дважды Гумберт : Глобалисты

Не знаю, как у вас, а у нас Земля – плоская, точно коржик. Щедрым слоем она намазана на спины исполинских китов-вседержителей. На севере и на юге, — там, где надо льдами возносятся пёстрые мраки, можно пробить земную кору, чтобы сосать машинами сытную китовую кровушку. Отсосанный материал перегоняют в питание, после чего доводят до конечного потребителя.
Это шутка, ясное дело. Мы же не дикари. Ну, а если серьёзно, то дотошные богословы установили, что поверхность Земли немного, на самую малость вогнута, искривлена. Из чего следует, что мы, недотыкомки вещие, нежить земная, вероятней всего, пребываем на внутренней поверхности невообразимо великой сферы. Вдобавок, эта чёртова сфера неумолимо расширяется, отчего на суше и в океане возникают пространственные разломы и «мешки». Теряюсь в догадках, что это всё значит. Никто из специалистов, с кем я общался, так и не смог мне внятно это растолковать. Однако только такая модель, по их мнению, приближает разум к постижению многих заковыристых феноменов, вроде зловещего «горчичного тумана».
Впрочем, есть и другая концепция мироздания. Согласно ей, Земля – это полый шарообразный объект, ходящий в беспредельном космосе наряду с великим множеством других объектов. Ближайший из них – Луна, холодный, бестрепетный камень, похожий на обугленное сердце еретика. Являет себя то анфас, то в профиль. Одна её сторона, мерцающая, — излучатель, а другая, тёмная, — приёмник. В школе нам говорили, что Великий Отец Луна – грандиозный трансформатор космической воли. В его величавом танце присутствует отчётливый церемониальный лад. Однако над распластанной Землёй проносятся и другие тела. Они ведут себя, точно малые дети. Шалят, хулиганят, сбивая с толку приборы. Вот Солнце, к примеру. Разве оно не похоже на сказочное существо, что наплевало на все математические гармонии? Во многом благодаря по-женски капризному поведению Солнца, модель круглой Земли постепенно вышла из научного обихода. Гораздо проще принять за непреложную истину иллюзорность или двойственность Солнца. Эта беспринципная звезда, карающая чужаков ожогами и слепотой, есть воплощение нашего коллективного и утробного чувства богооставленности. Ведь на самом-то деле, утверждает наша официальная наука, земляне живут в кромешном мраке и на адском холоде. Живут, понятное дело, в кавычках. Летописцы вторят наблюдателям и уверяют, что ни одно судно, отчалившее от суши с целью доказательства земной покатости, так и не вернулось к родным берегам. Да, все экспедиции сгинули в «горчичном тумане». А все пионеры-герои были самоубийцы.
Ну, что тут скажешь? Кому-то выгодна именно такая Земля — лоскутная, расползающаяся, неподконтрольная, обложенная по краям ядовитой ватой тумана. Некие тайные, мрачные силы заинтересованы в том, чтобы между земными континентами пролегали рубцы непреодолимых расстояний. Я, Пётр Петрович Магницкий, чиновник Москитного Приказа, утверждаю, что модель плоской Земли была внушена нам жрецами-масонами. Не так давно в руки мои по случайности угодил средневековый атлас из настоящей плотной бумаги. И были в нём завораживающие, расступающиеся, блекло-выпуклые детальные зарисовки неких земель или же вод. У всех, кто жадно вникал в смысловую полость этого толстокожего предмета, неизменно возникало неприятное, тесное чувство одинокой догадки. Будто зазевался на тёмный колодец, в ожидании чего-то тихо и страшно всплывающего, но пока неявного. В этой редкой, протухшей книге я почерпнул жгучую новость: оказывается, в давние времена, заслонённые другими давними временами, материков было больше. За последние три-четыре столетия, пока бурно развивалось современное богословие, с географических карт пропали ещё два материка – Америка и Лемурия.
Один мой приятель по фамилии Гриднев, тоже убеждённый обличитель масонов, высказал предположение, что на листах старинного атласа были запечатлены не столько сами материки, сколько их края и обрезки, а также заполненные водянистой массой буферы между фрагментами суши. Ловкими пальцами рук Гриднев сложил из отдельных картинок картонную модель нашей прекрасной, но, к сожалению, необъятной планеты. Женская половина Гриднева по имени Тамара вспомнила, что раньше такие модели назывались глобус.
Помню, в белых одеждах мы сидели на кровле моего дома, пили «сангрию» и бережно передавали самодельный глобус из рук в руки. Всего нас было семеро, весь наш жалкий кружок глобалистов. Каждый с надеждой тянулся к обезображенной толстыми швами, округлой безделице. В этот момент, как всегда неожиданно, из пустоты вырезалось, навернулось Солнце и пошло плясать зигзагами по вылинявшему, табачного цвета, траченному по краям небосклону. Мы отложили глобус и упали на спины, задрав ноги. С пика ближайшего темпла во все стороны разнеслась пронзительная осанна.
Ещё в раннем детстве мы усвоили страшный урок. Если не будешь прилежно молиться, то не покажется любвеобильное солнце – и мы все умрём. Если не будешь прилежно молиться, то отовсюду слетятся бесчеловечные рати – и мы все умрём. Если не будешь прилежно молиться, то не получишь питание, чтоб отбиваться от смерти – и мы все умрём. Так говорят нам учёные богословы, и мы им, конечно же, верим. Ведь это всё самоочевидные вещи.
