: СССР - страна расистов (часть вторая)

Предбанник общежития для иностранных студентов, оказался вовсе не предбанником и даже не прихожей. Это был холл, настоящий светлый, похожий на гостиничный, холл с мягкой мебелью, журнальным столиком, тумбой для прессы и множеством комнатных, вечнозеленых растений вьющихся по светлым, чисто побеленным стенам.
От тяжелых чугунных батарей общежития валил горячий дух и в помещении парило, как в теплице.
Опешившие от непривычной обстановки и звенящей больничной тишины помещения, студенты долго отряхивали от уличного снега ботинки и, стараясь не наследить на влажном, только что протертом полу, осторожно приблизились к конторке с восседающей за ней важной вахтершей.
На коленях у сосредоточенного стража порядка лежало пушистое, мохеровое вязание и, наклонив голову с, прикрепленным к макушке шиньоном вахтерша беззвучно шевелила губами и считала петли. Иногда она кивала какому-то своему внутреннему диалогу и тогда ярко-желтый, блестящий, прикрепленный шпильками шиньон подпрыгивал и норовил оторваться от некрашеных, пегих волос своей хозяйки.
Дашка заулыбалась и тихонько прыснув, взглянула на Саню.
Растерявшийся поначалу глава семейства тут же вспомнил о своем новом предназначении, громко кашлянул и принялся выуживать из портфеля ордер на поселение.
-Здраавствуйте! Будьте добры, подскажите, пожалуйста…,- радостно зазвенел в тишине Дашкин голос.
Вахтерша вздрогнула, крепко сжав руками спицы, сдвинула брови и сурово взглянула на молодоженов:
- А вы что здесь делаете? Кто пропустил? Вход в общежитие разрешен только для иностранцев.
- Так у нас – вот. У нас — ордер на поселение,- Саня уверенно, предъявил бумажку раздраженной, входившей в раж женщине.
Вахтерша долго изучала отпечатанный на серой, плотной бумаге документ и наконец-то с возмущением провозгласила:
- Совсем с ума посходили, селят наших к иностранцам, а если чего случится, кто будет отвечать? Не знаю я ничего, пусть начальство само разбирается, — и с какой-то затаенной обидой, махнула рукой в сторону тяжелой, обтянутой кожей двери, на которой красовалась ярко-красная надпись Администратор.
- Слышишь, Даш, тут даже заведующий называется почему-то администратор, как в гостинице,- озабоченно пробормотал Саня и решительно распахнул тяжелую дверь.
В глубине длинного узкого полутемного кабинета монументально возвышался древний, обтянутый потертым зеленым сукном, стол. За столом скромно скрестив руки, сидел худощавый, средних лет, тщательно прилизанный мужчина в массивных роговых очках. За спиной у него, располагался большой, воронено-поблескивающий сейф, а на столе мягко светилась лампа с зеленым абажуром.
- Прям как у Ленина, светильник, — подумала Даша.
А Саня тем временем опять демонстрировал добытое у Майструка разрешение на поселение.
Тусклый человечек в очках явно был не рад прибытию молодых супругов в его владения.
Он еще и еще раз перечитывал ордер и возмущенно бормотал:
- Это ж надо? До чего страну довели. Вот ведь наглецы. Додумались же, наших к иностранцам. Горбачев, перестройка… А кто отвечать будет? Кто?!- устало вырвалось из измученной груди.
- Ну, мы. Я и Дашка. Вот наше свидетельство о браке. Мы будем жить,- ничего не понимая, пытался поддержать беседу Саня.
Документ об их бракосочетании вверг администратора в еще большее изумление и расстройство.
- Сегодня поженились и полюбуйтесь, сегодня же жилплощадь получили. А заслужить? А целину, а БАМ, кто подымать будет? Вот из таких как они и вырастают потом реформаторы. Ничего не ценят, никого не уважают. Наших студентов к иностранцам, подумать только!

