katarina : Лишай.

В размеренной, словно гаммы, жизни Константина Львовича Овецкого, преподавателя консерватории, произошел пренеприятнейший случай. Вытираясь после утреннего душа, Константин Львович обнаружил у себя красные водянистые прыщики. Причем высыпали они в весьма неожиданном месте: на тонкой кожице свода правой ступни. Константин Львович потрогал распаренным пальцем сыпь, она не болела, не чесалась.

-Маша! -позвал он жену.- Маша, посмотри, голубушка, что бы это могло быть?

Маша открыла дверь в ванную, и влажный пар стал редеть и рассеиваться. Сильными музыкальными пальцами Маша повернула к свету ступню замотанного в полотенце растерянного Константина Львовича.

--Похоже, это лишай, Костя, но в каком странном месте? И откуда? Ты никаких кошек или собак не трогал случаем?
-Да нет, сам вот удивляюсь, откуда принесло.
Слушай, может быть это из поликлиники? Мы недавно флюорографию проходили, там велели босыми ногами на пол встать.
-А ты, Кость, послушался, да? Ну, как маленький, ей-богу, ты бы еще дверную ручку там облизал! Сам ведь знаешь, в поликлиниках этих сплошная зараза!

Брезгливый Константин Львович отставил ногу подальше.

-Машенька, а что теперь-то делать?
-Да ничего, само пройдет, йодом будем мазать.

Маша выскользнула за дверь и вернулась с коричневым пузырьком.

-Подставляй, Костенька, ногу.

Маша ловко намазала йодом красную сыпь и подула, чтобы высохло.

-Кость, ты этим полотенцем сам не вытирайся больше, только ногу. А для тебя я чистое дам.

Константин Львович в совершенной расстроенных чувствах стал собираться в колледж. Трясущимися руками расплескал кофе из наперсточной чашечки на хрупкое блюдечко, чертыхаясь два раза перевязывал галстук, перепутал ключи от квартиры с автомобильными. Маша, скрестив руки на груди, наблюдала за этой горячкой, качая головой.

Константин Львович ехал в консерваторию на такси и думал, как все не вовремя приключилось. Сегодня он принимал экзамен у одного из самых талантливых пианистов российской провинции Игоря Капплера. Если Игорь сумеет отыграть программу на отлично, то это даст ему возможность поступить в московскую консерваторию без экзаменов и, мало того, получить президентскую стипендию. Она, как ни для кого другого, была важна для этого гениального мальчика, которого, выбиваясь из сил, тянула мать.
Игорь уже разминался в Большом Зале. Длинные, сильные пальцы бегали по клавишам, то лаская их, то ударяя по ним с силой. Гибкие кисти взмывали вверх, на миг замирали, и падали вниз, извлекая из инструмента невероятной красоты звуки. Казалось, что этому человеку ноты даже не были нужны. Закрыв глаза, он создавал музыкальный шквал, который увлекал всякого, оказавшегося на пути. Игорь был безупречен.

Сидя в зале, Константин Львович слушал бессмертную музыку, которую слышал до этого тысячи раз. В любое другое время, он насладился бы этой игрой, но сегодня его все раздражало. Вдобавок нога начала зудеть, а почесать ее он не мог, потому как был обут, поэтому ему оставалось только нервно выписывать в воздухе носком дорогого коричневого ботинка замысловатые вензеля. От слишком громких звуков ломило в висках. В голове щелкал метроном: «Лишай. Лишай. Лишай.»
В миг, когда руки Игоря взмыли вверх, Константин Львович откашлялся и встал.

-Достаточно, молодой человек.

Игорь замер.

-Я не доиграл.
-Я знаю, -резко ответил Константин Львович. -Довольно. Возможно, кого-то менее искушенного в музыке впечатлила бы ваша игра. Вызубрив, технично отточив это произведение, вы потеряли самое главное, вы выхолощили из него душу. Искусство пианиста, великое искусство пианиста балансирует на той тонкой грани, где эмоции музыканта, сливаясь с душой произведения, сквозь пальцы перетекают на клавиши. Вы- технарь, научитесь чувствовать. Я не лишаю вас возможности учиться в этих стенах, я лишь даю вам время. Приезжайте через год.

