katarina : Яйца Петровича.

Яйца Петровича были что надо: гладкие, крупные, пара в ладонь не влезала, а главное всегда теплые. Потому что только что из-под несушки. Петрович кормил ее наструганной морковью, селеном и прочими витаминами, поэтому желтки в его яйцах всегда были оранжевые, словно апельсины. Слава о его яйцах прокатилась далеко за пределы деревни Княженино, в которой он жил, и бабушки из окрестных сел и поселков приезжали с плетеными корзиночками за этими красивыми и вкусными яйцами.
Свою черненькую и маленькую несушку Любушку Петрович холил и лелеял почище комнатной собачки. Он протирал ей перья растительным маслом, чтобы блестели, каждый день собирал помет, чтобы она не испачкалась, и засыпал свежих опилок в курятник. Петуха тоже выбирал тщательно. Нашел самого лучшего: с лоснящимися черно-зелеными перьями на хвосте, дерзким алым гребешком и пестрой гордо выкаченной грудью. Петух рыл когтистыми лапами двор, горлопанил и ебал Любушку, а та неслась и неслась на радость Петровичу и покупателям.
Петрович был одинок, овдовел четыре года назад, детей у них с женой не было, и хозяйственные хлопоты заполняли его невыносимо опустевшую жизнь, а Любушка и яйца- стали в ней единственной радостью.
Шло время, дни катились один за другим пестрыми писанками. Однажды Петрович заказал по телевизору какой-то новый куриный корм, сбалансированный, содержащий еще больше биодобавок. С нетерпением ждал, когда придет посылка, а когда получил, поспешил обрадовать Любушку и насыпал ей нового корма. Любушка охотно склевала. Попила свежей водички и забралась на насест, а довольный Петрович пошел к соседу играть в шахматы.
Когда вечером Петрович вернулся в курятник, чтобы на ночь проведать Любушку, его ждала страшная картина. Любушка, нахохлившись, сидела на насесте и беззвучно открывала клюв, словно зевала. Глаза ее покраснели, гребешок опух и словно налился изнутри какой-то серой жидкостью. Перья на шее покрылись перхотью. Любушка пыталась чесать шею, но у нее не получалось, потому что лапки свело судорогой. Петух забился в угол и испуганно кряхтел.
Петровича обуял такой сильный ужас, что он просто потерялся и не знал, что делать. Он гладил заболевшую Любушку и как-то пытался облегчить ей страдания, но ничего придумать не смог. За ночь у Любушки выпали все перья, а лапы покрылись коричневой коростой, она запрокидывала голову назад и хрипела. К утру все кончилось, Любушка умерла, а Петрович осиротел.
Жизнь его окончательно потеряла смысл. Раньше каждый день был наполнен заботами о Любушке, хлопотами в курятнике, а теперь делать было нечего. Петуха он продал и часами сидел в пустом курятнике, держась за седеющую голову. Иногда ему хотелось наесться того адского корма, умереть и тем самым прекратить невыносимую сердечную боль, которая сверлила грудину и от которой было тяжело дышать.
Вскоре он перестал ходить на деревенские сходы, играть в шахматы с соседом и по деревне прошел слух, что Петрович переехал в город. Дом молча смотрел темными безжизненными глазницами на деревенскую улицу, палисадник зарастал крапивой и репьями.
И никто не догадывался, что там внутри, в этих сумрачных комнатах идет какая-то скрытая жизнь. На смятой загаженной кровати, собрав вокруг себя одеяло, в позе лотоса сидел Петрович. Он сидел так уже несколько дней, не зажигая света, не поднимаясь, только протягивая руку с алюминиевой кружкой к бочке с водой, которая стояла рядом. Иногда он ерзал, как будто находя себе позу поудобнее. Глаза его были полуприкрыты, казалось, он слушает что-то внутри себя.
Через две недели этой странной медитации, в паху появилась внезапная тянущая боль, будто кто-то сжимал его яйца и тянул их вниз. Сначала было терпимо, а потом у Петровича от боли стало темнеть в глазах. Вскоре боль изменилась, она стала пульсирующей, острой, пронзала до самого пупка. Петрович держался за свои яйца и стонал, потом стало совсем невыносимо и Петрович потерял сознание.
Когда он очнулся, за окнами уже смеркалось. Петрович впервые за все время включил прикроватный торшер и ощупал свои яйца, на которых сидел все эти дни. Яйца были мокрые и липкие, в крови, говне и непонятной слизи. Среди этой грязи Петрович нащупал какой-то комочек, вытащил руку и поднес к глазам. В ладони трепыхался маленький черный цыпленок. Он внимательно посмотрел на Петровича мутными глазками и начал пищать.
-Любушка моя, доченька,- умилился Петрович.