Иза Белла : Дневник лоботамированного (страница 22, написанная йодом)

Уважаемый редактор, высылаю Вам этот текст по просьбе забененного Бабанина.

Дневник лоботомированного.

(страница 22, написанная йодом).



…Они говорят, что сделали… мне… Операцию. Даже – две: лоботомию и лейкотомию. Или это одна и та же? Я не знаю, но я слышу эти слова на утренних и вечерних обходах. Они обходят меня стороной. Или это я в стороне от их обхода?.. Но я слышу. «Лейкотомия» я слышу левым ухом, а «лоботомия» — другим. И еще болит глаз. Правый. Именно вчера мне приснилось, что чья-то рука с тонким острым ледоколом в себе, воткнула мне его глубоко в глаз. И я уснул еще глубже, а теперь понемногу просыпаюсь.



Они рассматривают меня всего, как карту звездного неба. Они подслушивают за моей душой какими-то трубочками, открывают мне глаза и светят фонариками. Мне больно, но мне хорошо, ведь сам я не могу открыть глаз. Я только лежу и слушаю. Внимательно слушаю, чтобы ничего не прослушать.



А они все постоянно говорят. Я мало чего понимаю, но усвоил одно: меня эти добрые люди спасли от невыносимых страданий и мук! Они говорят, что до операции у меня было свое мнение, теперь же я стану, как все, то есть, здоровым. Скоро я совсем выздоровлю, и тогда меня, может быть, отправят на освидетельствование. А потом… Они не говорят. Зато я стану «послушным» и мои родные будут им благодарны.



Когда я хочу пить, то громко чмокаю губами, и в меня вливают какую-то жидкость, а я ее плюю. И тогда меня бъют. Только бы не по правому глазу, ведь он до сих пор сильно болит. А они как сговорились! Подслушал, что у меня теперь логика и интуиция «не дружат друг с другом», и я не смогу писать. Ни-че-го! Нет, писать-то я со временем смогу, но все написанное уже будет правильным, по установленным ими законам или под их диктовку. Интересно, что мне продиктуют: «Вначале было слово»?.. Или «Зал затих, я вышел на подмостки…»? Или: «Ты ль Данте диктова страницы Ада»? Или «Как сорок лет тому назад сердцебиение при звуке шагов…»? Или «И стало тихо, как бы на полчаса…»? Или «А до смерти – четыре шага…» Или «Любовь – это соприкосновение кожных покровов»? Или: «Любовь убивает все, непохожее на себя?



Любовь? Припоминаю… Тепло во всем теле, особенно – внизу. И запахи, запахи, запахи..! Но я их теперь не чувствую. Значит, я не чувствую Любовь. Я ее даже не слышу и не вижу, пока мне не приоткроют веки и не посветят фонариком. Но свет от фонарика — это не Любовь, а просто свет от фонарика. Он холодный и колючий. Хорошо, что вижу я его только левым глазом – правый совсем почти не видит. Зато я здоров. Как все. И я больше не буду сам ничего сочинять без разрешения – это справедливо я считаю. Если каждый начнет писать и думать, как вздумается, то что же получится?! Хаос!



О, у меня в голове – Хаос. Но меня уже вылечили, и теперь там вместо Хаоса – Покой. Я покоен… Я примусь писать, как все и про то, про что все. Когда мы все думаем и пишем одинаково, мы укрепляем свои связи между нашими полушариями и становимся одним большим шаром. Земным. Как миллионы маленьких капелек ртути, соприкасаясь на мгновение, превращаются в большой шар однородной ртути. Mercury… Но у меня эта связь оборвана и мне предстоит еще долго и скрупулезно работать над ее восстановлением. И я стану это делать, особенно по ночам, когда нет обходов и никто не слушает трубочками мою душу. Я боюсь, что они меня подслушают. Они услышат самое главное, что я понял только сейчас. Все смогут услышать то, что я думал до лейкотоми и после лоботомии.



А я бы этого не хотел, ведь я — никакой не Моисей, да и те, высеченные на скрижалях заповеди, которые он, спотыкаясь, нес в дар своему народу к подножию Синая, так сильно расходятся с моей единственной, помутненной болезнью истиной, теплящейся в моем разрушенном кем-то мозге. Зачем огромному шару ртути знать мое Евангелие: «Пошли Все На Хуй»!