Саша с Дашей скромно сидели на красивых мягких стульях, согласно поддакивали возмущенному чиновнику и терпеливо дожидались поселения.
Администратор на ребят не смотрел. В какой-то момент, он решительно потянулся к телефонному аппарату, но вовремя вспомнил последнее партийное собрание, на котором его отчитывали за излишнюю бюрократию, и рука его безвольно зависла в воздухе.
- Ну и хрен с ними. Вот пусть сами теперь разбираются. Мне то что? Мое дело маленькое, проверить документы и поселить. Ну и пусть живут, а вот когда натворят беды, тогда все и поймут, все увидят, что прав был Михалыч. Прав.
Виктор Михайлович вынул из правого ящика стола связку ключей, загрохотал замками сейфа, бережно приобщил ордер на поселение в ящик с документами, потребовал, чтобы ребята заполнили длиннющую, подробную анкету и горестно вздохнув, выдал им ключи от комнаты в общежитии.
- Шестой этаж. Комната 612. Ремонт осуществляете на свои средства. С иностранцами в контакт не вступать, иначе…,- Михалыч задумался, обреченно махнул рукой в сторону двери.
- Да идите уже, без вас тошно.

Даша с Саней тихо попятились к выходу, и только аккуратно притворив тяжелую дверь кабинета, Саня высоко подбросил вверх ключи от их первого совместного жилья, поймал их на лету, чмокнул Дашку в нос и, стараясь не смеяться, преследуемые, осуждающим взглядом вахтерши они побежали к лифту.
Для Даши лифт этот казался окном в Европу. Волшебное, интригующее название -Общежитие для иностранцев! Подымаясь на шестой этаж, Дашка приосанилась, распрямила плечи и готовилась произвести благоприятное впечатление на таинственных иностранных студентов, обучающихся в их родном университете. Она ожидала знакомства с немцами, чехами, словаками, болгарами, венграми. В пособии для абитуриентов она читала, что множество студентов из Восточной Европы обучаются в их альма-матер и с восторгом ожидала встречи с молодыми представителями западной культуры.
Дверь лифта распахнулась, из-за прикрытой двери, ведущей на их этаж, доносилась незнакомая, иностранная речь, раздавался торопливый стук шагов, звон посуды, скрип открывающихся дверей и раномерный гул стиральных машин.
- Ну, вперед,- скомандовал Саня и, расплывшись в лучезарной, широкой, светской улыбке Даша распахнула дверь в их новую супружескую жизнь.

По длинному, с высокими сводами коридору, быстро перебирая ножками, опустив голову вниз и не глядя на вошедших, мчался черный как уголь, толстощекий, кривоногий негритенок.
- Конрад, стоп! Конрад, стооп! Господи, наказание какое-то, а не ребенок!
Следом за Конрадом, мелко семенила, дряхлая со скрюченной спиной старушка в цветастом платочке, она старательно перебирала ногами и безуспешно пыталась догнать несущегося на Дашу с Саней малыша.
На громкий топот шагов из расположенной на этаже общей кухни выскочила чернокожая, в ярко-желтой парчовой юбке с ядовито-зеленым тюрбаном на голове, женщина. Она стремительно подхватила на руки ребенка и, целуя его, в испачканную печеньем мордочку, нырнула обратно:
- Ты моя жиизн! Ты моя жиизн!- завывающе понеслось под гулкими сводами старинного здания.
Опешившая Даша осторожно заглянула на кухню. На широком, во всю стену, деревянном подоконнике, стоял важный, выпятивший вперед круглый живот, Конрад. Перед ним, рухнув на колени, распласталась на полу ярко одетая негритянка, время от время она вздымала вверх тонкие, украшенные золотыми браслетами руки и по-русски с жутким акцентом провозглашала:
- Ты моя жизн! Ты мое шасьте!

