Шева : Бумаженцiяъ

…Нет, нет, нет! Даже и не смейте так думать.
Никогда Капитолина Егоровна не была склочницей, сплетницей, или, тем паче, как некоторые в ее возрасте, выжившей из ума старухой, брызжущей слюной в исступленных желчных припадках.
Но, наоборот, была она энергична, подвижна, остра на язык и здрава умом.
И если бы не одно досадное дело, вернее даже — дельце, ноги бы ее не было в присутственном месте.
Но. Человек – полагает, а Бог располагает.
На свою беду, решила Капитолина Егоровна посетить присутственное место тринадцатого числа, да еще и в пятницу.
Комментарии, как говорится, излишни.
Ну что может хорошего произойти в такой день?
Стороннему, незаангажированному наблюдателю, конечно же, было ясно, что затеянный поход изначально был обречен на неудачу.
Но Капитолина Егоровна, как человек просвещенный, передовых взглядов, можно сказать, — в свое время с отличием закончившая Смольный институт, затем всю жизнь прослужившая учительницей литературы и словесности в женской гимназии, в приметы не верила.
В присутственное место шла с твердой уверенностью добиться справедливости.

Очутившись в здании городской управы, небыстро, но таки разобралась, в какой ей кабинет и к кому именно надобно.
Нашла. Других просителей перед кабинетом не было. Егоровна обрадовалась.
Но в приемной секретарь, или помощник, бес знает, как их правильно величать, сказал подождать – шеф, мол, занят.
Егоровна вышла в коридор, присела на лавку. Огляделась.
Носятся все по коридору как угорелые. Туда-сюда, туда-сюда. Да с таким важным видом – мол, по державным делам бегу, не подходи.
А одно забавное наблюдение даже рассмешило Егоровну.
Рядом с лавкой валялась сжатая в комок какая-то бумаженция. Егоровна догадалась, что, наверное, когда уборщица выносила мусор, бумажонка эта вывалилась из мешка. А уборщица и не заметила.
Так что удивило Егоровну – никто из пробегавших чиновников и чиновниц и не думал поднять эту бумажку.
Наступали, пинали, отбрасывали, поддевали носком туфли или сапога — но никто, никто! и не вздумал поднять.
— Знамо дело — белая кость, и ручки не хотят марать, — подумала Егоровна.
Вдруг дверь «ее» кабинета отворилась, и из него с озабоченным видом вышел важный господин.
Хозяин кабинета, догадалась Егоровна. Она вскочила, и бросилась было к нему, но не успела вымолвить и пару слов, потому что помощник оттеснил ее, недовольно бросив – Сударыня, куда вы, куда вы? Не видите, что-ли? Евсей Семеновичу по срочному делу надобно выехать к полицмейстеру!
- Дак, а мне как же? – обеспокоилась Егоровна.
- А что вы? Ожидайте! – буркнул помощник.

Появился нужный ей столоначальник с красивой фамилией Верхоглядов уже аккурат перед обедом.
Под неодобрительным взглядом помощника серой мышкой Егоровна юркнула в кабинет.
И торопясь, сбивчиво приступила к изложению сути дела.
Сосед ее, купец второй гильдии Фундуклеев – у него собственное каретное дело, затеял строительство пристройки к своему дому. Флигелек, типа. В своей усадьбе – ну строй себе на здоровье. Казалось бы. Но не так все просто.
Флигелек-то решил он выгнать в два этажа. А строительство затеял на границе своего участка – под окнами дома Егоровны. Ясно и понятно, что когда он выгонит свои два этажа, мало того, что взглядом теперь ей и ейным жильцам придется упираться в стенку этого самого флигелька, но и в комнатах станет совсем темно. Потому что никогда теперь луч солнца не попадет в ее окна.
А за что же ей на старости лет такие притеснения? Несогласные мы.
Умные люди и подсказали ей, что есть такое уложение, что не имеет право домовладелец такие безобразия чинить, потому что расстояние между постройками должно быть не меньше, чем сколько-то там саженей.
В этом месте, чтобы разжалобить начальство, Егоровна пустила слезу – Батюшка родной! Мало того, что можно сказать, в трущобах живем, но ведь не ропщем. Хотя и измучены до крайности, а ввиду бедственного положения она вообще вынуждена две комнаты сдавать жильцам. А цены-то нынче невелики, самая лучшая комната со столом тридцать пять рублей ассигнациями стоит. А что эти деньги сейчас – пыль.
Пожаловалась она и на то, как попробовала заикнуться о своем решительном несогласии перед Фундуклеевым. Так тот на нее еще и налетел петухом. Расшумелся гневно – Как вы посмели, сударыня, с такой напраслиной ко мне обращаться! Вам что-то не нравится – подавайте дело в суд!
А ведь в суд, батюшка, чтобы обратиться, тоже ведь на основании чего-то надо. Показать ведь суду надобно, что, мол, так и так, в таком-то законе прописано, что нельзя так поступать, и беззаконие творит Фундуклеев!
Вот и пришла она с нижайшей просьбой помочь найти такой закон и выдать ей выписку из него. Дабы у нее на руках была бумаженция, с которой она могла бы подать в суд на окаянного обидчика.
- Кстати, и кареты у Фундуклеева, милостивый сударь, тоже говорят, прескверного качества, — добавила Егоровна зачем-то.
- Ну, кареты-то тут совсем не причем, — вздохнул Верхоглядов, — Кареты в Петербурге вообще прескверно делают. Куда там немецким или аглицким.
Выслушав обстоятельную речь Егоровны, чиновник почему-то заскучал, а затем недовольно бросил, через губу, так – Ну, дело не совсем простое. Такое уложение еще найти надобно. По памяти что-то не упомню я такого. Ну, да ладно. Сейчас распоряжусь, чтобы поискали. А вы, сударыня, уже после обеда подходите.
И добавил – Помогать людЯм – почему-то так и сказал, с ударением на «я», чему Егоровна несказанно удивилась, — это наша первейшая обязанность.
В коридор Егоровна вышла окрыленная и обнадеженная.
После обеда – так после обеда.
Да и сама решила выйти пока на проспект да поискать, где можно заморить червячка.
Буквально рядом с управой нашлась булочная, где Егоровна очень даже плезирно попила обжигающе горячего кофию с плюшками.
Ох, и по нраву пришлись ей плюшки-то. До чего хороши! Особенно ванильные да с кизиловым вареньем – ну прямо совсем как домашние.

