Zuikiskapustinijia : Пути господни неисповедимы…

После очередного неудачного поступления в институт я вернулась домой разочарованная и обиженная на весь мир, который принципиально не хотел крутиться вокруг меня.
Ладно… там баллы не прошла, это куда понятней, а вот когда среди толпы неудачников меня отшила приёмная комиссия в профке по озеленению, короче профессия дворника, этот факт прогремел контрольным выстрелом в висок!

Я сразу возненавидела любимый мной футбол, который в юности свернув мои коленные чашечки, обрёк мой путь на безысходность. Будь он проклят!
Вместо того, чтобы прилежно учится, я гоняла мяч, выбивая стекла
даже в родной школе и считала, что спорт всегда будет держать меня в тонусе,
а протирание кедами ковра в кабинете директора школы — просто временные недоразумения.
Вообще думала всегда, что математика и химия мне никогда не пригодятся.
Физика, кстати, тоже хромала у меня на всю свою квантовую неадекватность
со всеми, как их там… переменными токами и ядерными реакциями. Фу, какая мерзость!

Я любила только рисовать и литературу, за творчески бездонный поток мыслей,
который часто прерывал учитель литературы при написании контрольных сочинений.
Я умудрялась не укладываться в урок, и он нагло вырывая мою писанину, нервно ворчал:
-
--Довольно Кузнецова!…Довольно, ты почти всю тетрадь исписала. Уже в первом абзаце достаточно ошибок, чтоб заслужить твёрдый кол! Ставь точку… говорю!

Но именно он убедил меня не поступать на журналистский факультет и,
не потому что мне насрать на орфографию, а потому что я изъявляла свои мысли, совершенно не согласовывая их с великими критиками, и программой
школьного обучения — я плыла против течения, упрямо и целенаправленно.
Это грозило бы мне, как он выразился, постоянной опасностью и не только в связи с судебными разбирательствами. Отрицание существования общих понятий вело меня к признанию истинным единоличного — конкретного. Ах, Фейербах…наши мысли созвучны!

Я забила на литературу и сосредоточилась на рисовании. Но и тут понюхала смачную и твёрдую фигушку. Близоруких абитуриентов отсеивали в первую очередь!

Вернувшись домой, я пребывала в подвешенном состоянии, словно бабочка препарированная парами синильной кислоты и наколотая на булавки.
Жизнь, как на картине застыла маргинальной композицией. Но вдруг, как в сказке появилась фея — мамина знакомая и устроила меня санитаркой хирургического отделения
в перевязочный кабинет к шустрой и длинноносой сестре Милде.

Хандра стала улетучиваться не только от постоянной беготни по палатам и надраивания хирургических инструментов, но и от ощущения своей значимости в судьбах тех,
для кого белый халат был спасательной шлюпкой. Я старалась оправдать своё место, пусть не знанием предмета, но хотя бы постоянным вниманием послеоперационным больным, которые просыпаясь от наркоза, как груднички искали свою пустышку -
ей, походу, была я.
Мне приходилось рассказывать им истории, неожиданно рождающихся в лабиринтах моего воображения, чтоб только отвлечь их от тошноты и подвижности, которая сопутствовала возвращению к жизни – болезненным ощущениям в теле. Я так увлеклась, что рассказы переходили в долгоиграющие сериалы и разносились глухим телефоном по палатам.
Особенно больным нравились мои веселые истории, разрисованные мистической, в которые я сама уже почти верила и вечно меняя сценарий, наслаждалась виртуальными приключениями, считая что внутри меня блуждает не находя выхода авантюристка с большой дороги.

Главврач, увидев мои странные особенности поведения, как-то сказал:
- Лина, ты не думала о том, чтобы стать хирургом? К тебе тянутся больные, доверяют, даже от витаминов выздоравливают. Ты располагаешь к себе людей, а это первый признак того, что это твоё место. С завтрашнего дня, ты будешь присутствовать при операциях и сложных перевязках. Присмотрись к деталям профессии.

