Литературный Негр : семнадцать тридцать

То что вы читаете сейчас это — большая честь для меня! Вот все мужчины имеют склонность постоянно твердить о женщинах. Мол, женщины то, женщины сё; об их прелестях и красотах неописуемых: грудях, задницах, о глазах — бездонных омутах в конце концов. Ну, а что? что женщины? Для меня, лично, они ровным счетом ничего не значат. Нет, нет, нет! не подумайте дурного чего. Я — импотент. Пусть мужчина и темпераментный вместе с тем; само собой почитаю слабый пол за материнство, да и за красоту, будь она неладна… Но вожделеть, хотеть до дрожи во всех членах, безслезно рыдать ночами от любви безответной и несбыточных мечтаний об обладании; увольте! — не мое. Поник, обрюзг, одряхлел, усох черт возьми, рудиментарный нынче кусочек плоти. Одним словом — «пися». Так и только так, ибо ради этого только.
Раньше-то, да, было время, — знавал разницу между «писей» и «писой». Почувствуйте уж и вы: взять «писю», — этакий безвольный элемент чахнущего организма, «писа» же — укрупненный похотью объект, орудие готовое, фигурально выражаясь, к бою.
А тут что? — только «пописять». Досадно, но, поверьте, есть и свои плюсы. Например на утверждение: «Пизда — серьезная организация», — всегда готов смело и не без сарказма ответить: «Не смешите пизду, она и так смешная!», — да, и ничего в ней нет кроме дырки, практически — от бублика. Это я к тому, что женщины по природе своей — народ совершенно меркантильный. Один объяснял мне про них так: будто любая одинокая девица, как раковина морская в ожидании своей жемчужины; и только попади жемчужинка в домик, раковина немедленно захлопывается. Жаль когда жемчужина… пластмассовая.
Порой накатывает. Как схвачу его, начну мять, тянуть, остервенело вертеть и крутить, сжимать. До красноты. До боли! Всё бестолку.
Успокаивает одно — Пушкин, светоч наш Александр Сергеевич, еще в те времена бородачей и бакенбардистов всё понял:

Под бурями судьбы жестокой
Увял цветущий мой венец.
Живу печальный, одинокий,
И жду: придет ли мой конец?



(c) by xy4