По обе стороны от окна удивленная Даша увидала две облупленные, с засохшими потеками грязи на коричневатых стенках, газовые плиты. Все конфорки плит пылали, все ячейки были уставлены чумазыми, огромными кастрюлями, сковородками, скороварками, изо всех этих посудин, тяжким облаком валил плотный, белый пар.
Запахи корицы, шафрана, кинзы, жареного лука, толченого чеснока, печеного перца, баклажан, помидор и густой, тяжелый дым от раскаленных, потрескивающих на огне зерен кофе, был настолько дурманящим, что у Дашы закружилась голова.

В глазах Дашки зарябило от количества женщин толпившихся вокруг плит и совершенно не обращающих внимания на вопящую на полу африканку.

В терпко-сладких клубах пара звякали ложками, помешивали варево и заглядывали под крышки кастрюль индианка в шелковом сари, девушка в ярком латиноамериканском пончо, смуглая узкоглазая женщина в шароварах и цветастом платье, строгая азиатка в темных прямых брюках и похожей на кимоно рубашке прямого покроя. Но главное, что поразило Дашу это количество темнокожих, одетых в яркие летние саронги африканок. Не замолкая ни на секунду, они бегали из кухни в комнаты и обратно, вылавливали ложками еду из своих чанов, предлагали попробовать яркоокрашенные яства подружкам и сверкали белозубыми улыбками на темных, лоснящихся от кухонного жара лицах.
Такого скопления африканок Даша и Саня не видели никогда.
Они застыли на пороге кухни и ошарашено глазели на всю эту неимоверно пеструю, галдящую толпу женщин.

Вдруг за спиной у ребят раздались чьи-то шаги.
Оглянувшись назад, Даша остолбенела окончательно. От входной двери прямо на нее легкой танцующей походкой двигался высоченный, темнокожий парень в смокинге, белоснежной рубашке и строгой черной бабочке. Такого контрастного, элегантного и вместе с тем страшного мужчины Даша не видела никогда. От изумления у Даши отвисла челюсть. Она так и стояла, открыв рот и глядя снизу вверх на остановившегося перед ней африканца.
- Мама Таня, унесите Конрада в комнату,- на чисто русском языке скомандовал бабуле парень.
- Петрина, ребенку пора кушать,- продолжил он на английском, обращаясь к замершей на полу женщине. И все так же не спеша, размахивая портфельчиком и что-то напевая, мужчина последовал дальше по коридору.
Следом за ним бабушка в платочке торопливо поволокла упирающегося мальчишку.

- Мамма Ттаня,- наконец-то, заикаясь, произнесла Даша.