В черных глазах Игоря стояли слезы, но безжалостный профессор их уже не видел. Летящей походкой он выходил из зала. Нога наконец-то перестала зудеть, настроение поднялось, время близилось к обеду, и Константин Львович решил отдохнуть от сумасшедшего утра в уютном ресторанчике «Римский, Корсаков и Ко», что располагался через дорогу от консерватории.

Мягкий полумрак с порога окутал его. Сюда не проникали никакие звуки извне, только где-то едва слышно играл джаз. Официанты бесшумно сновали с подносами, разнося снедь, дразнящую аппетитными запахами.
Удобно расположившись в кожаном кресле, Константин Львович открыл портсигар, вытянул оттуда коричневую папироску и, щелкнув изящной зажигалкой, подарком Маши на юбилей консерватории, с наслаждением затянулся. Неспешно пролистал меню. Рядом со столиком словно из ниоткуда нарисовалась брюнетка в накрахмаленном переднике.

-Здравствуйте, меня зовут Яна, что пожелаете?
-День добрый, Яна, я бы, пожалуй, выпил, что у вас есть?
-Водка, коньяк, виски, что пожелаете?
-Давайте сто пятьдесят водки, к ней бородинский, сливочное масло с зеленью и «Щи Похмельные».
-На горячее что желаете?
-Не знаю пока, позже решу. А хотя давайте котлету по-киевски.

Яна на минуту исчезла, потом появилась с графином водки и лафитником. Константин Львович наблюдал, как она накрывает на стол, и снова стал раздражаться.

-Почему водка теплая?- не терпящим возражений тоном спросил он.
-Холодная водочка, -растерянно ответила Яна, коснувшись графина ладонью.
-Если холодная, графин должен быть запотевшим.
-У нас водка из морозилки разливается перед подачей в обычные графинчики.
-Сами из них и пейте. Бутылку мне принесите, чтоб запотевшая была.

Яна огорченно ушла. Вернулась с запотевшей бутылкой водки, нарезанным тонкими лепестками черным хлебом. Поставила на столе фарфоровую масленку со сливочным маслом и небольшую супницу, под крышкой которой аппетитно дымились щи.

-Я бородинский просил, девушка, вы мне что принесли?
-Хлеб, -испуганно произнесла официантка.
-Бородинский должен быть с тмином! Меняйте, я этот есть не буду.

Нога снова начала зудеть. Константин Львович налил тягучей водки в лафитник, намазал масло на принесенный бородинский, опрокинул рюмку. Водка ледяным комом провалилась в горло. Константин Львович открыл супницу. Нога тем временем откровенно чесалась, мешая наслаждаться вкусной едой. Константин Львович раздраженно покрутил ею под столом, налил в тарелку щей, опустил изящную ложку в аппетитное варево и замер. В тарелке, путаясь в кислой капусте, плавал длинный черный волос.

-Менеджера!- грохнул Константин Львович, собирая по столу зажигалку и портсигар.

Прибежала испуганная Яна вместе с менеджером.

-Кого вы принимаете на работу?! Я сюда хожу обедать несколько лет, еще ни разу меня не обслуживали так погано, как сегодня! «Лишай. Лишай. Лишай!» Кто взял ее на работу? Она бородинский от черного не отличает, водку приносит в бутылке! У вас ресторан или рюмочная?!
-но вы же сами просили в бутылке…
-Молчать, тебе слова не давали! Эта грязная девка смеет носить еду людям и трясти над ней своими космами! «Лишай. Лишай. Лишай!» Я ваш кабак на весь город ославлю! И платить за эти помои не буду!
-Примите наши извинения, эта девушка здесь больше не работает. Яна, ты свободна.

Яна закрыла лицо руками и убежала. Константин Львович нервно оделся, накрутил шарф на шею и вышел в морозный день.

Нога перестала зудеть, но раздражение как будто нарастало. В консерваторию возвращаться не хотелось, домой тоже. Овецкий решил прогуляться по городу. Как это бывает всегда на стыке осени и зимы, свежий воздух пах предчувствием снега, а закутанное в дымку солнце лениво перевалилось по небу. Константин Львович шел по звенящему асфальту, раскидывая ногами фалды кашемирового пальто, и щурился. В парке он выбрал самую дальнюю скамью и широко на ней расположился с тем, чтобы ни у кого не возникло желания составить ему компанию. Однако этот план не оправдался. В горку прямо к нему поднималась девушка в пушистой шапке, толкая перед собой красную коляску. Она улыбнулась Константину Львовичу, присела на край скамьи, коляску поставила перед собой, достала айпэд, надела наушники и погрузилась в мир иной.

