Григорий Перельман : шизофразия на тему резинового мира

Любовь — умелый Престидижитатор. Путём нехитрых манипуляций, она приводит в действие некий механизм. В рамках принятой по умолчанию парадигмы, стремление двух калош к созданию пары воспринимается общественным сознанием, как романтический всплеск. После непродолжительной персонификации двух схожих изделий, традиционно рвётся свадебная гармонь.
Вот сияющие, остропахнущие говнодавы ступили с венчального, девственно-чистого, полотенчика на тропу совместной жизни. Оказалось грязно и топко. Шли в райский сад — оказались в леспромхозе. Хотелось давать имена — занялись корчеванием пней и учётом кубов. Это жизнь, хуле.
После трудов праведных отдыхали. Уже совсем не душой, но хотя бы телом. Странно, но первый энтузиазм быстро прошёл. Раньше любовь имела вкус экзотической черемойи, теперь отдаёт раздавленным в сердцах баребухом. Будто жуёшь унылый гофрокартон, или лижешь фанеру. Куртуазность взаимоотношений с обоюдной роднёй уступило место борьбе с неоколониализмом. Тёща, как назойливый муравьед, скребёт кривыми когтями усталый череп, водит жалом по всем укромным углам, распускает липкий гадкий язык не по делу. Свекровь не лучше: речь состоящая из одних ласкательных суффиксов, а в глазах — остракизм. Презрительный лёд неприятия. Пара вышедших из моды, побитых молью лапсердаков, и то, что в них — не так назойливы, но противны.
Если вся эта канитель не кончается по уму, то на свет появляется новое резиновое изделие №1, а затем и №2, если, мало ли, мальчик.
И опять сыплются нежные суффиксы, шелестит вся в плодах черимойя, с изделий сдувают пыль и протирают полотенчиком, странно похожим на то, непорочное перед алтарём. В жизнь осторожно ступает пара новых обувок для хождения по говну. За их первыми шагами умилённо следит два поколения резиновых муравьедов. Следит до того момента, когда невидимый кукловод дёрнет за нити, и нарядные половозрелые ботики не подвергнутся своему первому остракизму: выйдут в мир. Не дай Бог — навстречу друг другу.