ещё очень не скоро. Пусть только попробуют нас тронуть. Плату за проезд мы уже внесли – три двухлитровых пластиковых бутылки из под Coca-Colа, наполненных холодной прозрачной жидкостью. Этого более чем достаточно.
Я повернул голову и посмотрел на профессора Мигунова, распластавшегося рядом и тупо уставившегося на свой портфель. Наверное, размышляет о том, стоил ли прошитый кусок коричневой кожи с тремя клочками бумаги внутри наших жизней или нет. По его щекам стекали грязные капли: смесь из пота, возможно, слёз и грязи от их паршивых костлявых рук. А может быть, он думает о родной двухкомнатной «сталинке» на Измайловской, о крохотном балкончике, сплошь заставленном лимонником, о стеллажах с пыльными, никому не нужными томами. Эти ученые — совершенно больные люди. Я невольно улыбнулся, вспомнив, как мы, держась за руки, неслись по Лесной улице к Белорусскому вокзалу. Идиот! Он лепетал о каких-то фильтрах, колбах, горелках и ещё о куче всякой ерунды. В такой момент!
Москва погружалась во мрак. Скоротечные, практически неуловимые осенние вечера всегда съедают световой день без остатка за считанные минуты. Окажись сейчас в центре, можно было бы наблюдать как неустанный, бесконечный в своей активности город безмолвно тонет в темноте. Скоротечно… Точно так же, как двадцать седьмого августа две тысячи тринадцатого года, спустя всего десять дней после появления в СМИ информации о том, что Иран располагает восемнадцатью тысячами центрифуг для обогащения урана, из которых, около тысячи установок второго поколения. Тогда никто не придал значения этим сообщениям. Вся эта свистопляска с арабским миром изрядно намозолила людям глаза. Никто и подумать не мог о том, что все события сплетутся в единый, всеобъемлющий клубок. Теперь, конечно, уже всё понятно. Карты вскрыты. Посмотреть бы в глаза этому двуличному ублюдку, когда пост президента Ирана занял Хасан Роухани, сменив Махмуда Ахмадинежада. Знала бы толстожопая нобелевская свора о том, что суждено сотворить этому человеку, авансом присуждая ему премию мира в две тысячи девятом году. Хусейн. И как это мы не заметили? Накинул сеть на весь этот бренный мир. Шаг за шагом. Страна за страной. Держал на поводке их всех.
- Пойдем, — сказал проводник. Жесткий, матерый мужик, явно имевший бурное прошлое. Он был таким же нелепым проводником, как и я ученым. Мы оба сразу поняли, что вынужденно находимся на этом поезде, и что каждый из нас играет свою, придуманную кем-то, роль.
- Куда?
- Посмотрим, куда вас с дедом засунуть можно.
- Неужели всё занято? Отпуска? — я скорчил ироничную гримасу.
- Слава Богу, всё, — совершенно серьёзным голосом ответил проводник. Мы оба поняли, что он имел в виду, поэтому я тут же возвратился к серьёзному тону:
- Да, хорошо. Идём.
С трудом поднявшись на ноги, шатающейся походкой, двинулся за ним.
Это был последний рейс. «Черная чума», как мы её окрестили, становилась всё более организованной. Всеобщее сумасшествие и хаос, царившие несколько первых дней, постепенно шли на спад. Появлялись импровизированные блокпосты. Ключевые объекты инфраструктуры начинали усиленно контролироваться. Чудом Белорусский вокзал охранялся лишь небольшим мобильным отрядом. Второй раз подобная ошибка допущена не будет.
Поезд сильно раскачивался из стороны в сторону.
Я слышал, как говорили, что в результате ракетных ударов ландшафт в некоторых регионах изменил свою геометрию, так что возможно где-нибудь впереди нас ожидает огромная пропасть и мне, профессору Мигунову, проводнику и всем последним, бежавшим из Москвы славянам, не суждено к завтрашнему вечеру прибыть в Брест. Хотя каких-либо гарантий по поводу успешного возвращения в резервацию в тот момент не дал бы никто. Поезд запросто могли остановить где-нибудь под Вязьмой или Смоленском, и порешить всех нас за считанные секунды, как это происходило повсеместно к Югу и Востоку от Москвы.
…
Российская резервация находится на острове Западный Шпицберген, расположенном между северной частью Атлантического океана и Северным Ледовитым океаном. Этот остров является самым большим в составе принадлежащего Норвегии архипелага Свальбард. Его площадь составляет около сорока тысяч квадратных километров. В конце девятнадцатого века Российская империя, Королевство Норвегия и Королевство Швеция подписали первое соглашение о разделе острова. В тысяча девятьсот двадцатом году Западный Шпицберген вместе со всем архипелагом был передан Норвегии. При этом в разделе архипелага принимало участие ещё тридцать девять стран, которые теперь сохраняли право использовать его в хозяйственных целях.
