Наталья Туманцева : Бумажные стаканчики путешествуют налегке (часть 1)

Глава 1.
Ночь упала на Монтего Бей.

Еще минуту назад солнце сочным апельсином висело над горизонтом, но стоило раз моргнуть, и оно исчезло, будто его и не было.

Побережье замерло на миг, казалось, даже музыка стихла, но в следующее мгновение все озарилось, и продолжилась с еще большим отчаянным весельем уже ночная жизнь.
Распугивая светом летучих мышей, зажегся огнями ресторанчик Мамы Бриджит.

Ресторан «Мама и Суббота», на вывеске которого неоновый скелет призывно раз в три секунды снимал и надевал шляпу, вполне мог бы быть популярным туристическим местечком, не находись он так далеко в криминальном районе – туда туристы по доброй воле не решались заглянуть даже ради рагу из козьей головы с бананами, ямсом и ромом, которое у мамы Бриджит получалось особенно хорошо.

Разделенный на веранду и внутренний крытый зал, ресторанчик представлял собой по интерьеру занимательную смесь из старья и случайных предметов. Да вы и сами можете прекрасно себе его вообразить, если представите захламленный чердак напополам с антикварной лавкой с легким налетом африканского колорита.

Веранда или «на воздухе» — как называли ее посетители, представляла собой помост из деревянных досок, установленных на сваях, вбитых прямо в песок. По периметру помоста шло заграждение из пучков высушенных пальмовых листьев, прорванное в тех местах, где веселые гости под конец вечера теряли равновесие. К плюсам заведения следует еще отнести и то, что вываливались гости на мягкий песок, без членовредительства. Несколько пластиковых столиков в окружении разномастных стульев было желанным местом после захода солнца. Днем же опытные завсегдатаи предпочитали сидеть в закрытом основном зале, пусть и душном, но оборудованном одиноким вентилятором на потолке, живущим собственной жизнью, но все же с перерывами в несколько минут собирающимся с силами и делающим пару вращений лопастями, обдувая ветерком потные тела. Это ли не блаженство?

В большом зале была маленькая эстрада, и как раз сейчас два парня в разноцветных беретах, передавая друг другу сладко пахнущий косячок, пели о том, что Ямайка вечно живет в их сердцах.

Для своего плетеного кресла–качалки Мама Бриджит выбрала стратегически очень удачное место – одним глазом она могла наблюдать, что творится у нее на кухне, другим — следила за порядком в зале. И это не было преувеличением – глаза Мамы Бриджит действительно немного косили. В молодости этот недостаток с лихвой окупали другие ее достоинства, о которых джентльмены предпочитают не распространяться, а с возрастом в сытой жизни в ресторанчике глаза Мамы уже практически и не были видны на круглом лоснящемся лице.

Кроме того, кресло находилось на пути легкого сквознячка, которому Мама еще помогала, обмахиваясь широким банановым листом.

Вот и сейчас мама Бриджит, сидя в плетеном кресле, наблюдала за тем, как зал заполняется жаждущими развеять дневную усталость чашкой кофе или бутылочкой рома.

Сладкий дым клубился в воздухе, заставляя летучих мышей хохотать и делать в воздухе замысловатые кульбиты.

Мама Бриджит уже вознамерилась начать вечер с бутылочки своего любимого имбирного пива и даже уже занесла руку, чтоб позвать бармена, но так и осталась с поднятой рукой: в самом углу веранды сидел в одиночестве вызывающе белый человек! Мама могла бы поклясться, а Мама любила клясться и умела делать это виртуозно, что еще секунду назад его не было. А тут уже сидит, и даже удобно устроился.

Не то чтобы Мама Бриджит никогда не видела у себя в заведении белых. Случалось и такое. Но все они были либо в зюзю пьяные и укуренные клиенты Аши, либо вездесущие исследователи жизни, которым перспектива получить перо в бок казалась совершенно пустяковой на фоне возможности разместить репортаж о трущобах Ямайки в этом своем блоге-твиттере.

А этот белый не был ни пьяным, ни ушлым, да и на заблудившегося не похож – старался быть незаметным, но расположился с комфортом, насколько это позволял колченогий стол и продавленный стул, достал из кармана бумажник, телефон, какие-то записочки и принялся их изучать, будто сидел в холле Ритц Карлтона, а не в сомнительной забегаловке на окраине Монтего Бей.
Не то чтобы Мама Бриджит считала свою забегаловку сомнительной, но все же.

Опустив наконец руку, Мама попыталась рассмотреть его получше, стараясь оба свои глаза одновременно направить в то место, где сидел белый.

Если бы Мама Бриджит училась в школе, то назвала бы его представителем скандинавского типа, но она не училась, поэтому охарактеризовала коротко — белобрысый. И правда, мало того, что белый, так посетитель был еще и блондинистый, щуплый, невысокого роста, лет тридцати-сорока; кожа на носу, на руках и на груди в вырезе ворота разноцветной рубашки сильно покраснела, что говорило о том, что к карибскому солнцу он непривычный, и, скорее всего, только сегодня утром сошел с трапа самолета.

