Николай Зубец : Норвежские гости

Вдруг со спокойного летнего неба рёв со свистом и содрогнулась земля. Ни криков, ни стонов – как будто в большом самолёте никого и не было. Лишь дико, жутким хором, загоготали домашние гуси на озерцах правого берега. А на левом, почти напротив обрывчика, с которого мы часто ныряли, прямо из луга нелепо торчал большой хвост самолёта. Перед ним взметнулся огонь, как будто из-под земли, в которую вдавился рассыпавшийся корпус, и сочная зелень вокруг стала быстро чернеть. Души внезапных пришельцев, должно быть, успели мягко спружинить о траву ещё до вспышки и вновь вознеслись в синеву.

Я видел начало этой беды. Мне было десять лет. Вдруг с сильным рёвом пронёсся большой самолёт. Тогда аэропорт был рядом и самолёт над городом не диво, но только не такой. Обычно прожужжит букашкой в далёком небе, у облаков, и всё. А этот шёл гораздо ниже, казался очень крупным, и аж нутро от гула задрожало. Нас с другом что-то просверлило неясным беспокойством. Вот скрылся в сторону реки, но через несколько минут опять тревожный рокот и ещё ниже, зловеще сверкая крыльями, несётся этот самолётище. Что это? Явление всё повторялось, будоража сердца мальчишек. Уж не война ли снова? Я вспомнил рассказы матери про первые немецкие налёты на Воронеж. Тогда моя бабушка, увидев прямо над Утюжком самолёт с крестом, решила, что это санитарный, а из него – пулемётная очередь…

И вдруг, на пятом или седьмом круге, у самолёта отрывается крыло! Рёв мотора переходит в страшный вой, громадина беспомощно заваливается набок и неуклюже падает… А крыло завертелось как семечко клёна и стало плавно снижаться, оставляя чёрный дымовой шлейф. Оно упало в Коровий лог – большой овраг между стадионом «Динамо» и Берёзовой рощей. Мы бросились туда. Откуда сразу столько собралось людей? Из лога могучим столбом валил чёрный дым, а с ним струился дух большой беды.

6 августа 1955 года в Воронеже разбился самолёт Ил-14, перевозивший делегацию норвежских женщин из Сталинграда в Москву. Пилот, почувствовав неладное с машиной, запросил посадку, но её не разрешали. Только что прошёл дождь, и грунтовая полоса тогдашнего аэродрома не позволяла принять самолёт. А на бетонную полосу авиазавода сажать не разрешали, возможно, потому, что там увидели бы иностранцы секретные бомбардировщики Ту-16. Самолёт кружил и кружил из последних сил, выбирая путь над парком и рекой, каждый раз с надеждой подходя к аэродрому.

Потеряв крыло, машина чертомётом рухнула почти что прямо в реку, чуть-чуть её перелетела у крутого колена, которое называли Собачкой. Там часто тонули, но почему-то там так и хотелось понырять. По воде у обрыва всегда гуляла и нервно подёргивалась небольшая вороночка, поджидала кого-нибудь. Бескрылый самолёт как раз туда рванулся, как будто и его с небес воронка зазывала, по-хищному учуяв невиданную жертву, свой звёздный час. Это гиблое место потом само утонуло в Воронежском море.

Хоть и дождик прошёл, в летний день на реке многолюдно, в основном на правом берегу. Видно ли было оттуда, как крыло отлетело? Нет, наверно, – гряда крутых холмов скорее всего это скрыла, но падение видели многие. На левобережных озёрах, у старой Чернавской дамбы, шли соревнования по судомодельному спорту. Не до неба участникам было, но рёв самолёта внезапно заглушил стрекотанье их моторчиков, и с ужасом увидели ребята, как вырвалась огненная струя из крыла и оно отделилось. Побросав любимые модели, пацаны кинулись на помощь. Казалось, он рухнул рядом, а пробежать пришлось почти два километра. Эти судомодельщики и были там первыми. Затем примчались пацаны со стороны Отрожки. Но помогать было некому – роковое и безжалостное единение Воздуха, Земли и Огня уже расправилось с жизнями, Воде ещё предстояло вмешаться. Мёртвое пепелище дымилось, валялись обломки разных приборов, а босые ноги наступали на чёрные, обуглившиеся куски чего-то мягкого… По правому берегу с воем сирены уже металась первая пожарная машина, но пожарные, поняв ошибку, рванули к Чернавскому мосту. Вот уж и на этом берегу орут, приближаясь, тревожные сирены. А луг со всех сторон стал быстро наполняться любопытными. Почти все очевидцы вспоминают как будто растущую из-под обожжённой земли тоненькую детскую ручонку с зажатой яркой сумочкой. Пожарные огонь добили быстро и струями стали отгонять собравшихся. То же делали уже и на правом берегу – там воду качали прямо из реки и теснили сильно напирающую толпу, не давая приближаться к обрыву Собачки. Всего больнее сознавать, что всё же было поначалу и мародёрство – часы, кошельки… Затем прибыли военные.

А души тех пришельцев уж были далеко. Они, наверно, сделали ещё прощальный круг над роковой Собачкой и легко понеслись в вышине, спеша, очень спеша, обжечь родные сердца непонятной тревогой. Большинство взяло курс на Норвегию; им вдогонку полетел в Осло телефонный звонок норвежского посла со страшным, не дающим никакой надежды, сообщением.

У нас тогда про катастрофы не писали, но здесь особый случай, и газеты выдавили из себя информацию. И в «Правде», и в «Известиях», и в воронежской «Коммуне» появились малюсенькие, не более спичечного коробка, сообщения ТАСС. Я долго вырезки хранил. В «Правде» указывали, что самолёт разбился в двенадцати километрах от Воронежа, вроде как не дотянул...

Теперешний посол Норвегии в Москве тогда был маленьким мальчуганом, настолько маленьким, что мать не взяла его с собой в ту заманчивую поездку в Москву и к тёплому Чёрному морю. А может, что-то подсказало ей не брать. Уже послом он приезжал в Воронеж, хотел взглянуть на роковое место, но показать могли ему всего лишь гладь спокойного Воронежского моря.

И только далёкая белая чайка над самой водой всё ласково махала и махала ему крыльями.