Конечно, я согласилась. Теперь Милда — моя наставница, у которой я сначала была помощницей, обучала меня сложным перевязкам. Я научилась делать уколы — внутримышечные и внутривенные, функцию лёгких, обработке пролежней, и часто присутствовала на операциях, наблюдая за работой хирургов, особенно, присматривалась к главврачу, который мне ещё и пояснял при работе каждое своё движение.

Я, увлекшись медициной, стала снова штурмовать химию, даже криминальную,
используя каждый свободный час, зависая в библиотеке больницы, особенно,
когда попадала на ночные дежурства и редко тревожили неспокойные больные.
В течение нескольких месяцев пришлось ко всему привыкнуть; к гнойным ранам и крови, к труппам и боли, но то, что предстояло мне увидеть, немного сконфузило мою ещё невинную душу.

Мурашов( главврач) нашёл меня в онкологической палате, где в очередной раз я болтала с одинокой старушкой, которая была уже обречена. Но, когда я была рядом,
она забывала о морфии и вприпрыжку бегала за мной, придерживая рукой уже вываливающийся желудок. Мурашов называл этот феномен “бессмертием” и,
улыбаясь, дал мне прозвище- шаманка.
В этот день, он попросил заменить Милду в перевязочной, которая уже ассистировала в операционной травматологии.

На кушетке лежал парень моих лет, без штанов. Пока хирург обрабатывал руки,
я пристально вперилась в гениталии больного. В самом деле, я никогда не видела обнаженного члена, тем более яиц, внушительных размеров, этак с два увесистых грейпфрута! Член был похож на разляпистый кусок мяса, где-то в пять сантиметров, грязно – коричневого цвета, что я передёрнулась от неприятного ощущения, когда представила его в себе.
Больной, заметив мою реакцию, хохотнул, даже не сконфузился, видя перед собой юную особу.

Хирург прощупал всё это дело. Заставив меня надеть перчатки и повязку на лицо,
стал диктовать, что делать.
Я принялась обрабатывать специальным раствором два шарояйца и заметила,
как член больного стал медленно увеличиваться, весело покачиваясь, то вправо, то влево. Я смутилась и вопросительно посмотрела на Мурашова. Он, улыбнувшись, сдавленным голосом, изрёк:
- Я же говорил, что у тебя золотые руки.( хихикнул он, не сдержавшись) При водянке и эрекция? Ладно, продолжай. Начинай перевязку.

Мне жутко мешал при перевязке распухший член, уже внушительного размера, и я, отодвигая плоть в сторону, постоянно её мусолила, пытаясь как-то избавиться от наводящего на меня прицела. Но когда, я нагнула его в свою сторону, чтоб нанести специальный раствор на лобок, член, сука, выстрелил! Парень застонал, даже вскрикнул, потом обмяк, как сдутый, резиновый матрас. Сперма с кровью забрызгала халат и попала на мою повязку. Перевязку пришлось делать заново, но по второму заходу я справилась уже ловчее.

Выходя из кабинета, парень обернулся и весело поинтересовался:
- Как зовут мою голубоглазую сестричку? И когда следующая перевязка?

- Завтра операция – Вмешался в диалог хирург------ А там посмотрим.
Иди уже в палату, половой гигант.

На том бы история закончилась, тем более, что его под свою опеку взяла Милда. Думаю, что под её руками он был более спокоен.
Через пару недель, подруги вытащили меня на выходных в местный клуб.
Было скучновато.
Я никого не видела в мерцающем неоном полумраке, и пыталась мыслями слиться с музыкой. Девчонки уже дёргались на танцполе, а я, прижавшись к колонне, наблюдала за атмосферой в зале, как-то уже безучастно, даже надумывала смыться втихую, как вдруг, из тусняка парней, пристроившихся рядом, раздался знакомый голос:
-Эй, сестричка!