В тот день мы долго сидели после отработки молитвы, объятые горьким чувством собственного бесславного превосходства. Цоканье наших таймеров сливалось в еле слышимый маетный шорох. Словно сама вселенная тихо гудела вокруг. Лишь сухопарый и рыжий Баталов с искривлённым лицом вышагивал вдоль обреза крыши.
Мы были разные. То, что нас объединило, было сродни короткому замыканию.
Вдруг Баталов воскликнул:
- Тут что-то не так! С этим Солнцем какая-то нескладуха.
- Эй, ты чего там? – обратился к нему мой односистемник Обухов. – Чего скис?
- Я тут подумал… Мне показалось… Что не Солнце крутится вокруг Земли, а наоборот – Земля вокруг Солнца, — задумчиво, наугад высказался Баталов.
- Это абсурд, — хмыкнула Тамара.
- А вот то, что оно мечется, точно синица в горнице – это нормально? – возразил Баталов.
- Нет, ибо мечется оно оттого, что нас много – и все мы разные, — со знанием дела сказал покойный инженер Жёлудь. – Если бы мы все были одной системы, одного профиля и наполнения – тогда бы оно рывками двигалось точно по центральному небесному жёлобу. Причина солярного сумасбродства в том, что сбоит наше коллективное бессознательное. Если хочешь, я тебе дам труды протопопа Авигдора. У него там это хорошо разжёвано.
- А может, они нас травят? – высказалась самая ретро из нас модель по прозванию Пчёлка.
Все уставились на неё со смешанным чувством неудовольствия и восхищения. Выглядела она заводной, притягательной штучкой: яркие губы, спутанные волосы, изящные уши, кипучая мудрость во взоре. Не знаю, сколько раз она побывала замужем. Я бы проверил по базе, но её личный номер на уровне третьего позвонка был то ли сбит, то ли стёрся от времени. Обухов, кажется, всерьёз вознамерился вступить с Пчёлкой в благословленный энергообмен.
- Да, а что вы уставились? Я ещё помню те времена, когда Солнце было зелёным и всегда двигалось с востока на запад. Шло важно, размеренно, точно кулак в замедленной съёмке. А потом всем выдали этот стандартный пакет. И — всё зашаталось, всех затошнило. Многие сгнили или околели. Я не вру. Да, я не забыла те времена, когда чтобы выжить, надо было работать, а не молиться. Не верите? До чего же забавная вы молодёжь!
- Интоксикация! – угрюмо выдавил Гриднев. – О! это так чудовищно, что похоже на явь. Ведь каждый из нас регулярно припадает к розетке питания, — он вскочил, сжав кулаки. – Всё, всё, что мы видим, принадлежит масонам. Эти поганки домов возведены по их чертежам. Все поезда, паромы и сети являются собственностью колдовских монополий. А у нас нет даже надувного матраса. Только этот нелепый бумажный мячик, — он показал на глобус. – Мы – паяцы. Что же мы можем поделать?
- Да кто-нибудь видел своими глазами этих масонов? – простовато спросила Тамара и отвела со лба посеребрённую прядку.
Все почему-то сразу посмотрели на меня.
- Главное, не отчаиваться, — смачно улыбнулась Пчёлка.
Обухов встрепенулся и сделал решительный, пафосный жест.
- Если «горчичный туман» — это масонский миф, — произнёс он, — значит, мы можем заново открыть Америку. И доказать, что Земля – это шар, а не блин.
- Предлагаешь угнать паром? – мягко спросил я. – Друг, я тебя уверяю, это решительно не возможно. Там такой крепёж. Да и всё ведь у нас по полозьям ходит. Даже малое колесо на учёте.
- Я добавлю ещё, что «горчичный туман» — это не миф, не масонская пропаганда, — заверила Пчёлка. – Это чёрт знает какая злодейская дрянь. Один мой бывший муж… А впрочем, не хочу вас огорчать. Такой чудный день!
Инженер Жёлудь привстал, посмотрел на своё внутреннее лицо (глаза его чуть подпрыгнули, а подбородок заколыхался).
- Ох! И страшно мне с вами. Прознают, не ровен час… — обречённо вздохнул он.
- А что? Мы же просто общаемся. Дружим, — сказал я. – Это в нашей природе заложено.
- Будем и дальше совершенствовать глобус, — предложил Гриднев. – Станем заядлыми криптокартографами. А там, глядишь – и придумаем, изобретём что-нибудь прорывное.
- Ведь все мы – такие прекрасные, ищущие и душевные люди, — заключила Пчёлка.
- Извините, друзья, мне пора возвращаться в молельный дом, — заторопился Баталов; он жил на отшибе.
- А мне на фабрику нужно, к моим производственным линиям, — покойный инженер Жёлудь важно поправил челюсть.
Помню, солнечный круг стал быстро закатываться, — так голова втягивается под одеяло. И потемнело. Тамара, тем временем, увлечённо подновляла лицо. От неожиданности она вся подкосилась и нечаянно наступила на глобус. Пустота выстрелила.
И ещё долго, с растерянным, но очистительным смехом, мы перебрасывались словами. А первая модель, жалкая и сплющенная, шоркая, металась между нами. Пока грязным комком не юркнула в чью-то провалившуюся могилу.