Озадаченный неожиданным поворотом событий Саша открыл дверь в их комнату и, тесно прижавшись, друг к другу они уселись на краешек ржавой, без матраца, металлической кровати.
- А как же СПИД?- глупо, по-детски проронила Даша.
Почему-то, глядя на своих новых темнокожих соседей, в голове у нее бесперебойно вращались мысли о диковинных, неизвестных европейцам болезнях и слово Спид быстро пульсировало в висках в такт ударам перепуганного сердца.
Муж сначала согласно закивал в ответ, а потом захохотал, подхватил молодую жену на руки и закружил по комнате:
- Ты Дашка, дурочка, ну какой Спид, он же передается половым путем, со знанием дела вещал Сашка. О чем ты думаешь? У нас же комната есть! Своя! Отдельная! Наша с тобой жилплощадь!
- Ты моя жена, Дашенька, ты моя жена,- уже жарко дышал Саша, расстегивал пуговицы Дашиной парадной блузки, целовал в податливо откинутую назад тонкую шею. Бросив на пыльный пол тяжелое драповое пальто, они нетерпеливо стягивали с себя громоздкую зимнюю одежду, и Сашкины руки ласкали, гладили, сжимали самые теплые сокровенные Дашкины места. Он старался не спешить, уговаривал себя, что теперь, им не нужно торопиться, что никто им не помешает, никто не войдет и не застанет их врасплох. Саня пытался сдержать свое звенящее нетерпение и быть нежным и ласковым. Но, прежде скромная, застенчивая Даша, осознав, что отныне никто не сможет прервать их удовольствие, что с сегодняшнего дня она жена и никто уже не укорит ее в аморальности и легкой доступности. Что теперь это ее прямая обязанность заниматься с мужем сексом. Молчаливая прежде Дашка, захлебывалась от возбуждения, требовала от Сани напора, наглости и, закрыв глаза, без всякого стеснения ласкала его и выпрашивала у мужа стремительного, быстрого оргазма.
.
Веселую, студенческую свадьбу отгуляли через две недели, сразу после сессии. За это время Саша позвонил отцу и сообщил о своей женитьбе.
Суровый, немногословный Сашин батя, всю свою жизнь проработавший в шахте, по-детски наивно и трогательно гордящийся сыном студентом столичного вуза, долго молчал в телефонную трубку и, смахнув жесткую, навеянную воспоминаниями и алкоголем слезу проронил:
- Ты сын, мужчина. Женился — терпи. А нам с матерью фотки пришли. Мы с мужиками соберемся, глянем, что за невестку ты нам привел. Денег – пришлю по почте. Пусть эта интеллигенция знает, с кем дело имеет,- намекнул на невесткины гнилые корни шахтерский Донбасс.
- Ты, сын, только университет не бросай. Учись сынок. Я тобой горжусь, Санек, — уже по-пьяному заносчиво сообщил отец и прислал молодоженам 500 рублей.
Баснословная, по тем временам, сумма денег упавшая на головы первокурсников, озадачила. Распоряжаться деньгами они не умели, поэтому для начала, решили сходить в ресторан.
Даша одела вечернее, с блестками, приобретенное папой в валютном магазине платье. Завернула в кулечек нежные, серебристые, с тонкими кожаными ремешками босоножки и на метро с двойной пересадкой, молодые супруги отправились в модный, столичный ресторан.
Солидный, генеральского вида швейцар, презрительно окинул взглядом молодняк и сообщил, что свободных мест нет. Дашкины глаза подозрительно заблестели и Саня, как заправский мот, вальяжно засунул в карман швейцару красненькую десяточку.
- Милости просим, — стеклянная, тяжелая дверь гостепримно распахнулась.
- Вы ребятки, к Васеньке подойдите, он все устроит,- пропел швейцар.
- Пожалуйте, в гардеробчик. Олеженька, прими милый, хорошие люди к нам пожаловали,- заливался соловьем.
Даша сбросила турецкую, задубевшую на морозе дубленку и, пристроилась на стульчике в уголке, меняя тяжеловесные дутые болоньевые сапожки на легкие, изящные туфельки.
Подобострастный, слегка поддатый официант Вася извинился, что не может предоставить столь достойной паре отдельный стол, и учтиво усадил их за столик сокрытый от глаз почтенного общества громадной мраморной колонной. Стол располагался в непосредственной близости от грохочущей эстрады и услышать собеседника можно было только в кратковременных музыкальных перерывах.
Свидетелями их первого семейного похода в ресторан, оказался непризнанный современниками, художник и поэт, местный дворник Гарчибальд и бывшая солистка данного ресторана томная Эльвира. Певица брезгливо морщила носик, прислушиваясь к визжащим нотам новой, а-ля Агузарова, ангажементки, и ностальгировала по песням Пугачевой и ВИА «Самоцветы». Поэт непрестанно целовал увядающие, костлявые руки дамы своего сердца и цитировал сочинения собственного производства. Когда Саня с Дашей уходили танцевать, парочка изящно клевала с заказанных Саней блюд шпротинки и сыр и запивала яства, собственноручно принесенной в зал, беленькой.

В этот вечер Дашка чувствовала себя королевой. Шикарный ресторан, шампанское, музыка, заботливый, любимый муж и она, хрупкая, нежная красавица жена.
Склонив голову на мужественное Сашино плечо, Дашка совершенно забыла о литровых бутылках хлорки, которыми она беспрестанно стерилизовала унитаз и душевую кабину их обжежитовского блока. О деформированных от вываривания в кипятке, прищепках для белья, которыми случайно воспользовалась ее афрососедка. И о ритмичных, завывающих звуках, колыбельных для Конрада, от которых они с Саней вскакивали посреди ночи как ужаленные.
Оставив в столичном кабаке месячную стипендию и махнув на все рукой, Саня с Дашей ехали домой на такси, целовались на заднем сидении автомобиля и Дашка сжимала тонкими, озябшими ножками Сашину горячую ладонь, задирающую вверх ее легкое, вечернее платье.

