Владимир Павлов : Мир паука (3)

Глава 3

На утреннем обходе Дима еле проснулся. Виктория Михайловна и Леонид Юрьевич стремительно опрашивали больных, нигде особенно не задерживаясь.
– Как дела? – спросила лечащий врач.
– Нормально, – ответил Дима, с неохотой садясь.
– Голоса есть? – продолжала пожилая женщина.
– Нет. И не было.
– Я видела, каким ты поступил.
– Меня здесь незаконно удерживают.
– Ты сам к нам пришел. – Виктория Михайловна сделала насмешливую гримаску. Ее лицо еще хранило следы былой красоты. – Никто тебя не звал.
– Я же не знал, что тут такие законы.
– Да мы тебе помогли, – затараторила она как рыночная торговка. – Ты посмотри, каким ты стал! А каким ты был! Ыыы…
– На человека уже похож, – подтвердила медсестра.
– Ты же дома сидел, не работал, не мылся, – забивала словесным потоком Виктория Михайловна. – Все контакты прервал. Ни с кем не общался. Сидел дома, как паук.
– Я работал!
– Да не работал ты. Мне рассказывали.
– Кто рассказывал?
– Родственники этой твоей… Лены. Мы же звонили им. Ты сидел у нее на шее. Довел девушку до попытки суицида.
– Да я не сидел ни у кого на шее! – сказал Дима таким неуверенным голосом, что и сам усомнился в своих словах. – Я работал! Никто не доводил…
– Придумал какую-то фирму, которой не существует. Сам к любовнице ходил, а говорил, что на работу.
– Да какая любовница! Проверьте, фирма существует! – Дима едко усмехнулся.
– Проверяли уже. По интернету, везде. Такой фирмы не зарегистрировано.
– И лекарств, скажете, таких нет?! – Дима смотрел то на полные икры, то на худощавые плечи Виктории Михайловны, как будто это могло помочь ответить на вопрос.
– Конечно, нет, – торжествующе заявила врач. – Шизофреник ты, Смирнов. Лечиться тебе надо. Дальше процесс распада твоей психики пойдет необратимо. Будешь все время лежать на кровати, как Вантулов, – она посмотрела на старичка, считавшего дождь. – А не подпишешь согласия на лечение, тебе же хуже.
– Нет, не подпишу.

Врачи ушли. Никогда еще Дима не чувствовал себя таким разрушенным. Словно по нему проехался танк. Сказалась и бессонная ночь. Воспоминания не отпускали до утра. Естественно, я не сумасшедший, думал Дима. Я-то знаю, что я не псих, и они никак не смогут убедить меня в этом.
– Не расстраивайся, Димас! – Гоша хлопнул его по плечу. – Ты кинулся на мента, теперь за это тебе уважение будет. Марин, можно телевизор посмотреть?
– Ну, сходи, – равнодушно ответила молодая женщина. – Только недолго. Дима, семечки будешь?
– Давай.
– Тань, оторви газетку.
Дебелая Таня сделала кулек из кроссворда.

В палату зашел Женя Абросимов, криминальный авторитет, «проходящий лечение» за убийство.
– Просто попроси себе другого врача, – посоветовал Женя. – Виктория ебанутая на всю голову. Я сразу от нее отказался.
– Ну, вот она говорит, что у меня галлюцинации, – начал Дима. – Она как вбивает это в голову, заставляет это признать…
– С ней бесполезно говорить. И девки тебе то же скажут.
– У нее по жизни загон конкретный пошел, – начала Марина. – В прошлую смену пришла в десять вечера в больницу. Забыла в кабинете очки. Какого ты, блядь, хера прешься сюда ночью, если тебе утром на работу?
– Дима, а как твоя девушка? – спросила Таня. – Ты навещал ее в больнице?
Таня, здоровенная баба ростом с Диму, пользовалась репутацией самой доброй санитарки.
– Да. Протез прижился. Она уже ходит на костылях.
– Это с какого она этажа упала?
– С восьмого.
– С восьмого? – удивилась Марина. – Так бы могла и насмерть разбиться.
– Ничего не предвещало трагедии, – вспоминал Дима. – Утром я пошел на работу, как обычно. Лена осталась дома. Ребенка к тому времени уже забрала его бабушка, и мы жили одни. Вообще, дом странно на нас влиял. Я заметил сильную перемену в характере, и у себя, и у нее, после переезда. Боря очень плохо там спал, постоянно плакал и просился домой. Лена в конце концов поддалась на давление свекрови: та души не чаяла во внуке и всячески хотела его забрать. Это плохо отразилось на ее душевном состоянии. Беспричинные ссоры стали ежедневным ритуалом. Я, кончено, считаю себя во всем виноватым. Если бы я тогда был чуть-чуть поласковее. Если бы тем утром поцеловал ее напоследок. Вернувшись вечером, я никого не застал дома. На столе лежало письмо от Лены. Она сожалела, что все у нас пошло не так, писала, как тяжело ей слышать мои упреки, ведь детство у нее было не такое, она была недолюбленным, недоласканным ребенком, отсюда все проблемы. Я подумал, что Лена просто ушла, тем более, что расстаться она порывалась денно и нощно. А на утро мне сообщили…