В три часа пополудни Капитолина Егоровна опять зашла в здание управы. Прошла к кабинету Верхоглядова.
Его долго не было. Затем было появился, но – фьить! и опять куда-то завеялся.
Причем, что Егоровну насторожило – одетым в пальто.
Опять потянулись долгие минуты ожидания.
По коридору мимо Егоровны по-прежнему проносились козами молоденькие расфуфыренные секретарши, голодными шакалами — озабоченные помощники, медленно «проплывали» серьезные, похожие на индюков пузатые, вальяжные мужики в строгих галстуках.
В коридоре стоял вызывающе бьющий в нос аромат парфюмов.
Nina Ricci, Calvin Kleine, Gucci, Paco Rabonne, Chanel, Christian Dior.
Егоровна, конечно же, не пользовались этими брендами, но интуитивно догадывалась, что пахнет, наверное, ими.
Было шумно.
Потому-что вся эта шастающая туда-сюда братия непрерывно и громко болтала по мобилкам и айфонам. От этого, или от чего другого у Егоровны даже разболелась голова.
Но к вечеру поток люду в коридоре стал реже, а после пяти вообще иссяк.
Будто и не было его.
И посетители, и чиновники стремительно покидали здание горуправления.
Ушел и помощник Верхоглядова. Удивленно посмотрев на Егоровну, но ничего ей не сказав.
Пригорюнившуюся на холодном стуле в пустынном коридоре Егоровну вдруг осенило – да не будет уже Верхоглядова сегодня!
Что он – дурак, чтобы в пятницу вечером сидеть на службе, заниматься делами какой-то старухи. Нет, он явно не дурак.
Это вот она…
Егоровна поднялась со стула. Зачем-то подошла к скомканной бумажке.
Которую за день так никто и не поднял.
Нагнулась, взяла бумажку в руку. Развернула ее.
«Список на премирование сотрудников департамента социальных вопросов за сентябрь».
Егоровна зачем-то разгладила бумажку и положила ее на пол. На то же место.
Затем присела, закинув свои юбки сзади чуть-ли не на голову и приспустив панталоны, и застыла над бумажкой в орлиной позе.
Плюшек, пожалуй, она таки в обед переела.
Поэтому процесс прошел быстротечно, как говорится, без сучка и задоринки. Хотя, впрочем, откуда там сучкам или задоринкам было взяться?
Одним словом, тужиться не пришлось.
Куча вышла приличной. Если к куче коричневой субстанции применимо это слово.
Почему-то пахла она не кизилом и уж совсем не ванилью. Но – свежим, свежим.
Егоровна.поднялась. Отряхнула юбки.
И почувствовала, что присутственное место удивительным образом изменилось. Будто с ним произошла некая метаморфоза.
Густое амбре, а точнее – миазмы, невидимым покрывалом плотной консистенции окутали стены, окна, казенную мебель, витые ручки дверей кабинетов, благодаря чему в учреждении начал витать некий новый дух.
Настоятельно призывавший, и даже где-то заставлявший вспомнить картины Босха и Брейгеля-старшего, офорты Гойи, литературные изыски Маркеса, Кортасара, Джойса…
И, конечно, конечно же, Зюскинда.

Капитолина Егоровна шла по проспекту к троллейбусной остановке и улыбалась.
По экспрессии ее чувства можно было сравнить разве что с состоянием фаната «Зенита», вскочившего в радостном порыве с поднятыми вверх руками после забитого любимой командой гола.
Егоровна об этом не догадывалась, но все-равно, гордость и удовлетворение переполняли ее.
День прошел не зря. Ну и что, что не получилось, как хотелось.
Насрать.