Владимир Павлов : Мир паука (1-2)

Глава 1

Кто-то царапнул стекло, потом еще раз. Скоро стены больничного корпуса, вымокшие под дождем, стали похожи на мокрую кошачью шерсть. Невидимки когтили лужи. Серая вода, помнившая много дождей, привычно вздрагивала. Вздрагивал и сосед Димы, тощий старичок в рваной пижаме. Всякий раз, когда поливало, он вставал с койки и подходил к окну, считая вслух, сколько капель упадет на решетку. При этом его широкие скулы сглаживались, рот искривлялся беззубой улыбкой, а глаза по-детски смеялись. Все остальное время пациент проводил в молчании, укрывшись старым одеялом.
– Старикан, одолел считать! – крикнул плечистый Денис, сдавая в дурака. – Я тебя сейчас об решетку головой ударю, дебил.

Сам ты дебил, подумал Дима, изучая свои карты. У дамы пик была такая же высокая упругая грудь, как у санитарки Юли. Но он не проверял, не знает. А вот Денис действительно дебил, и жил он до этого в специнтернате. Ему пятнадцать. Строит из себя лидера.
– Одна шваль пришла, – посетовал Денис. – Лови две шестерки, малолетка.
– Кто малолетка? Пропишу сейчас… – Отбившись козырями, Гоша шутливо показал кулак. Он явно робел перед Денисом. – Вафела тебе, – он походил к метису Юре. – Бери, давай. Валю принимай! – Они заржали.
– Он после тебя вафлером стал? – отшутился Юра, забирая валета. Снова смех. – Не дотрагивайся до пацанов. Бейся, Дима.
Дима отбил предложенную семерку, Гоша подкинул еще одну.
– Смотри, семерка тоже не пацан, она побывала у Гоши, – продолжил Юра подтрунивать. Гоша ловко поставил ему щелбан. Высокого тонкого Юру он боялся меньше. Хотя обоим было по семнадцать, Гоша по физическому и умственному развитию выглядел от силы на четырнадцать. – Я тебе сейчас с ноги дам, придурок!
Юра, не смотря на то, что приехал из того же, что и Денис, интерната для отстающих в развитии детей, вербально был довольно развит, даже выше среднего, хотя читать и писать не умел. Он мог долго и увлекательно рассказывать о своих полукриминальных «подвигах» и часами болтал с санитарками. Слащавыми интонациями, немного жеманными манерами и привычкой следить за внешностью он слегка напоминал девушку.

– Да заткнись ты! – Денис, не отбившись, вскочил с койки и подбежал к бубнившему старикану. – Заткнись, я тебе сказал!
Тот принялся вопить, хотя Денис его не трогал. Денис отошел, и старик утих, но стоило парню протянуть руку, вопль возобновлялся. Чем ближе была рука, тем громче делался сплошной монотонный крик. Он чем-то напоминал звук болгарки при резке металла. Денис потешался.
– Смотрите. Я вообще его не трогаю.
Он подносил руку, и человек-болгарка резал пространство механическим криком. Компания хохотала. Дима тоже не мог удержаться от дурацкого смеха.

– Вы чего его бьете?! – вмешалась Фаина, новенькая санитарка. – Ну-ка отойдите от него.
– Да мы его не трогаем! – ответил Денис. – Вот, смотрите. Он сам орет.
Фаина дежурила со Светланой Петровной, опытной санитаркой, и старалась во всем ей подражать.
– Не подходите к нему вообще! – с деланной строгостью сказала Фаина. – Отойди от него! Давайте без шума, ребята. А то я вас по койкам разгоню.