В общем, ничем не примечательный был бы этот человек, если б не сидел здесь как у себя дома, Данбала его побери!

Смотреть обоими глазами в одну точку было непривычно, поэтому Мама решила пока перестать обращать на него внимание – рано или поздно само собой разъяснится зачем он здесь.

Однако же бывает так, когда кто-то хочет быть максимально неприметным, то может быстро стать объектом пристального внимания если не всех, то некоторых.

Марвин, племянник Мамы Бриджит, подвизавшийся в ее баре охранником, а на самом деле работающий щипачем на оживленных туристических маршрутах, в этот вечер еще не начал расслабляться в обществе Джа, поэтому белый человек не показался ему обманом зрения, как большинству присутствующих в ресторанчике.

Марвин подошел к Маме дурацкой вихляющей походкой, виноваты в которой были модные штаны с мотней до колен, рискующие сползти с его тощего зада, если он не будет семенить мелкими шажками.

- Мама, выдела? Можно, я с ним пообщаюсь? – крупным глазом Марвин указал на белого.
- Иди отдыхай, нам здесь еще только полиции не хватало, — пригасила его трудовой порыв Мама.

Одно дело – воровать часы и лопатнички у разморенных жарой туристов – тут ты есть, а через минуту – тебя уже нет. Да и пойди разберись в этих всех на одно лицо и одни дреды местных жителях, даже если турист в полицию бы и пошел…
Другое дело – обчистить клиента в заведении. С полицией у Мамы были прекрасные отношения, и рисковать их испортить того не стоило.

Но и за просто так отпускать белого плантатора, предки которого веками порабощали африканский вольнолюбивый народ, Мама Бриджит не собиралась.
Просто есть и другие способы...

- Аша! Аша! — крикнула Мама в темноту, заставив стаю птиц, примостившихся на ночлег и убаюканных звуками регги, испуганно взвиться с ночное небо.
- Чего тебе, Мама?
Аша, красотка-певица, больше, впрочем, красотка, чем певица, высунула половину своего роскошного туловища из «гримерной» — комнатушки рядом с кухней.
- Да иди же сюда, говорю! Обслужи клиента!
Аша нехотя вышла.
- Мама, я певица, а не официантка!
- Поговори мне еще. Певица она, это ж надо такое придумать?!!! Иди сюда, кому говорю! Видишь того белого?
Возмущение Аши сменилось заинтересованностью.
- Сей момент, Мама!

Через минуту Аша выплыла из гримерки вся в алом атласе. Напор ее грудей сдерживала одна единственная брошь в виде ящерицы, и броши было очень страшно, что однажды она с этой задачей не справится. Крутые бедра жили своей жизнью, вихляя даже не в такт шагам, а повинуясь какой-то внутренней гармонии.

Пока Аша шла к столику, музыканты два раза сбились с ритма, а Марвин подавился пивом, хотя он-то видел Ашу каждый день.

- Могу я вам что-то предложить? Аша наклонилась к столику и буквально поднесла к лицу белого свою грудь цвета крепкого ямайского кофе. А потом еще глубоко вздохнула и облизала язычком пухлые губы.

Белый мельком взглянул на Ашу:
- Одно пиво, пожалуйста. Red Stripe – уточнил и снова занялся бумажками.
Атлас возмущенно прошелестел через весь зал обратно.

- Это какой-то пидорас, Мама, — констатировала Аша и скрылась в гримерке.

…Если бы кто-то в этот момент заглянул через плечо белого господина в бумаги, которые он так заинтересованно изучал, то смог бы прочесть следующее:

«Здравствуйте, господин N.
Это письмо, вероятно, подаст вам ваш лакей на старинном серебряном подносе с хитроумной чеканкой, которая бесспорно красива, но имеет неприятное свойство плохо отчищаться от патины, на что часто сетует ваша горничная.

Сперва вы удивитесь неизвестному вам имени на конверте, а потом — каллиграфичному моему почерку, разборчивому, но мелкому – придется взять лупу с резного журнального столика с инкрустацией в виде расправившего хвост павлина.

И как же это понимать? – спросите вы.

Я отвечу на ваш вопрос, но сначала попросите Герду заварить вам травяного чаю, и не читайте впопыхах, ибо если вы решили бегло просмотреть корреспонденцию перед тем, как приказать кучеру заложить дрожки и ехать по делам, то лучше отложите это письмо на вечер.

Если же сегодня утром у вас нет никаких не терпящих отлагательства дел, то попрошу вас – читайте!

Мне непросто дается такой стиль письма, я не совсем разбираюсь во всех этих лакеях-дворецких-кучерах, будьте снисходительны, но мне кажется (я полагаю, скорее уж) что то, что я собираюсь вам поведать, будет хоть чуточку понятнее, если эпистолярный язык моего повествования хотя бы не так резко будет отличаться от того, к коему вы привыкли...

Вообразите себе сад…»