zhelnov : Вечер. Для одних - очередной, для других - последний.

Я ехал за ним, наверно, пару километров, прежде, чем он вдавил газ в пол и резко ушел вперед. Несколько километров, на протяжении которых его никак не удавалось обогнать: двустороннее движение, по одной полосе в каждую сторону, по встречной бесконечный поток машин, по обочине обойти нельзя. Двадцать минут я тащился за ним, со скоростью в сорок километров в час, подавая ему звуковые и световые сигналы, в безуспешных пытках заставить его ускориться.

Это был обычный ничем не примечательный будничный день. Небо заволокло тучами, моросил небольшой дождь и от серости унылого городского пейзажа, погруженного в осеннюю непогоду на душе было очень тоскливо. Вечерний час пик. Все возвращались домой.

Я был ужасно голоден, а тут еще этот придурок, который, вероятно, забыл, где расположена педаль газа в машине. Кто бы ни был за рулем этой гребанной иномарки, мужчина, или женщина, инвалид или безобидная старушка в круглых очках — в ту минуту я ненавидел этого человека всеми фибрами своей души. Я сигналил ему снова и снова — я хотел есть, хотел принять душ и по-скорей оказаться на диване.

До того, что случилось позже, я никогда не спрашивал себя, как бы я ездил по дорогам вечером, если бы утром мне пришло письмо из больницы с моим положительным тестом на рак — хотелось бы мне тогда куда-либо спешить? А если бы из-за отсутствия высшего образования этим вечером меня уволили с предприятия, на котором я горбатился последние несколько лет, стал бы я торопиться с такими новостями по пути домой к своей семье?

Никогда не думал об этом, ровно до того момента, как этот заторможенный водитель вдруг не сорвался с места, выжав педаль акселерометра так сильно, что шины его авто пронзительно засвистели.

А если бы у моего отца диагностировали карциному на последней стадии и назначили бы ему операцию по удалению пораженного легкого, что бы хоть как-то отсрочить смерть, — и теперь отец пьет, как конченный алкаш, надираясь каждый раз до состояния полумертвого животного, заблевывая всю квартиру — о чем бы я думал за рулем? Замечал бы я, что мне сигналят машины сзади?

У кого-то могут быть проблемы по-серьезней твоих, но об этом я и думать сейчас не хотел. В голове у меня маячили лишь холодильник и микроволновка, моя акриловая ванная и большой удобный диван — и мне было плевать, что может случиться у остальных. Я продолжал сигналить, но это было бесполезно. Позади меня уже выстроилась вереница машин, соблюдающая черепаший скоростной режим, установленный этим говнюком спереди.

В тот момент я ни на секунду не задумывался о том, что все твои переживания и все твои проблемы могут быть всего навсего смехотворной шуткой обстоятельств по сравнению с тем дерьмом, в котором по тем или иным причинам оказались другие. Бывает, ты думаешь, что у тебя черная полоса — все валится из рук, сплошные заботы и неудачи, один завал на другом. Но ты даже представить не можешь насколько плохи могут быть дела у остальных.

Он набрал скорость так быстро и неожиданно, что я даже слегка замешкался. Его госномер, который я сверлил взглядом последние двадцать минут, теперь стремительно удалялся от моих глаз, становясь едва различимым. Двигатель этой машины звучал так громко, что я слышал рев через закрытые окна. Некогда медлительный до ужаса, а теперь сильно разогнавшийся автомобиль был уже вдалеке от меня, а я смотрел ему вслед, поражаясь такой манере вождения.

Но внезапно он съехал с дороги, пересек небольшой, засаженный цветами участок, и взял курс точно на гаражный кооператив. Спустя несколько секунд машина въехала на полном ходу в одну из кирпичных построек. От сильного удара ее сплющило так сильно, что можно было подумать, будто бы она была сделана из пластилина.