Юра перетасовал колоду «пролистыванием» и точными движениями раскидывал карты.
– Шилин, ты мне оставил поесть? – крикнул Денис здоровому парню. Тот испуганно поднялся с койки. – Тащи сюда. Пацаны, сейчас есть будем.
Здоровяк достал из-под подушки пакет и послушно принес Денису.
– Танцуй, Шилин, – приказал Юра, сделав серьезное лицо. – Я тебе сказал, танцуй.
К удивлению присутствующих, Шилин, неподвижно уставившись на Юру своими страшными волчьими глазами, стал перетаптываться, делая неловкие движения корпусом.
– На пряник. – Денис швырнул награду из его передачи. – Ты чего мне яблок не оставил?
– Не было яблок.
– Я видел у тебя яблоки! Подойди сюда. – Денис угрожающе надвинулся на оробевшего бугая и сжал кулак. – Примешь достойно?
– Не было яблок, я тебе точно говорю!
– Не было? Точно? – Он снисходительно похлопал жертву по щеке. – Иди.
– Мальчики, как называется сооружение, предназначенное для постройки, транспортировки и ремонта судов? – спросила Светлана Петровна. – Слово из трех букв.
– Хуй, – блеснул остроумием Гоша. Все заржали.
– Я тебе сейчас это место прищемлю, – пригрозила она в шутку. – Эх, вы! А я уже догадалась.
Дима с неохотой распределял карты по мастям. Дождь безжалостно уносил грязь с оконного отлива, на котором пальцем кто-то вывел: «Лето». Лето утекало, забирая частицы его жизни. Но все течение времени – лишь ширма, за которой зияет Пустота. Это только одна из ипостасей Великой Богини. Диме Она являлась как Всепожирающая Тоска.
– Хавайте, пацаны. – Денис вывалил содержимое пакета на постель. – Очкарик, подходи, я тебе пряник дам. – Худой парнишка, давно стоявший в проеме и пожиравший глазами сладости и полуфабрикаты, с готовностью сорвался с места. Денис одарил его парой пряников. – Тебя сегодня Лука, тварь, душил?
– Меня и еще одного деда.
– Держи еще.
Еда, как и сигареты, являлась культовым предметом, с которым невидимой пуповиной связан каждый псих. Кусочек пищи или затяжка позволяли на минуту, пусть иллюзорно, глотнуть синего неба, покинуть адский мир, созданный нейролептиками на рецепторах душевнобольных. Любой пациент жил ради еды и во время еды, между трапезами тянулось жалкое существование, возможное лишь благодаря ожиданию. Сейчас синее небо полилось в желудок Димы неожиданно. Великая Тоска не скрывала иллюзорности этого наслаждения, но ингредиентами боли и ужаса делала его необыкновенно желаемым.
– Как душил? – заинтересовался Дима. – Просто подошел и стал душить?
– Ты не слышал, что было ночью? – спросил Гоша. – Тут возня поднялась, санитарки, медсестра, этого связали, – он показал на лежавшего возле туалета хроника, средних лет мужчину, привязанного к кровати.
– Лука достал где-то веревку, – уточнил очкарик. – Вот так мне набросил и душил. Он как-то пацана порезал лезвием. По шее. В реанимацию отправляли. Лука, вообще, убийца.
– Я бы ему лично пиздюлей надавал, – заверил Денис. – Слышишь меня, ты?! – Он грозно посмотрел на Луку, но тот даже не моргнул, с абсолютным безразличием смотря в потолок. – Еще раз тронешь тут кого, утром не проснешься. Ты понял?!
– Пацаны, я сдал карты, – оповестил Гоша, допивая лимонад. – Будешь играть, очкарик?
– У меня запор, пойду на толчок, попробую еще, – монотонно отчеканил тот. – Что-то не могу сходить в туалет уже неделю, живот полный под завязку.
– Ты попроси лекарство у медсестры, – посоветовал Юра.
Дима пересел поближе к окну, чтобы видеть пауков. Он механически ходил, отбивался, подкидывал, брал карты, всем существом погружаясь в другой мир. Не реальный, но и не воображаемый. Созданные длительным сосредоточением стойкие ассоциации, как «насечки» на нейронах, мгновенно проявляли из небытия целую вселенную, стоило Диме посмотреть на окно. Внутреннее стекло регулярно мыли. Плоскость внешнего стекла, грязная, слабопрозрачная, стала прибежищем небольших пауков, строившими из паутины ландшафт «планеты».
– Малолетка, дебил, где все продукты?! – заорал влетевший в надзорку Коля Дорофеев. – Давай продукты, сука! – Он двинул Денису в глаз, но тот сразу переключился и отвесил Коле по челюсти. – Я убью эту крысу! – Колины массивные руки, молотили воздух, когда их разнимали. – Ты поедешь завтра в спецлечебницу! Я все расскажу врачу!
Дорофеев из своих тридцати лет девять прожил в больнице. Коля относился к касте «шестерок», привилегированного класса, помогавшего администрации, но держался при этом обособленно. Только нос нарушал гармонию его лица, по-бабски смазливого. Рядом с тонкими губами и выразительными глазами мясистый удлиненный нос казался «прилепленным».
– Рассказывай, сука! – презрительно бросил Денис. – Ты не доживешь до утра, козлина!
– Хуй не вынул изо рта, малолетка блядь пизда! – протараторил Коля напоследок. Он любил сочинять матерные частушки на ходу.
Барабанившие по стеклу капли собирались в ручейки. На планете пауков текли полноводные реки, которые не могли намочить. Реки-фантомы, реки-по-ту-сторону.
Денис, Юра и Гоша выпросились у санитарок посмотреть телевизор в холле. В тишине лекарства ощущались сильнее, делая само понятие тишины осязаемым. Дождь прекратился, и образовавшиеся на небе просветы быстро увеличивались. Огромное острие Тишины проткнула Диму. Прибитый к уплывающим облакам, он бесконечно растягивался, не пролезая в оконную решетку. Тысячи лет мучительной пытки. Вернувшиеся товарищи пытались ему что-то сказать, но и они не могли идти против Богини, не в силах были нарушить Великую Тишину. Слова существовали отдельно от них, звуки были плавающими по воздуху пузырями, залетавшими в уши и лопавшимися в мозгу. Чтобы ослабить муки, Дима глотнул воспоминаний.