Долгое время остров никому не был нужен, кроме многочисленных обитающих на нем белых медведей, редких туристов – экстремалов из Европы и крошечного местного населения. Однако в советские годы интерес резко возрос после открытия на острове месторождений каменного угля. Россией, или точнее ещё СССР в срочном порядке началась разработка одного из месторождений. Со временем вокруг шахты образовался небольшой городок, названный Пирамида. Норвегия не раз упрекала Россию за вылов российскими моряками рыбы на шельфе, желая стать единственным хозяином архипелага. Однако после некоторых научных изысканий, были обнародованы материалы о возможном наличии на острове нефти и газа. После этого Россия окончательно укрепила свое положение.
На острове располагается норвежский аэропорт «Лонгйир», через который раньше доставлялся персонал на российскую угольную шахту. Именно туда мы и должны были приземлиться, вылетев завтра вечером из аэропорта «Брест-2», расположенного близ одноименного города. От «Лонгйир» до Пирамиды нас с профессором Мигуновым должны были доставить на снегоходе, примерно за пять часов. Но всё это потом. Сейчас же стояла задача — добраться до Бреста, и, конечно же, в целости и сохранности доставить профессора и его чертов чемоданчик.
Усилиями вовремя мобилизованной белорусской армии над территорией страны ещё удавалось сохранять контроль. В дружественную республику были переброшены несколько российских частей, сопровождавших огромный поток беженцев со всей Западной части России. Поговаривали, что военные успели доставить и некоторую боевую технику, ту которую обычно называют оружием массового уничтожения.
…
Проводник тщательно, одну за другой просматривал густо исписанные страницы — наскоро составленные списки принятых пассажиров. Он проводил пальцем сверху вниз, бормоча какие цифры и фамилии. Я глядел в окно. Деревья уже совсем голые. Редкие зеленые островки, состоящие из особенно стойких к холодам трав, всё больше поглощались оттенками горчичного. Иногда появлялись захолустные деревушки. На фоне осенней серости вид их был особенно печален. Перекатная голь. Праведная Русь. На протяжении всей истории люди здесь жили только верой. Теперь же их лишали и этого. В нескольких местах я видел разрушенные и горящие церкви. Значит они уже здесь. Добрались суки.
Нахлынули воспоминания. Я хорошо помнил, как тогда Москва буквально за считанные дни очистилась от них. Рынки, вокзалы, автомастерские — всё было брошено. Как по мановению волшебства. Только мы: наши старики, дети, даже забулдыги в метро и те… Ладно. Чего уж вспоминать. Власти, конечно, всё знали, а нам вешали на уши лапшу об ужесточении миграционной политики, введении визовых режимов… Наверное, тоже вывозили семьи. Старались избежать паники. Как же иначе объяснить их чудесное спасение, когда первые же удары пришлись прямо по центру города. Ни одна ПВО в мире не смогла бы справиться с подобным градом. Да и не справилась.
В первый же день — Челябинск, Екатеринбург, Новосибирск, Владивосток, Самара, Питер, Москва, практически полностью Западная Европа, треть Канады, Южная Америка. Говорили даже об Австралии. Отбился только Китай. На него и вся надежда. Радикальная религия против коммунистического строя. Подумать только. Хотя глупо было бы этим утешаться. Кто бы ни остался в итоге, цена нашего выживания будет непомерно высока.
Я вспоминал, как через неделю после ударов в город ворвались их полчища. Они были просто одержимы, похожие на зомби из американских фильмов ужасов. Бежали, уничтожая всё на своем пути, словно находясь под массовым гипнозом…
Мысли были прерваны внезапно появившимся снаружи шумом. Я протиснулся через сидевшего проводника и, нагнувшись над откидным столиком, заглянул в окно. О, ужас. К поезду двигалась огромная толпа людей. Да нет же! Они уже здесь. Стоял невыносимый крик, порой переходящий в визг и плач. Некоторые бросались прямо на мчащиеся вагоны, тщетно пытаясь зацепиться. Поезд двигался с огромной скоростью. Попадающие в стыки люди отлетали как тряпичные куклы, их тела неестественно, с ужасающей легкостью, вращались в воздухе и падали обратно в толпу. Несмотря на это чудовищное зрелище, ряды продолжали напирать. Вскоре послышались выстрелы. Я смотрел на это и не мог пошевелиться. На глазах проступила влага.
— Вам повезло! – выдернул меня из ступора проводник.
Я посмотрел на него. Он продолжил:
- Останетесь в моем вагоне, есть одна полка. Идём.