Обернувшись, я увидела тень, которая плыла в мою сторону. Прищурившись, (наведя диоптрии), я определила координацию движения; Показалось, что он идёт мимо, а я просто повелась на случайный голос, поэтому отвернувшись, стала опять рассматривать неоновый шар над танцующими парами.
-Ты что не помнишь меня?- Подойдя вплотную, он выкрикнул, стараясь перекричать музыкальный фон:
— Это же я! Помнишь, я тебе на лицо кончил?! Так, может, познакомимся, а?

В тот миг музыка закончилась, и его голос прозвучал на весь зал, как вердикт судьи: “Казнить, нельзя помиловать!” Конечно же, я вспомнила больного, вернее — его член!

Девчонки хихикнули, а парни утопили меня в пронзительно похотливых взглядах.
Рядом с автором этих слов, моментально пришвартовался толстый, прыщавый хлыщ, который щуря свои, и без того свинячьи глазки, добавил многозначительно:
--А красивая хуесоска…Мекке… а как она…причмокивала или страстно…

Дальше я не стала слушать пошлости долбанутых переростков, что летели мне в спину,
а быстрее человека-молнии ретировалась с танцпола, закипая яростью и негодованием.
Теперь я точно знала, что на танцплощадки меня никто больше не затянет
никакими средствами, и я полностью отдалась работе.

Как всегда, Мурашов, попросил подготовить мед инструменты в кабинете.
Вынув из барабана инструменты, я ждала доктора с клиентом, приготовившись к встрече во всей своей медицинской амуниции; резиновые перчатки уже были наготове, белая шапочка на голове, белоснежный халат прикрывал целлофановый фартук, как у мясника и на шеи болталась хирургическая повязка. Невозмутимый и беспристрастный взгляд не новичка был также сосредоточен на работе.

Стоя лицом к окну, я сосредоточенно прислушивалась к шагам в коридоре. Когда зашёл хирург и заставил больного встать раком на кушетку, я обернулась, столкнувшись
взглядом со свинячьими, до боли знакомыми глазками, которые, как новогодние лампочки замигали хаотично, когда приподняв брови, мои гуды ехидно улыбнулись.
Взяв в руки ректоскоп и медленно протирая его провазелиненым тампоном, я обратилась к Мурашову:
- Доктор, можно я сделаю ректоскопию сама?
-Конечно, только внимательней и аккуратней вводи, я скажу, когда остановиться.

Парень вскочил и закричал, что не даст мне свою задницу, но Мурашов убедил его в том, что медицинская практика опирается на вспомогательные функции медсестёр ( он так говорил всем, что я медик-практикант).
Необъятная задница моего обидчика, постоянно дёргалась, тем самым раскачивая волосатую мошонку. Это было забавно. Я старалась говорить по делу, но с намёками, в которые не врубался хирург. Парень, то мычал, то хрюкал, а я, сдерживала себя, как могла; безудержно хотелось резко воткнуть этот железный жезл в отверстие, чтоб он вылез насквозь, через горло. Наконец, труба была доставлена по назначению, и хирург принялся через неё рассматривать внутренности больного. А я, встав, прямо перед больным, с наслаждением упивалась своим явным преимуществом, иногда игриво делая ему пальцы веером.

Через какой-то промежуток времени, я со “свинячьими глазкам” столкнулась в одной из кафешек. Возле бара, в кругу парней, позируя, как перед фотографом, он выкрикивал всякую хуету, хамя какой-то девушке, видимо пославшей его далеко и без хлеба.
Я не заставила себя долго ждать. Резко подрулив, и таинственно моргнув, чтоб сразу узнал меня, выстрелила гаубицей:
- А…Привет и как поживает твоя прекрасная попка? Думаю, ты тогда получил массу удовольствия…Если надумаешь, то звони…а я замолвлю словечко, чтоб тебя приняли без очереди.

Ни ответ, ни даже услышанный за спиной хохот, не заставили меня обернуться. Спокойно выйдя из кафешки, я нашла для себя более уютное местечко, чтоб расслабиться.

Я была довольна в тот день, посасывая коктейль, да и вообще …никто больше не распространялся о том, что я делаю в больнице.
Мало ли что?
Может кто-нибудь попадёт мне под руки, и я
воспользуюсь своим служебным положением….