Глава 2

Рыжие дома мелькали все чаще. Домодедовская электричка подъезжала к вечерней Москве. Дима уже забыл схему пересадок до Балашихи, решив сначала зайти в любое кафе. Почему-то в самолете есть не хотелось, а сейчас даже ржавые кирпичи новостроек повышали кислотность в желудке. Телефон прострелил ухо. Звонила Лена:
– Милый, ты добрался до города?
– Да, почти. Слушай… Может, вернуться мне в Мурманск, а?
– Ты что! Тебя все так ждут! Тетя Марина уже прилетела утром. Сегодня за обедом про тебя говорили. Даже не вздумай!
Лена еще десять минут изливала нежность, пока не объявили конечную. Площадь трех вокзалов смотрела на Диму прищуром окон гостиницы «Ленинградская» и безразличными витринами универмага «Московский». Найдя забегаловку возле автобусной остановки, он наконец-то вздохнул. Холодное пиво переносило его в прошлую ночь, накануне вылета. Лена уже неделю жила в Балашихе у родных. В переписке она рассказывала о двоюродных брате и сестре. Женя, вполне современная девушка, таскала Лену по соляриям и клубам, обещая сделать из нее настоящую москвичку. Сергей приходил иногда по вечерам подвыпивший и жаловался на несложившуюся жизнь. Он проживал в соседнем доме с женой и сыном. К тридцати пяти Сергей разочаровался во всем. Бросил работу, пил. Его мучила эпилепсия, семейные дрязги и сознание упущенных лет (а считал он себя очень способным). Родственники перестали относиться к нему серьезно. Постоянные обещания покончить с собой, привычка ругаться со всеми и подолгу где-то пропадать, ночуя у друзей-алкашей или случайных собутыльников, сделали свое дело. Тетя Марина верила в благотворное влияние Лены, которую Сережа «очень любил и постоянно нянчился в детстве». И вот – Лена извинятся, просит отлучиться на пять минут. «Прости, милый, мы пили чай. Ты не обиделся? Мы сейчас поговорили с Сергеем, и он решил бросить пить. Откроет свою фирму по строительству, тебя обещал взять» Опять пауза. Десять минут Лена молчала, потом на экране появилось сообщение: «Тут такое случилось… Прости. Не могу сейчас писать. До утра» А случилось следующее: немного выпивший Сергей рассказывал Лене какой-то анекдот, сидя на балконном парапете и вдруг, сказав с улыбкой «Ну все, пока!», опрокинулся и полетел с восьмого этажа. Железные штыри и перекладины – остатки турников и лавочек – не давали ему ни единого шанса. Разлетевшиеся кусочки мозгов до сих пор лежат кое-где в труднодоступных зарослях перед домом. Естественно, тут же прилетела тетя Марина с дядей Андреем. В Мурманске они собирались обосноваться, но тут решили вернуться насовсем. Ни построенный коттедж, ни начатый бизнес не могли удержать.