Мы вышли из его отсека. У выхода нас уже ждал профессор Мигунов. Ошалевшими глазами он смотрел куда-то в вагон. Что там? Я повернул голову и только теперь заметил, что пол, стены и даже потолок были обильно забрызганы кровью. Люди штабелями сидели и лежали всюду: на полу и на койках в отсеках, на столах и в багажных отделениях. Везде. Они шептались, перевязывали друг другу раны, плакали. Они тоже успели. Видимо добежали раньше нас, я ведь никого не видел на перроне. Хотя о чем это я? Естественно. Мы же с Мигуновым запрыгивали в уже тронувшийся поезд. А если бы… Я прислушался – крики на улице стихли. Нет. Никаких «если бы»! Мы успели.
Проводник провел нас в конец вагона и открыл маленькую неприметную дверцу. За ней располагалась крошечная комнатушка с одной койкой и откидным сиденьем. Окон не было.
- Ого. С чего такие почести? – недоверчиво спросил я.
По идее, никто не должен был знать о том, что я здесь нахожусь и, тем более, кого с собой везу. Всё строго засекречено. Мы обычные беженцы. С чего же нам отдавать отдельную комнату?
- Заходите, пока предлагаю, — резко ответил проводник, глядя на коричневый портфель Мигунова.
Да. Похоже он тоже в курсе. Что ж, надо быть настороже. И что, черт подери, в этом чемоданчике?
…
К вечеру следующего дня мы благополучно добрались до Бреста. Без лишних задержек, на военном «ГАЗ – 66» нас и ещё человек двадцать доставили в аэропорт «Брест – 2». Проводник, как и ожидалось, был в числе «счастливчиков». Самолет был уже готов к вылету. На трапе стоял встречающий офицер.
…
Я прижался к стеклу иллюминатора и наблюдал за удаляющимися огнями города. Красотища.
Увидим ли мы когда-нибудь что-либо подобное? Вряд ли. В салоне стояла гробовая тишина. Никто не издавал ни звука. Отчетливо слышалось побрякивание железного карабина, свисавшего на ремне из багажного отделения. Сердце щемила необъяснимая тоска. О скольких вещах ещё надо было подумать. В этой сутолоке даже не было времени осмыслить весь масштаб произошедшего. Столько судеб. Родные, близкие. Это коснулось каждого. Что теперь будет? Что для нас станет нормальной жизнью? И наступит ли она вообще?
…
Путин уже сидел за потертым белым столом. Ещё не рассвело. Солнце здесь появляется поздно. Крики на улице не стихали всю ночь. Люди не расходились уже вторые сутки. Голова раскалывалась. Сегодня всё решится. Ждать больше нельзя. Самый северный памятник Ленину был выкорчеван в запале группой подростков и переброшен через забор. Теперь он беспомощно валялся, уткнувшись лицом в снег на территории штаба, находящегося в бывшем Доме культуры. Несколько цистерн с водой, стоящих перед зданием охранялись плотным кольцом автоматчиков.
Шойгу сегодня не ложился. Запыхавшийся, с красным от мороза лицом он вошел в комнату.
Путин, не поворачивая головы, спросил тихим севшим голосом:
- Ну что там?
- Ничего Володь. Опять ничего. Ещё сорок человек.
Путин опустил голову и прошептал:
- Сорок. За ночь.
Возникла долгая томительная пауза.
- А что Онищенко? – снова продолжил президент.
- Да что он может. Берут пробы, мазюкают на стекла, смотрят. Из него ученый, как из меня…
- Ладно, ладно, — прервал главнокомандующий распаляющегося министра, — какой есть. Сегодня должны доставить Мигунова. Сколько уже?
- Уже более пятисот человек! От этого поганого снега! Да что ж с ним такое? Что за дрянь!?
- Сколько воды осталось? – не обращая внимания на негодования Шойгу, продолжил Путин.
- Девять цистерн.
- Ладно, время ещё есть. Начинай раздачу.
…
Снегоходы остановились. Я едва чувствовал конечности. Пять часов по заснеженным равнинам – это поистине тяжелое испытание. Начинало светать. Я снял защитные очки и теперь узрел всё собственными глазами. Встречающие солдаты конечно очень живописно, не стесняясь в выражениях, описывали мне это, но тут был случай особый, из разряда «один раз увидеть». Словно издевка какая-то. Чья-то жестокая, беспощадная шутка. Во все стороны, в пределах видимости снег был ярко – синего цвета. Что это? Какого…
- В этом вся и беда, — начал пояснять сопровождающий, заметив моё удивление, — люди топят эту дрянь и пьют. Думают, что если поглубже копнуть, то ничего не будет. А мы уже и лед кололи, и бурить пытались. Всё одно.
Профессор Мигунов слез со снегохода и теперь, утопая по колено в сугробах, двигался к нам.
- Ну как вы? – спросил я его.
- Нормально, ног не чувствую.
Я улыбнулся. Впервые за долгое время.
- Идите за мной, — скомандовал солдат.