На следующий день молодожены принимали гостей в своем новеньком, обустроенном, семейном гнездышке.
На присланные отцом деньги Саня приобрел в комиссионке, бэушный довольно приличный диван, новенький, но с одной поломанной ножкой журнальный стол и шикарное, старинное с потрепанной обивкой румынское кресло. Пока Саня чинил поломанный стол, молодая хозяйка, не медля ни минуты, без всякого сожаления, распорола по швам, тяжеленную, искусственного меха, серую шубку. Шуба эта была куплена мамой Даши, дабы спасти юное, избалованное южным климатом, девичье тело дочери, от суровых киевских морозов. Даша всей душой ненавидела эту блекло-серую тяжесть. В редкие морозные дни, когда по настоянию матери, ей приходилось надевать эту шубу, она чувствовала себя покрытой тяжелым слоем снега елочкой, которую, злые люди взяли из лесу домой. Когда Даша напяливала на себя эту шубу, ей казалось, что если кто-нибудь неосторожно ее толкнет, то она непременно упадет, причем падать она собиралась лицом вниз и предполагалось, что обязательно расквасит нос. Даша боялась этой шубы больше чем мамы и поэтому сегодня она расправилась со злодейкой не испытывая и капли сожаления о содеянном.
Распотрошенными кусками шубы Даша обтянула огромное, старое румынское кресло. Запихивая кусочки меха в щели кресла, обшивая искусственной тканью потертые подлокотники, Даша превращала старую рухлядь в шикарный трон, который впоследствии стал предметом зависти всех семейных студентов общежития.

Итак, через две недели после своего бракосочетания молодожены пригласили в гости своих однокурсников. Саня пол дня охмурял вахтершу Инессу Николаевну, чтобы она разрешила безродным соотечественникам переступить порог элитного общежития для иностранцев и, в конце концов, сиротская песня Сани и плитка шоколада возымели свое действие и шумная толпа однокурсников под покровом ночи, проникла в их новый дом.
Вокруг отремонтированного журнального столика усевшись на новенький зеленый палас ребята праздновали бракосочетание Сани и Дашки. Веселые, голодные, искренне радующиеся счастью новоиспеченной пары, они торопливо поглощали, приготовленную молодой женой курицу, хватали руками колбасу и кусочки тонко нарезанного, замороженного за окном, сала, косились на выставленный на подоконнике торт, пили водку и без устали кричали горько!
Из маленького кассетного магнитофона гремела музыка и пирующие ребята не сразу различили громкий, настойчивый стук в дверь.
- Ну все, попались,- расстроился Сашка и в мгновенно наступившей, тревожной тишине, осторожно переступая через тела товарищей, отправился открывать дверь.

Грохот новогодних хлопушек, сверкание бенгальских огней и оглушительное, пропетое со всевозможными акцентами, многотональное
— Поздравляем!!!- гремело со всех сторон.
За дверью их комнаты собрались все жители этажа. Марокканцы, студенты из Конго, Нигерии и Уганды, вьетнамцы и ребята из Афганистана, парень из Венесуэлы и его украинская жена, их сосед араб из Израиля и его вторая половинка Ирина из Омска. Вся эта многоликая толпа с маленькими разноцветными детьми на руках искренне от всей души желали им счастья, любви и поздравляли со свадьбой.
- Горькооо! – эхом разносилось по всем этажам общежития для иностранных студентов. Общежития, ставшего первым совместным домом для Дашки и Сани, первым родным пристанищем для юного донбасского парня и наивной, влюбленной девочки с юга Украины.