Татарины злоебуЧе : отрывок

Над комнатой висит серая туча и белое облако. Мы курим траву. Нас трое я, Тайд и Никита, вспоминаем разные гадости. Тайд и Никита когда-то были моими одногруппниками.
- Вано, если честно ты мне жизнь испортил, — Тайд делает тяжелое заявление, а у самого улыбка просветленного младенца на лице.
- Выкладывай.
- Помнишь Иру Воронцову?
- Что? Всё, дальше не продолжай, — теперь понимаю куда его понесет.
- Я в неё тогда безумно влюбился. Эх, как вспомню то свое состояние. Переживал, ходил на эти ебанные пары как на праздник. Смотрел на неё и был самый счастливый человек на земле. Ебать.
- Почему ты мне это говоришь только сейчас?
- Я хотел сказать. Вот-вот уже, но не успел.
- Вот это пиздец, — до Никиты наконец-то дошло.
- Я до сих пор ненавижу «Жару». После того ебанного посвящения я туда больше не разу не ходил… Лучше б ты её просто выебал… Помню потом все эти подёбки и разговоры в нашем пацанячем кругу, про Ирку минетчицу. Я молчал и соглашался, смеялся блядь, а самому выть хотелось… Ведь наши бабы к тому моменту наверняка все были уже дырявые… Но блядь она отличилась. На первой же гулянке отсосала. И стала прокаженной. Какой-там дружить с ней разговаривать пацаны стремались. Как-будто их телки никогда не сосали. Блядь.
Как ни странно, всё это Тайд выговаривает без особой экспрессии. А может снова топит свой утробный вой где-то очень глубоко. Я конечно рад, что этот разговор получается уютно задымленный, но все равно как-то совестно что ли.
- А помните как её, Вова Гомер до слез до вёл? А ведь все поддержали тогда его прикол дружным хохотом.
- Я слышал его посадили, — пытаюсь нести позитив.
- Мало ему, суке.
Тайд мазнул и картина того экзамена в моей голове, нарисовалась жирными красками. Первый курс, первая сессия, экзамен по политологии. Сухенький препод, сейчас уже не вспомню как его там… Короче было тяжело, первая пятерка, заходили по пять человек, вышла из экзаменационной аудитории с расстрелянными лицами. У троих получилась пересдача, двое всё же с оценками, но «удовлетворительно». Воронцова зашла во второй пятерке, и только она одна принесла в зачетке «отлично», хотя и не обладала очевидными талантами Никколы Макиавелли.
«Как это у тебя получилось?» пучили свои глаза наши недалекие отличницы. «Отсосала наверно!» зычно пошутил среди пацанов Вова Гомер, но услышали все. «Ха-ха-гы» солидарно и коротко посмеялись придатки Вовы Гомера. Смех и общее приглушенное на какое-то время замешательство, прорвало Воронцову как плотину. Яростное, перекрестное обкладывание продолжалось минут пять, потом вызвали третью пятерку и Гомер благополучно свалил на экзамен, который ему ещё встанет в четыре тысячи рублей. Немного успокоившись Ира ушла домой, испытав на себе крутую синусоиду настроения. А я стоял и сомневался, еслиб я вмешался и осадил идиота, тогда все подумали бы, что у меня с Ирой, где-то тайком, кое-что да случается. Всё происходящее кидало сочную тень на эту маленькую оральную сценку в клубе. На первом курсе меня ещё заботило чужое мнение и косые взгляды. Помню то мерзкое и правильное, как казалось на тот момент, состояние малодушия. Сейчас же на это смотришь, как на досадные ошибки по совести.
Воронцова держалась до третьего курса, а дальше Оззи Осборн в наушниках со всеми отсюда вытекающими. Рекомендация у неё сложилась впечатляющая. Dirty slut, лучше не скажешь.
Надо смыть этот разговор. В голове заплескались целые ведра призрачных слов.
- Если вы перестанете быть мудаками, я расскажу вам одну трогательную историю из моего детства.
- А там будет про еблю? – давясь от смеха кричит Никита.
- Нет, там будет дедушка-ветеран, острый колун, Вован в малиновом пиджаке, правая рука с золотым Rolex на запястье отрубленная по-локоть и вязанные носки бабы Вали, — отвечаю я.
- И всё? Такая короткая? – ревёт Никита.
- Давай уже рассказывай свою трогательную историю, мы больше не мудаки, — просит Тайд.
- Не верю.
- Всё перестал, — Никита поднимает обе руки вверх, как-будто сдается.
- Тогда слушайте, — устраиваю свою спину поудобнее и начинаю поливать словами.
