медленный пес : В последний раз о таракане

В одиночной палате холодно и неуютно. Привинченная к полу кушетка, тумбочка, с постоянно проваливающимся в ее чрево ящиком, вот и вся мебель. Единственными изменениями в пейзаже были ржавые подтеки на худенькой чугунной батарее, сиротливо поджавшей три ребра под небольшим, неаккуратно замазанным грязной краской окошком. Эти изменения литератор замечал каждый день. Его аналитический ум и прекрасная память, помогали планировать передвижение подтеков в завтра и с восторгом убеждаться по утру в своей стратегической правоте.

Единственным посетителем постояльца был рыжий таракан. Литератор совершенно точно знал, что это один и тот же таракан. Насекомое приходило всегда в одно и то же время. Таракан никогда не опаздывал. Он взбирался на спинку кушетки и требовательно бил усами по воздуху. Колебательная волна доходила до ушей скованного ремнями литератора и он тихо улыбался, приветствуя своего друга и благодарного слушателя.
- Знаете ли вы, милейший, что я первый, кто разгадал загадку смерти?
Таракан с недоверием и интересом наклонил плоскую голову набок, стараясь не пропустить ни одного слова.
- Да! — продолжал литератор, — До правильного вразумительного ответа никто, кроме меня, не додумался! Отлетев, душа попадает в некое безразмерное вместилище, где хранится общая душа человечества. Господь перемешивает всю эту кашу блендером, подогревает на медленном огне, а потом ложечкой вваливает в ротовую полость новорожденного младенца. Вот так!
Таракан яростно аплодировал усами и слезы прозрения текли у него из глаз, преломляя редкий солнечный свет в радугу.
Литератор, выждав паузу и вполне довольный произведенным эффектом продолжил.
- Попадет туда, в эту метафизическую ложку, частица твоего бессмертного «я» или не попадет, никакой роли не играет. Все равно это уже будешь не «ты», а некий новый человеческий продукт, который проживет свою жизнь от звонка до звонка, и это будет его жизнь и ничья другая. Вот тебе и вся идея бессмертия…
Выдохшийся литератор жадно глотал холодный воздух, превращая его на неровном выдохе в пар. Таракан терпеливо ждал.
- Меня страшно любят дураки. И они очень часто поверяют мне свои сокровенные тайны. Почему, черт его знает… Может, за своего принимают? — хрипло продолжил литератор, — Взять тех же Бродского, Войновича, Аксенова, Довлатова, Алешковского, Горенштейна, Губермана, Галича, Копелева, Коржавина, Рубинштейна! Все, все они не сказали мне ни слова! Никогда… Умнейшие люди, в отличии от дурака Веллера, который болтает со мной без умолку после полуночи. Толстой и Солженицын придут себе на пять минут, поплюются в углу нравоучениями, пустопорожними нудными рацеями и уходят. А этот просто надоел.
Таракан грозно приподнял спину, всем своим видом показывая, что он в этой ситуации на стороне литератора. И будь здесь эта брюзга Веллер, он порвал бы его на сотни маленьких веллеров и давил бы по полу всеми своими лапами до кровавых маленьких пятен на полу и мозолей на пятках.
- Дружище, — литератор перешел на шепот, — Таким, как Веллер, спуску давать нельзя. Казалось бы, выглядит, как солидный человек, называет себя философом, а поступает, как говнюк. Иногда мне кажется, что его агрессия и неумение сомневаться – всё это от глубочайшей внутренней неуверенности. Или, если хочешь, – комплекса Довлатова.
Таракан утвердительно кивал головой и бил усами по спинке кушетки, исцарапанной ногтями литератора в бессилии противостоять ночным приходам Веллера.
- И ладно бы о чем-то хорошем говорил, так нет же! Он упивается своим сарказмом, «остроумием». Посмотрите, говорит он, как хорошо, складно и умно я пишу. И читает мне свои произведения. Всю ночь!
Литератор заплакал. Таракан рыдал вместе с ним. В замке повернулся ключ и дверь со скрипом открылась.

- Опять плачем, больной? Время барбитуры, сопротивление бесполезно.
Таракан, зная чем закончится дело, отвернулся и понуро смотрел в пол. Литератор сжал зубы. Санитар больно ущипнул его за сосок, больной вскрикнул и в этот момент горсть таблеток ловко влетела ему в гортань, а болезненная игла пронзила беззащитное тело.
- Вот гаденыш! — санитар снял с ноги тапочек и с размаху ударил по спинке кушетки. Сплющенное тельце таракана дрожало, безвозмездно отдавая миру свое последнее тепло.
- Веллер! Теперь останется только Веллер! — в ярости кричал литератор, давясь сухими таблетками. Только Веллер… Только Веллер… бормотал он проваливаясь в забытье.
- Спи, спи, родной. Надо будет, и Веллера вылечим, — тихо сказал санитар, закрывая за собой скрипучую дверь.