Как же все непредсказуемо! Никогда бы Дима не подумал, что с Леной у него закрутится роман. Он смотрел на нее исключительно как на жену Вали, своего друга. К тому же Лена – не его типаж.
Когда Валя женился, все очень удивились. Жизнь этого избалованного большого ребенка катилась по наклонной после первого попадания в психушку. Валя мог приходить без предупреждения к своим друзьям и часами надоедать, рассуждая о смысле жизни и падшем мире. Дима даже выгонял пару раз «праведника», когда нескончаемый бубнеж мешал выспаться перед парой. Только врожденная интеллигентность и обаяние помогали Валентину не потерять друзей.
А Лена – симпатичная, умная и талантливая девушка. Как она могла вообще посмотреть в сторону Вали? Тем более, тот галантностью в обхождении с девушками не отличался. И, не смотря ни на что, они жили, что называется, мирно и счастливо. Если не считать периодических валиных обострений, когда его сдавали в дурдом. Родители Валентна, особенно мама, вцепились в Лену как в последнюю надежду на продолжение рода. Старший сын погиб. А младший – ну какая дура на него посмотрит? Ну, вот, нашлась же. Через год после пышной свадьбы, где Дима присутствовал как свидетель, у молодых, к величайшей радости всех, родился сын. Валя долго выбирал имя, хотел редкое, например, Феоктист, но его мягко убедили назвать ребенка в честь дедушки: Борис.
Естественно, при такой любви и заботе – а со стороны бабушки буквально обожествления – Боря рос избалованным и капризным. В четыре с половиной года Лена кормила его с ложечки и часто носила на руках. С речью мальчик немного запаздывал, но физически был развитее сверстников.

За такими размышлениями Дима не заметил, как маршрутка доехала до Балашихи. Сразу за рыночком зеленели пусторосли и чернел квадрат парковки для транспорта магазина. Серая скала девятиэтажного дома вываливалась из реальности и казалась нарисованной. Розовый айсберг другой девятиэтажки, стоявшей перпендикулярно серой, наоборот, выглядел творением природы. Широкий проход между ними переходил в двор. Лазурное небо с разлитой местами сывороткой облаков словно намекало на безграничные человеческие возможности. На лесенках и горках щебетали дети. Из машин выходили уточки-мамаши и медвежата-папаши. Народ возвращался с работы. Дом-скала тянулся вдоль дороги, ограждая от транспортной суматохи уютный мир двора. За домом-айсбергом стоял ряд хрущовских пятиэтажек. Дворы этого микрорайона образовывали единый оазис, затерянный мир, где до сих пор были девяностые. Совершенно расслабившись, Дима дошел до указанного дома. Девятиэтажное здание буквой «Г» необъяснимо отталкивало. Хотя оно во всем походило на предыдущее. Те же дети, те же цветы и деревья. Правда, двор постоянно покрывала тень из-за строения дома-угольника. Кроны огромных тополей, достигавших почти девятого этажа, увеличивали сумрачность. Еще один сюрприз: подходы к подъездам нужной стороны здания отрезал ров: трубы раскопали для замены. Дима не доверял хлипкому мостику из досок, и не напрасно. Стоило дойти до середины, как доска предательски треснула, и Дима оказался на дне оврага. Стоит ли говорить о состоянии белоснежной рубашки и чистых брюк! Вдобавок, рука упиралась в дохлую собаку. Она распухла и стала каменной.

Подъезд чем-то напоминал терем или старинный монастырь. Те же толстые стены, выкрашенные белой краской, те же небольшие оконные проемы. На каждом пролете имелось три окна. Только среднее открывалось, боковые состояли из советских синих стеклоблоков. Дима наскоро переоделся, напялив первое попавшееся: спортивное трико и старую футболку. Таким он и предстал впервые перед родней Лены. Низенькая полная тетя Марина поздоровалась безразично-вежливо, здоровенный усач дядя Андрей крепко (слишком) пожал руку, двоюродная сестра Женя сразу ушла на кухню.
Лена с Борей поселились в маленькой комнате. Половину пространства занимал диван (уже застеленный чистым бельем). Стену возле входа закрывал шкаф-купе. У окна стоял стол с компьютером. Дима сразу отъехал. Жуткий сон всосал его в фантастическую реальность, где хозяйничали огромные пауки.
– Проснулся? – спросила Лена, погладив его голове. – Пойдешь с нами ужинать? Я котлеты приготовила.
– А где твои родственники?
– Они скоро уходят. Сказали, что мы можем здесь жить сколько угодно. За коммуналку не надо платить. После случившегося они вряд ли здесь будут жить. Боря, пошли кушать. Потом дорисуешь.
Дядя Андрей был уже одет. Остальные ждали на улице.
– Ребят, ну, мы поехали, – сказал он с теплотой. – Вы будьте как дома. Лен, ты знаешь, где что лежит. Если что-то понадобится – звони.