- Жила-была одна красивая девочка Маша. И жила она у меня во дворе. А теперь вспомните, ту естественную красоту нашего детства. Понимаете? Это вам не свинцовое стекло с айфоном в зеркале на розовом фоне. На тот момент мне было только двенадцать и я ещё не умел ценить натуральную картинку. Вообщем я в нее почему-то не влюбился. Не помню чтоб и у неё был «мальчик», с ребятами она вела себя отталкивающи холодно.
- Ты что её не трахнул? – разочаровано вопит Никита.
- «Помню пятый класс, ебал препода в Porsche» – напряжным голосом цитирую величайшего русского мс Big Russian Bo$$а.
Гомерический хохот чуть не разбил тройной стеклопакет.
- А ещё, в соседнем дворе жил-был паренек по имени Юра. Юре было шестнадцать, его уважали и боялись. Юру все робко называли «Пика». Незнаю как такое могло произойти, но шестнадцатилетний трудный подросток Юра страстно влюбился в четырнадцатилетнюю неприступную девочку Машу. Начал он свои ухаживания за ней из далека. Стал больше появляться в компании «щеглов» моих ровесников, затем негласно дал понять, что поощряет наши кривляния в сторону Маши. И вот однажды сидим значит и девочки и мальчики и Юра и Маша в деревянной беседке, беседуем. Ну и традиционо пошутили над Машей. Сделал это Леха, получилось у него это немного зло. Пацаны вроде как засмеялись, но посмотрев на Пику, все свой смех сглотнули обратно. Юрин по-мафиозному скривленный рот тихо выдал: «Заткнись щегол». Вот с того самого дня они начали...
- Трахаться! – орёт Никита.
- Здороваться! Маша и Юра начали здороваться. Затем Юра собрал «сходняк», где у него случилось откровение, он зачем-то открылся нам, малолеткам и щеглам, что очень любит Машу и хочет по-быстрее с ней «замутить». Пришлось до десяти вечера сидеть и на радость Юре делать комплименты имени «Маша», а также обещать посильную помощь в сводничестве.
- Статья! – капитанит Тайд.
- Ой ли?! Вообщем кампания «Юра+» велась в долгую. Через месяц было принято решение о боевом наступлении. В помощь Юре отрядили мальчишку по кличке «Бычок». «Бычок» должен был постучать в дверь, на случай если откроет кто-нибудь из машиных родителей и любезно пригласить Машу постоять на площадку. Где её ждало молодое смущенное счастье. В первый раз Маша не вышла, зато во второй и третий раз она почему-то согласилась и уделила этому амурному наступлению совсем немного своего времени.
- Я это вижу. Подъездная ебля на заплеванных ступеньках, — кричит и задыхается от смеха Никита.
- Там было всё намного духовнее, чем просто обычный коитус. Видимо на этих мимолётных свиданиях Юра вовсю испытывал вулканический экстаз, а после бравым влюбленным мудаком атаковал наши головы, своими сердечными переживаниями. Закончилось всё зимой. У юриного отца, в то время была бордовая девяносто девятка. И Юра иногда на ней храбро красовался в пределах нашего района.
- Она ему не дала и он разбился? – перебивает Тайд.
- Она ему не дала и он её сбил? Насмерть, – подключается Никита.
- Нет. Дело было на футбольном поле, но была зима, холодно, девочки, вечер и футбол был отправлен глубоко в пизду. Была здесь и Маша со своим мешавшим всем перекосоёбленным пекинесом. Свежий воздух, мокрый снег, девочки смеются, пацаны задорно матерятся. Тут слышим Пика едет. Из облезлых колонок толчками льётся «Пей пиво».
- Тазик и «Дискотека авария» — родные и уёбищные символы того времени, — вздыхает Тайд.
- Да, тогда это было чрезвычайно круто. Девочек будоражило аж до самой Ultima Thule маточного сознания… Вообщем отыскав фарами свою ненаглядную, Юра решил подъехать к ней со всей широтой малолетнего размаха. Набрав в поворот скорости так, что аж его стало хорошо заносить, он для полного шика дёрнул ручник. Утрамбованный дворовыми футболистами снег был очень даже кстати. Юру неуправляемо закрутило к толпе. Скажу, что всё происходило быстро и до тошноты страшно. Но к счастью, ни одного человека разумного так и не убило, немного пострадал Лёха, который глухо ударился бедром об заднее крыло, ну и чьё-то сухое нижнее бельё. Правда машиного пекинеса раздавило в мясо. С учётом прожитого, ту картину могу сравнить с кровавым блюдом в дорогом ресторане. Маша так дико убивалась, что увидев такой припадок всякий бы её разлюбил. Она всегда была такая неуязвимая и её оголённые эмоции, незнаю, меня лично, тогда сильно разочаровали. «Я тебя ненавижу» кричала, пищала, скрежетала, визжала она Юре в глаза так, будто он её не слышал. И в этих словах было всё…
- И никакой ебли, увы, — удрученно произносит Никита.