…
Президент сидел за столом и изучал какие-то бумаги. Министр обороны стоял рядом. Главный санитар топтался у окна, пытаясь пристроиться на пыльный подоконник. Рядом с ним тихо переговаривались несколько человек. Посреди кабинета располагался небольшой журнальный столик советского образца, застеленный куском желтой бумаги.
Вслед за нами в комнату вошли несколько автоматчиков.
- Он видел чертежи? – первый вопрос первого лица.
Все посмотрели на меня. Один из сопровождающих положил руку на приклад автомата. Я сглотнул. Выпалить сейчас «Товарищ главнокомандующий, профессор Мигунов доставлен в расположение штаба» было бы совсем неуместно.
- Нет! Не видел он ничего – твердо вступился Мигунов, — да и видел бы – не понял.
Путин посмотрел на того самого проводника, любезно приютившего нас в поезде, который теперь, как ни в чем не бывало, тоже стоял в комнате. Тот еле заметно покачал головой.
- Хорошо, приступайте.
Профессор подошёл к столу и открыл портфель. Отточенным движением вытащил несколько исписанных листов и положил на край стола. Затем снова опустил руку. На этот раз он извлек пригоршню мелких деталей. Последним предметом оказалась прозрачная колба, эдакий маленький аквариум. И как только она уцелела? Через несколько секунд на столе уже была собрана миниатюрная тренога, напоминающая мне рыбацкий котелок, установленный перед варкой ухи. Профессор чиркнул зажигалкой, и под колбой появилось мягкое голубое пламя.
- Всё дело в том, — начал он, — что стронций и рутений сто шесть странным образом…
- Нет, нет, нет, — Путин устало покачал головой, — не надо, прошу вас.
- Хорошо. Давайте контейнер и сепаратор.
Онищенко быстрым шагом вышел из комнаты и тут же появился с двумя маленькими металлическими коробочками.
- Снег, — словно хирург в операционной, скомандовал Мигунов.
Принесли снег. Растопили в колбе. Синюю жижу профессор влил в сепаратор и нажал какую-то кнопку. Раздался легкий гул. Через минуту из отверстия снизу потекла прозрачная жидкость. Не обращая внимания на многочисленные взгляды, Мигунов подставил колбу и наполнил её. Затем снова открыл портфель и извлек из него пластиковый пакет, туго набитый белым порошком.
- А вот это и есть моя находка, — с гордостью сказал он, — достаточно нескольких песчинок.
С большой осторожностью, смоченной слюной спичкой он слегка ткнул в порошок. Затем плавным движением перенес её и опустил в добытую жидкость, которая мгновенно побелела.
- Теперь остается только нагреть, — он снова чиркнул зажигалкой, — и добавить…
Ученый замолчал и открыл вторую металлическую коробочку. Вышел пар. Внутри она оказалась доверху набита неизвестными таблетками, индивидуально упакованными, напоминающими презервативы. Профессор распаковал одну из них и бросил в колбу. Жидкость забурлила и, расплескавшись, потушила огонь.
- Всё, — торжественно объявил Мигунов.
Все недоуменно переглянулись.
- Этого хватит надолго. Принесите тару со снегом, да побольше. Самую большую, какую сможете найти.
Через полчаса в комнате стояла старая ванная, доверху наполненная синей жидкостью.
Все присутствующие сгрудились вокруг профессора, а он, в свою очередь, выдержав полагающуюся в таких случаях паузу, обведя, словно придворный чародей, прищуренным взглядом сосредоточенные лица, набрал в пипетку немного добытой жидкости, и занес руку над ванной. Кап. Одна капля. Она сорвалась с кончика и полетела вниз. Кап. В мгновение ока жидкость стала кристально чистой. Раздались восхищенные возгласы. Онищенко захлопал в ладоши и принялся обнимать Шойгу. Путин с улыбкой смотрел на Мигунова.
- А вот это, — профессор закатал рукав и опустил руку на дно, — вот это нас убивает. С этими словами он поднял из воды нечто, что выглядело, словно застывшая лепешка из бетона.
- Одной этой колбы хватит на все ваши цистерны и ещё половина останется. Из имеющихся ресурсов мы сможем сделать тысячи таких. В моих записях есть, так сказать, рецепт приготовления порошка и чертежи по изготовлению необходимого оборудования, с помощью которого процесс без труда можно довести до автоматизма.
Возникла пауза. Теперь слово за президентом.
Путин медленно встал из-за стола и подошел к вешалке, стоявшей в углу. С минуту не шевелился. Думал. Снял с крючка пальто. Держа его в одной руке, вытянул из рукава скомканную ушанку и нацепил её на голову. Повернулся.
- Ну что Сереж, — он посмотрел на Шойгу, — я к людям. Власть восстановлена. Будем жить. А там посмотрим…