-Тощая сука, поместилась ведь,- разглядывая ее худенький зад, обтянутый джинсами, подумал он. Ребенок в коляске захныкал. Девушка не повела бровью, продолжая слушать музыку. Константина Львовича стало накрывать удушающей черной волной. Нога стала чесаться, в глаза потемнело. Ребенок начал орать. «Лишай. Лишай. Лишай!» Константин Львович оттолкнул коляску, та покатилась под гору, распугивая голубей, которые сизыми комками вспархивали из-под колес. Девушка вскочила, выронила айпэд и с криком побежала вдогонку. Константин Львович медленно встал, запахнул пальто и удовлетворенно зашагал из парка.

Захотелось домой к Маше. Жили они вдвоем, и жизнь эта им нравилась. Маша была балериной и днями пропадала на репетициях, а Константин Львович в консерватории. Встречались вечером в сверкающем всеми огнями городе и шли куда-нибудь ужинать. Вечер протекал неспешно, свечи отражались в начищенных приборах, в бликах сухого красного, в сияющих обещанием глазах Маши. А дома ждали ласкающие кожу атласные простыни, пушистый ковер под ногами и отблеск луны на лаке рояля, верным псом ждущего домой хозяев. Константин Львович был смыслом в Машиной жизни. Детей она иметь не могла, а со временем уже и не хотела. Ей нравилось заботиться о Косте, предугадывать его желания, удивлять его этим каждый раз. Ей было хорошо с ним. А особенно счастливыми были те редкие, без репетиций дни, когда она ждала его дома и почти неслышно подлетала к двери, услышав трель звонка.

Константин Львович поднимался домой в зеркальном лифте. Свое отражение ему не понравилось. Вид был усталый, под глазами серые тени. «Никуда не пойдем сегодня, к черту, дома останемся.»- решил Овецкий. В ноге уже по-настоящему свербило, и Константин Львович с нетерпением ждал момента, когда можно будет снять туфли и почесать проклятый лишай. Их дверной звонок был в виде двух клавиш пианино. Маша, как всегда, по средам, открыла сразу. Она была в вечернем платье из тонкого струящегося шелка, расшитого вручную бисером и пайетками. Худое грациозное тело, словно у пантеры, с четко очерченными мышцами казалось совершенным. Маша никогда не загорала и гордилась своей аристократической бледностью, которая придавала ей вид киноактрисы из черно-белых немых фильмов.

-Костенька! Наконец-то, давай, переодевайся, на премьеру опоздаем!- с порога защебетала она.

Константин Львович ошеломленно взглянул на нее, а потом разбесился.

-Какую к черту премьеру? Я не пойду ни на какую премьеру! У меня нога чешется целый день, я с ума сойду скоро! Ты что, хочешь, чтобы я лишайный на премьеру пошел??
-Костя, так намажем же и все пройдет!
-Ты ополоумела? Я болен!
-Костя, да это такая ерунда, этим все болели, у меня тоже был лишай в детстве!
-Я из-за этого лишая лишился своей нормальной жизни, ты понимаешь или нет? Я не могу думать ни о чем другом! У меня нога чешется!
-Костя, ну пожалуйста, давай сходим, я уже Воскресенским пообещала, мы потом поужинать собрались вместе..
-Маша! Это очень эгоистично с твоей стороны договариваться за моей спиной с кем-то об ужине, пока у меня лишай!
«Лишай. Лишай! Лишай!!!»-требовал внутренний голос.
-Ты достала меня! У меня тяжелый день, а тебе куда-то надо, тебе лишь бы шляться, как девке, сколько можно, когда это закончится???
«Лишай! Лишай!!! Лишай!!!»
Маша плакала и пятилась по коридору от яростного Овецкого, который потрясая кулаками, надвигался на нее все ближе и ближе.
-Костя не надо! Успокойся, не пойдем никуда!
-Заткнись, блядь!
«Лишай!!! Лишай!!! Лишай!!!»
Константин Львович мертвой хваткой вцепился в свое горло и начал себя душить. Последнее, что он увидел сквозь наступающий мрак, были огромные, полные ужаса и слез глаза Маши.