Дима чувствовал, что умирает. После обеда ему вкололи что-то жуткое. Мозги сжимало настолько больно, что он не выдерживал и стонал. Обжигающая тьма прыгала перед глазами, хотя за окном еще не смеркалось. Товарищи сделались похожими на стайку грифов. Во все стороны раскинулась холодная пустыня. Дима понял, что опереться не на кого. Нет в мире существа, не безразличного к нему. А ведь никто не будет плакать, когда труп молодого парня вынесут из палаты. Дима собрал последние силы и пошел к врачам. Я все подпишу! – говорил кто-то из него. – Только прекратите! Таня и Марина задержали его на выходе из надзорки и отвели на место. Мозгу наносился непоправимый ущерб, он ведь никогда не восстановится. Какой же он дурак, что не согласился подписать лечение! Здоровье гораздо важнее всяких понтов. Кому он сейчас нужен, слюнявый дебил, способный только мычать?!
Вдруг на Диму накатила пронзительная жалость. Горячие слезы вымывали боль: он плакал о Сергее-самоубийце, об искалеченной Лене, о маме, обо всех добрых людях, когда-либо встретившихся. Это лилась вся та любовь и сострадание, которые недовыделило сердце за всю жизнь.
А потом слезы кончились, и пришла Она, Великая Тоска. О, намного хуже боли! Темнота скрыла всё. Дима молил: дай мне увидеть хоть кого-нибудь, и я обещаю терпеть молча, хоть одного живого! Но Она лишь презрительно молчала. Тогда Дима сжал кулаки: я выживу, не смотря ни на что! Калечьте, убивайте, но в конце свершится суд! И я буду инструментом справедливости! Великая Тоска одобрительно кивнула, протянув мензурку с горькой жидкостью. Все растаяло, и Дима увидел палату. Рядом стоял Женя Абросимов с мензуркой.
– Пей до конца, – сказал он. – Я взял у сестер сыворотку против этой херни, которую тебе вкололи.
– Все прошло! – крикнул Дима восторженно. – Махом сняло! Я чуть не сдох, блин… Спасибо, Женя, огромное тебе спасибо…
– Держись людей, и не пропадешь.

Вечером произошла драка между «шестерками» и «блатными». Все смотрели фильм в холле, и вдруг какой-то «шестерка» переключил на новости.
– Слышь! – возмутился Денис. – Назад переключи.
– Да пошел ты, – не поворачиваясь, прошамкал дед.
Гоша встал и вернул фильм. Тогда другой «шестерка», крепенький мужичок, помогавший на кухне, уронил Гошу мощным пендалем. Денис пнул мужичка в живот, и тот заорал. Прибежал Коля Дорофеев и еще пара «шестерок». Завязалась потасовка. Дима примкнул к своим товарищам. Из второго отсека прибежала медсестра.
– Я сейчас охрану позову! Иииииии! Что ж это делается.
Охранники явились, когда все утихло. Колю с разбитой головой и Дениса с переломом руки увезли в травматологию. Дима вовремя ушел в надзорку. Гошу и Юру ждали карательные меры. Их чем-то накололи и привязали к кроватям. Жизнерадостный Гоша не унывал.
– Женя рассказывал, что Коля Дорофеев прет всех старух. – Гоша засмеялся. – Прикинь, он урод.
– За миску каши он им и полижет, – уверенно заявил Юра. – Я не удивлюсь, если Дорофеев пидарас.
– Кто лижет, тот уже опущенный, – сказал Гоша. – А давай спросим? Таня!
– Чего тебе? – откликнулась Таня, читавшая газету.
– Дорофеев тебе лизал за кашу?
– Ты долбаеб что ли? Нахуй он мне нужен? Он Петровне лижет без всякой каши.
– Слышал?! – Гоша заржал. – Нихуя!
Сосед Димы подошел к окну и принялся считать. Хмурое небо начало обстреливать землю.
– Да заткнись! – крикнул Гоша. – Димон, ебни этого придурка.
Но Дима не слышал. Отскакивавшие от стекла капли напомнили один день, такой же дождливый.