На столе дымилась картошка с котлетами, блестел салат. Лена умела готовить.
– У меня это все до сих пор перед глазами. Когда он – вот, живой, говорит с тобой. Я просто отошла на минуту от балкона. Поворачиваюсь, а он спокойно говорит: «Ну, пока». И все…
– Он перед этим как-то странно себя вел?
– Нет, как обычно… – Она всплакнула. – Как же так получилось…
– А Женя в это время где была?
– Где-то с подругами… Приехала, сразу побежала туда… Рыдает. «Что же ты наделал, Сережа!» Тебе, говорит, Лена не надо туда идти… Потом, когда тело увезли, мы выпили, я пошла спать, а Женя еще до утра сидела. Может, это я виновата… Получается, я приехала, и это его подтолкнуло.
– Да ни в чем ты не виновата. Тем более, он давно собирался это сделать.
– Да, он периодически говорил им: я сброшусь, я сброшусь. На него никто уже не обращал внимания. Женя сама ему говорила, когда они ссорились: когда ты уже сбросишься?
Интерьер кухни напоминал гостиницу: пластиковые шкафчики кремового цвета, металлические стулья, стеклянная посуда. Дима ощутил приятную сонливость. Что-то настораживало в этой умиротворенности: уж слишком своим он себя почувствовал, будто жил здесь годами. На окне стояла фотография молодого мужчины в рамочке. Широкое лицо, мясистый нос, густые брови, маленькие сонные глаза.
– Это Сергей, – объяснила Лена, заметив его взгляд.
– А это была твоя двоюродная сестра, Женя, смуглая?
– Ну, да. У нее что-то цыганское есть.
– Я и подумал сначала, что какая-то чурка. Ты мне рассказывала там, что она раскрасавица. Низенькая, ноги худые, плечи широкие.
– Да я сама с ней только по интернету общалась. Там она на фото очень ничего. – Лена по-змеиному улыбнулась. – Ты не в ее вкусе.
– Я не в ее вкусе?! Боже сохрани! Она же страшнее моей жизни!
– Но себя считает очень-очень. Ходит в массажные салоны, в солярии. Мне, говорит, нравятся плохие мальчики. Влюбляется во всяких молдаван, они оформляют на нее кредиты, покупают себе машины и уезжают. А она потом выплачивает.
– Честно говоря, мне кажется, что им не очень-то плохо от этого.
– Да, я тоже так думаю… Посмотри, какой веселый дядя Андрей ходит.
Боря заныл:
– Мама, я хочу гулять!
– Попозже пойдем.
– Гулять хочу!
– Это он ревнует. Видит в тебе соперника. – Она посадила ребенка на колени. – Ты мой сладкий зайчик! Я тебя люблю больше всех.
– Да и тетя Марина не слишком подавленная.
– Он как груз для них был. Дядя Андрей его видеть не мог. Тем более, это не его сын.
– Да?
– И Женя не его дочь.
– То есть, у них нет общих детей?
– Нет. У него сын от первого брака, уже взрослый.
Стоило Диме приобнять Лену, Боря тут же начал возмущаться:
– Нельзя! Нельзя! Не трогай! Это Вали!
– Как это Вали? – отшутился Дима. – Это мое.
– Это мое! – Боря пытался оттолкнуть его. – Уйди!
Лена улыбнулась.
– Не спорь с ребенком. Пойдемте гулять, соперники.

Пока Лена одевала ребенка, Дима вышел покурить в подъезд. Возле окна стоял мужчина и смотрел на их дверь. Увидев Диму, незнакомец сразу стал спускаться. Лицо этого человека показалось странно знакомым. Пытаясь развеять неприятное впечатление, Дима открыл окно. Солнце двигало лапками-лучами в паутине древесных веток. Качели и домики на детской площадке казались маленькими и хрупкими рядом с огромными тополями. На лавочках сидели мамаши, наблюдая за играющими детьми. Картина вечного распада, подумал он. Гнойную слизь умирающей вселенной называют жизнью, хотя это смерть в своем апофеозе.